– Но я не преступник! – в отчаянии воскликнул мой собеседник. – Я никого не убивал! Меня решили ложно обвинить в этом, потому что не хотят искать того, кто сделал это на самом деле!
Что ж, весьма похоже на нашу милицию. В голосе этого высокого крепкого парня было столько отчаяния, что я не выдержала. Женское сердце – не камень. Шагнув в сторону, я сделала рукой приглашающий жест:
– Ладно, заходи, пока соседи не сбежались. Не хочу, чтобы кто-то перехватил причитающуюся мне награду.
Вошедший в прихожую Горобец при этих словах бросил на меня такой испуганный взгляд, что мне пришлось его успокоить:
– Шутка, – сухо пояснила я. Горобец изобразил на лице жалкое подобие улыбки.
«Дура! – мысленно выругала я себя. – Нашла над кем шутить! Как бы он у меня тут в обморок не упал».
Горобец настолько не был похож на хладнокровного, жестокого и циничного убийцу, что у меня сразу появились сильные сомнения по поводу его виновности.
Он прошел в гостиную и, повинуясь моему приглашающему жесту, осторожно присел на краешек дивана.
– И давно вы ударились в бега? – поинтересовалась я, усаживаясь в кресло напротив.
– Вчера вечером.
– Почему?
– Испугался.
– Чего?
Горобец замялся, опустил глаза и прошептал:
– Боялся, что в милиции меня будут бить.
– А с чего это вы взяли, что в милиции бьют? Вы уже имели с ней дело?
– Нет, что вы! Рассказывали знакомые, да и в газетах об этом пишут.
Действительно, мы уже дожили до того, что о пытках в милицейских застенках, с одной стороны, можно писать, но, с другой, можно не обращать на это внимания. Долго такое состояние неустойчивого равновесия длиться, конечно, не может. Остается только гадать, в какую сторону качнется маятник: запретят об этом писать или все-таки начнут с этим бороться.
– Зачем вы пришли ко мне? – продолжала я свой импровизированный допрос.
– Мне рассказывал о вас один знакомый, вы ему здорово помогли в свое время.
– Он вам случайно не рассказывал, сколько я беру за свои услуги?
Горобец опять в смущении опустил глаза и даже слегка покраснел.
– Рассказывал. Я сейчас не могу вам заплатить, но потом я непременно…
– Хорошо, пока не будем об этом.
– Так вы согласны мне помочь? – с надеждой в голосе спросил мой потенциальный клиент.
– Не знаю, – тяжело вздохнула я, – в моих ближайших планах, признаться, ваша персона не фигурировала. Но, как известно, – я задумчиво накрутила локон своих волос на палец, – планы могут меняться.
В его глазах застыл немой вопрос.
– Ну, хорошо, – я уселась в кресле поудобней, – расскажите все, что сочтете нужным, а потом мы решим, что делать.
– Да что, собственно, рассказывать?
Со Светкой мы поругались дней пять тому назад. И с тех пор я ее не видел. – Вы что, не ходили на занятия? Ведь, насколько я поняла, вы с ней вместе учились?
– Понимаете, мы учились в параллельных группах. К тому же семестр подходит к концу. Началась зачетная сессия, и некоторых занятий уже нет.
Он замялся и замолчал. Я терпеливо ждала.
– В общем, мы больше не виделись.
– Она вас избегала?
Горобец неопределенно пожал плечами:
– Наверное. Хотя я и сам особенно не стремился с ней встретиться. Я действительно сильно разозлился на нее.
– Из-за чего, собственно?
– Последнее время она начала себя как-то странно вести.
– Что именно вам показалось странным? – заинтересовалась я.
Странности – это как раз по моей части.
– Во-первых, она стала пропускать занятия и хуже учиться. Во-вторых, соседки по общежитию, где она жила, стали говорить, что она там частенько не ночевала.
Знакомые симптомы.
– Родственники у нее здесь есть?
– Нет, из родни у нее только мать и тетка в деревне. Они приезжали раза два в год, по очереди. Привозили кое-что из харчей.
– Деньгами не помогали?
– Откуда? Сами с хлеба на квас перебиваются, обе вдовые.
– Понятно. Тогда я, кажется, могу догадаться, что было странного, в-третьих. Она стала покупать дорогие красивые вещи и уделять вам меньше внимания. Верно?
– Верно! Но как вы догадались?
– Потом расскажу. Сначала ответьте мне на один деликатный вопрос. Вы были с ней близки?
Горобец вспыхнул, как маков цвет. Редкая способность для современного молодого человека в его возрасте. Особенно, если он убийца и маньяк.
– Да, – еле слышно выдавил он из себя.
– Как давно это началось?
– Осенью прошлого года.
– До вас у нее кто-нибудь был?
Он отрицательно покачал головой, не поднимая глаз.
– Вы собирались пожениться?
– У меня были такие намерения, но… – он опять замялся. – Но что?
– Мы это не обсуждали.
– Понятно. Кто ваши родители?
– Мать учительница, а отец врач-терапевт в районной поликлинике.
– Вы единственный ребенок в семье?
– Да.
На эти вопросы он ответил намного охотнее, чем на предыдущие.
– Как ваши родители относились к Роговой?
Опять заминка и опущенные вниз глаза. Собственно говоря, ответ и так ясен: родители были против дружбы их драгоценного чада с пусть красивой, но безродной деревенской девушкой.
– Из-за этих странностей и произошла ваша ссора?
– Да.
– Вас допрашивала милиция?
– Да, как и многих в университете, кто ее знал.
– Что же вы им рассказали?
– Что видел ее последний раз пять дней тому назад.
– И все?
– Все.
– О вашей связи вы не рассказывали?
– Нет. С какой стати?
– А с какой стати вы подались в бега?
– Вчера мне позвонил один мой приятель, Кирилл Зарубин, и рассказал, что когда его допрашивали в милиции, он без всякой задней мысли проговорился, что мы со Светкой… ну, дружили, а недавно поссорились. После этого следователь, который его допрашивал, сразу засуетился и стал звонить своему начальнику. Звук в телефонной трубке был хороший, и Кирилл услышал, как тот сказал, что раз я это скрыл от них, значит, у меня рыло в пуху и что меня нужно арестовать и поприжать покрепче, чтобы я раскололся. Как только Кирилла отпустили, он тут же позвонил мне домой и предупредил…
– Дальше все ясно. Раз вы скрылись, значит, виноваты тем более. А вы спрашивали, с какой стати вам рассказывать об этой связи. Вот вам и ответ: скрыли, значит, имели основания. Что вы делали в тот вечер, когда произошло убийство?
– Сидел дома, готовился к зачету.
– Дома кто-нибудь был?
– Никого, родители ночевали на даче.
– Кто-нибудь к вам заходил?
Горобец опять отрицательно покачал головой.
– Выходит, алиби у вас нет. Действительно, для милиции вы лакомый кусок.
– Поэтому я и удрал.
– Родителям вы что-нибудь говорили? Он отрицательно покачал головой:
– Когда я уходил, их дома не было, но я оставил записку, что ни в чем не виноват. Звонить им я побоялся.
– И правильно, записки пока достаточно. А где вы провели эти сутки?
– На даче у одного приятеля. Но когда по телевизору мою физиономию показали, он испугался и попросил меня уйти, хотя я с самого начала ничего от него не скрывал.
– Черт с ним! Все равно всех ваших приятелей сейчас перетрясут как следует. Надеюсь, вы ему не сказали, что направились ко мне?
– Нет, конечно.
– Слава богу! Значит, есть время не торопясь все обдумать. Попробую вам помочь, сама, правда, не знаю, зачем мне это нужно. Кроме неприятностей, это дело ничего мне не сулит.
На лице моего новоявленного клиента были написаны такое облегчение и нескрываемая радость, что я сразу поняла, почему ввязалась в это дело.
– Есть хотите? – спросила я, решив, что помощь нужно начинать пусть с чего-то малого, но конкретного.
– Очень!
– Посмотрите пока телевизор, а я что-нибудь приготовлю, – сказала я, поднимаясь с кресла и направляясь на кухню.
Когда через пять минут я вернулась, чтобы пригласить его на ужин, то обнаружила, что он спит, сидя на диване и откинув голову на его высокую спинку, трогательно посапывая и причмокивая во сне, как ребенок. Кем он, в сущности, и был, как, впрочем, большинство мужчин даже и в более зрелом возрасте.
Глава 4
По телевизору в это время шла программа новостей НТВ. Показали фотографию моего спящего сном праведника клиента и затем объявили, что фирма «Сирена» назначила награду в размере ста миллионов рублей за раскрытие этого преступления.
Дело раскручивалось, стремительно 3 набирая обороты. Нам тоже не следовало терять времени. Только что, разогревая на кухне консервированные голубцы, я в общих чертах наметила план действий.
От легкого прикосновения моей руки к плечу Горобец встрепенулся с легким криком.
– Все в порядке, Николай, – успокоила я его, – пойдем на кухню. Вы перекусите и заодно ответите мне еще на пару вопросов.
Дождавшись, когда мой гость немного утолит свой очевидный голод, я спросила:
– Вы не знаете, может быть случайно, каких-либо знакомых Светланы, с которыми она общалась во время своих… э-э… отлучек?
Не отрываясь от голубцов, он отрицательно помотал головой.
– А вообще у нее были какие-то знакомые, помимо ваших общих? – не отступала я.
На этот раз Горобец задумался. Проглотив очередную порцию, он задумчиво произнес:
– Близких, известных мне, не было. Она ведь приезжая, а в университете круг знакомых у нас был почти один и тот же.
Он опять вонзил вилку в голубец. Я вздохнула разочарованно.
– Хотя, – неуверенно начал что-то вспоминать Николай, – именно по этой причине я один раз и запомнил, что она поговорила о чем-то с незнакомой мне, но, видимо, хорошо знакомой ей девушкой.
– Когда это было? – быстро спросила я.
– Месяца два назад.
– После начала ее странных отлучек?
– Да, где-то вскоре после этого.
– Где произошла эта встреча?
– В каком-то кабаке: мы там оказались совершенно случайно. Один мой приятель неплохо заработал на какой-то очередной предвыборной агитации и пригласил нас обмыть это дело. Мы заглянули в эту забегаловку, но нам там не понравилось, и мы быстро ушли.
– А что эта девица там делала?
– Сидела в небольшой компании: пили пиво, курили. Ничего особенного. Правда, мне показалось, что она там не в первый раз.
– Это почему?
– Она что-то заказала бармену, и, когда заказ был готов, а она в это время как раз шушукалась со Светкой, он позвал ее по имени. Девица забрала пару стаканов и вернулась к своим за столик, а мы ушли искать местечко получше.
– Как бармен ее называл? Не помнишь?
Он опять ненадолго задумался.
– Нет, не помню. Но только не по имени. Я еще подумал тогда, что это похоже на собачью кличку.
– Подумай лучше. Какая кличка? Белка? Стрелка?
– Нет, – покачал головой Горобец, – не помню.
– А кабак тот помнишь?
– Название не помню, их там, как мух на помойке, но найти найду, если надо.
– Надо, – уверенно заявила я и отправилась в спальню переодеваться.
* * *
Я решила одеться поспортивней: джинсы, кроссовки, свободная рубашка с коротким рукавом.
Выйдя из спальни, я протянула Горобцу ключ.
– Что это? – удивленно спросил он.
– Ключ от квартиры.
– Где деньги лежат? – насмешливо поинтересовался он, продемонстрировав знание классики.
– Запомни адрес, – суховато приказала я, – сюда ты уже не вернешься. Ключи эти от моей секретной квартиры. Поживешь пока там. Если все будет нормально, я тебя туда провожу, но если мы по каким-либо причинам расстанемся, доберешься самостоятельно. Понял?
Он утвердительно кивнул головой, и мы покинули мою обитель.
* * *
Вопреки уверенности Николая в том, что он сможет легко найти нужное нам предприятие общепита, старомодно именуемое им «кабак», нам пришлось изрядно поколесить на моей машине в этом районе, пока наконец не прозвучал его сникший голос:
– Кажется, здесь.
Я притормозила машину, подыскивая место для парковки. Таковое нашлось метрах в тридцати от входной двери ничем не примечательной с виду забегаловки под звучным названием «Нарцисс». Немного поколебавшись, я обратилась к своему клиенту, с которым мы к этому времени уже плавно перешли на «ты»:
– Пойди, загляни, есть она там или нет, и сразу возвращайся сюда. И поосторожней, не забывай, что ты в розыске. Надень-ка очки.
С этими словами я достала из «бардачка» большие темные очки и протянула их Николаю. Тот понимающе кивнул головой и вышел из машины.
Вернулся он очень быстро: через полторы-две минуты.
– Кабак тот самый, но ее там нет, – доложил он результаты своей экспедиции, усаживаясь на переднее сиденье и захлопывая дверку.
– Народу много?
– Нет, один столик занят. За ним четыре парня и две телки.
– Николай, выражайся поприличней, – упрекнула я его, – ты же все-таки филолог, а не беспризорник.
Он вяло отмахнулся, показывая, что о филологии в данной ситуации лучше не вспоминать.
– Бармен на месте?
– Да, но только не тот, что был прошлый раз. Тот был рыжий и конопатый.
– А этот какой?
– Лысый.
– Хорошо. Присматривай за входной дверью и не просмотри эту девицу, если, конечно, она заявится.
– Не просмотрю, не волнуйся.
– Кстати, ты не вспомнил, как ее называл рыжий бармен?
– Нет, – с досадой ответил Николай, – в голове крутится, но никак не вспомню.
– Ну, ну. Советую напрячь мозги. Имеешь шанс заметно облегчить нам жизнь. Особенно себе.
– Да я и так стараюсь. Скоро голова задымится.
– Смотри из-за дыма не прозевай ее, если придет.
Он кивнул головой. Быстро сгущались сумерки, но вход в «Нарцисс» был хорошо освещен.
Чтобы не мешать Николаю, я замолчала. Но сидеть без дела в тишине было скучно. Помаявшись минут десять, я включила приемник. Транслировали какую-то оперетту. Слушая ее краем уха, я постепенно углубилась в свои мысли.
Внезапный вопль Николая заставил меня подпрыгнуть на сиденье:
– «Летучая мышь»! Точно! Ну как я мог забыть?! – Какая мышь? – не поняла я. – Оперетта, которую ты включила, это «Летучая мышь».
– Ну и что?
– Он назвал ее Эмма!
– При чем здесь Эмма? Ты же говорил, что это было похоже на собачью кличку.
– Так звали собаку Шульца, – произнес Николай загадочную фразу, ткнув пальцем в радиоприемник.
– Не собаку, а жену, – автоматически поправила я его, неожиданно для себя повторив только что слышанную по радио фразу.
Прошла целая секунда, прежде чем до меня дошло.
– Поняла! – в свою очередь воскликнула я, хлопнув себя по лбу. – Признаться, не ожидала, что ты так хорошо знаком с опереттой.
– Я же все-таки филолог, а не беспризорник.
Глава 5
Войдя в «Нарцисс», я обнаружила, что с тех пор, как туда заглядывал Николай, ничего не изменилось: парни с «телками» сидели в углу зала с правой стороны от входа. Над ними клубами поднимался табачный дым, не лишая, однако, только что вошедшего посетителя возможности прочитать висевший прямо рядом с ними плакат:
«Извините, у нас не курят».
Под этой надписью можно было, опять же без труда, прочитать добавление, сделанное шариковой ручкой:
«А у нас, извините, курят».
Стойка бара располагалась слева от входа. Лысый бармен ярко выраженной кавказской национальности через большое окно безучастно наблюдал за прохожими. Подойдя поближе, я прочитала на карточке, закрепленной на его белой рубашке:
«Мамедов Рустам Ибрагимович».
Эта надпись странным образом противоречила другой, вытатуированной у основания большого пальца его правой руки и позволяющей предполагать, что обладателя этого пальца зовут, либо звали в прошлом, Ашотом.
– Здравствуйте, – поздоровалась я, приблизившись к стойке. Нехотя оторвавшись от созерцания вечерней улицы, бармен перевел взор на мою скромную персону. Секунды за три раздев меня взглядом и оставшись, судя по масляно заблестевшим маленьким агатовым глазкам и слащавой улыбке, довольным результатами осмотра, он без всякого акцента ответил на приветствие:
– Добрый вечер, чего желаете?
– Кока-колу, пожалуйста. Если можно, похолодней.
– Конечно, можно. Для вас все, что угодно, – засуетился он, вытаскивая из-под стойки запотевшую бутылочку, – простудиться не боитесь?
– Лучше умереть от пневмонии, чем всю жизнь пить теплую кока-колу.
Он захихикал, наливая напиток в стакан:
– Хорошо сказано, надо запомнить.
Я тоже улыбнулась, кивнула головой, осушила стакан и сама вылила в него остатки из бутылки: пить я действительно хотела ужасно. Расправившись с остатками кока-колы, я небрежно спросила бармена: