Проблемы русского вида - Илья Борисович Шатуновский 3 стр.

3. Неизбежность упрощения. В связи с определением значений СВ и НСВ возникает ряд методологических проблем. Одни из этих проблем собственно языковые, они связаны с грамматическим устройством русского языка и особенностями метаязыка науки. Для метаязыка лингвистики характерно «переведение» всех изучаемых концептов в имена существительные, их номинализация – ведь без этого, согласно принципам любой грамматики, о них невозможно говорить. В то же время вид – это специфически глагольная категория, производные от глаголов имена существительные в целом не отражают видовых значений, СВ и НСВ в них сливаются (о реликтах аспектуальных различий в области имен см. [Гловинская 2001: 57–60; Чжан 2007]). Поэтому все ключевые для описания видовой семантики слова, такие как изменение, смена (ситуаций), возникновение (новой ситуации) и т. п., не различают значений СВ и НСВ и могут пониматься как в смысле СВ (события), так и в смысле НСВ (процесса). Поэтому мы не можем просто сказать, например, что СВ обозначает изменение или возникновение новой ситуации, но должны добавить «в смысле СВ», или, по крайней мере, подразумевать это. Можно также с помощью обычного приема лингвистов разграничить эти значения с помощью индексов: изменение

1

2

Другая проблема имеет более глубокий характер. Какое бы определение значений СВ и НСВ мы ни взяли, оно всегда оказывается в какой-то степени односторонним, неполным и схематичным. Причина этого, очевидно, в том, что значения СВ и НСВ выражают базовые для русской языковой картины мира понятия, настолько специфические, что они не могут быть приравнены к каким-нибудь другим, более ясным и простым концептам. В конечном итоге, грамматическое значение вида гораздо обобщеннее и глубже, чем частные лексические значения отдельных слов, поэтому нужно искать другие средства, чтобы попытаться как-то отразить, изобразить общие значения СВ и НСВ. Поэтому значение видов может быть эксплицитно и более или менее недвусмысленно представлено только в развернутом, описательном виде, а также с помощью когнитивных средств другого рода, другого рода «материи», картинок и т. п., как это часто делается в когнитивной лингвистике. При этом картинки также не очень помогают, поскольку в употреблении видов огромную роль играют абстрагирование и интерпретация, которые имеют мысленный характер и не могут быть изображены. Заметим самокритично, что наше толкование-описание инварианта СВ, приведенное выше, также страдает упрощенностью и схематичностью[11]. Главный его недостаток заключается в том, что значение СВ в этом описании расчленяется на отдельные последовательные ситуации, между которыми в толковании пропасть, перерыв. Такое толкование в полном смысле подходит к описанию СВ, обозначающих смену состояний, четко отделяющихся друг от друга—Петр побывал в Англии; Орбита изменилась; Пошел дождь; Температура повысилась; Петя сильно похудел с того времени, когда я его видела последний раз. Однако это описание слишком упрощает и тем самым искажает значение глаголов СВ, обозначающих «слитные», состоящие из множества не отделяющихся друг от друга фаз, действия и события: Иван ударил Петра / поцеловал Машу; Петя упал / Маша покраснела; и т. д. С когнитивной, психологической точки зрения значение таких глаголов образует целостный динамический образ, «гештальт» [см. Langacker 1987: 248; Dickey 2000: 36–37]. Тем не менее, и это уже нельзя никак показать, но можно только сказать, существенным с аспектуальной точки зрения в этом «гештальте» является то, что он объединяет различные, хотя и слитные, этапы в «движении» во времени фрагмента мира.

4. Различные определения значения СВ. Не все, однако, так грустно. Если, с одной стороны, все определения СВ отчасти неадекватны, то, с другой стороны, все они в каком-то аспекте, в каком-то приближении и правильны. В разное время давались различные определения инвариантного семантического признака СВ (и, соответственно, в «отрицательной» форме – инварианта НСВ) – «законченность», «результативность», «точечность», «целостность» действия, «достижение действием предела», «наличие компонента ‘начало’» и т. д. Перечисленные определения указывают на одно и то же – инвариантное значение СВ – но с разных сторон. Они отличаются не денотативно, а сигнификативно (ведь, как известно, можно разными способами указать на один и тот же денотат). Недостаток этих определений в том, что они имеют недостаточно общий характер – «отражают» каждое какую-то одну сторону, один аспект инварианта СВ, более или менее существенный (и поэтому не могут быть в естественной форме приложены ко всем глаголам СВ), а также в том, что они недостаточно эксплицитны и удовлетворяют (если удовлетворяют) интуиции не столько за счет того, что говорится, сколько за счет того, что этим сказанным подразумевается. Разумеется, в значение каждого глагола входит компонент «законченность» действия, ситуации (поэтому термины совершенный и несовершенный полностью оправданны с точки зрения их мотивированности). Но что именно «завершено», закончено? «Закончилась» исходная ситуация, может быть завершена, если она есть, «медиальная» С, но конечная С является такой же «незавершенной», как и С, обозначаемая НСВ (Он приехал – конечная С ʽОн здесьʼ не закончена и длится). В определении С В как обозначающего действие, достигшее результата, также «скрыта» информация о сменяющих друг друга С: на первом этапе есть действие, но нет результата, на втором – есть результат. (Но, разумеется, это определение относится только к части глаголов СВ – к глаголам «результативного» способа действия.) Столь же верно и то, что в значение каждого глагола СВ входит компонент ʽначатьʼ [Wierzbicka 1967: 2245; Гловинская 1982] (последнее определение стало особенно популярно в последнее время в отечественной русистике в формулировке ʽвозникновение нового состоянияʼ). СВ обозначает «соединение», смену, «стык» ситуаций, и слова начало и конец обозначают с разных сторон этот «стык». При этом иногда (это зависит от типа глагола) удобнее говорить в терминах начала, а иногда в терминах конца, а иногда, и очень часто, особенно в случае сложных событий, – в терминах целостного действия – начало, середина и конец вместе [Шелякин 2008: 62]: Он побывал в Англии; Он поспал немного; Иван моргнул / подскочил на стуле; Иван поцеловал Машу и т. д. – говорить здесь о начале или конце чего-то не очень естественно. Иван ударил Петра – какая здесь новая ситуация? Иван «ударен»?

Наиболее общим и поэтому наиболее адекватным (хотя и наиболее туманным – впрочем, этим оно также и хорошо) является определение СВ как содержащего указание на ограничение действия пределом (и НСВ – как не содержащего такого указания) [Виноградов 1947: 497–498]. Это определение, в силу своей обобщенности, поднимается над различием «начала» и «конца». Это определение также соответствует приведенному выше описанию инварианта СВ и НД значения НСВ. Как границей, «пределом» реки является берег, так границей одного состояния может быть только другое состояние, предшествующее ему (и образующее тем самым его начальную границу) или следующее за ним (и задающее тем самым его конечный «предел»):

Если нет смены состояний, ситуаций, то нет и границы, нет и предела. Поэтому в каком-то смысле сказать, что НСВ обозначает «одно и то же» положение вещей, и сказать, что НСВ не содержит указания на ограничение действия пределом (аналогично – в отношении СВ) – значит, в сущности, сказать одно и то же. НСВ не может указывать на предел, границу С, поскольку в этом случае он сообщал бы и о другой, предшествующей или последующей С, а это противоречит его инварианту (обозначение «одного и того же») и является прерогативой СВ

5. Вид как интерпретирующая категория. Как было отмечено выше, вид – категория объективно-субъективная. Иными словами, употребление того или иного вида зависит не только от свойств объективной действительности, но и от ее интерпретации говорящим субъектом. Во многих случаях выбор вида предопределен объективными свойствами описываемого «пространственно-временного фрагмента». Так, фрагмент 'Х жив – Х мертв' вряд ли может быть интерпретирован иначе, чем смена ситуаций, и, соответственно, может быть описан только глаголом СВ: Хумер. В других случаях, однако, один и тот же фрагмент может быть интерпретирован по-разному. Действительность постоянно изменяется и всякое «то же» о каком-либо состоянии, длящемся во времени, всегда продукт большей или меньшей абстракции, отвлечения от изменений. Соответственно, при одном взгляде, при одной интерпретации мы имеем дело с «одним и тем же» положением вещей, при другом – с разными последовательными состояниями. В этих случаях может быть употреблен и СВ, и НСВ, но с разной интерпретацией, с разным представлением ситуации. Так, предложения Он продолжил дело отца и Он продолжает дело отца могут описывать в точности один и тот же денотативный фрагмент. Употребляющий СВ рассматривает данный фрагмент как состоящий из двух последовательных (и, стало быть, разных) С: 'Его отец делал это дело – Он делает это дело'. НСВ отражает понимание этого фрагмента как «одного и того же» на всем его протяжении: 'Дело делалось и делается'. Заметим, что продолжил выше не предполагает никакого перерыва в деятельности. Однако такой перерыв обязательно предполагается в Он продолжил играть на рояле. Дело в том, что в первом случае ситуации и без перерыва легко могут быть осмыслены как разные вследствие различия актантов. Во втором случае актант один и тот же, поэтому если не было перерыва, то нет смены разных ситуаций, и СВ употреблен быть не может.

Яркий пример различий в интерпретации – глаголы движения. Х идет понимается как одно и то же длящееся «положение вещей» только в результате того, что мы отвлекаемся от того факта, что в каждый последующий момент положение Х-а другое. Но если мы сфокусируем внимание на этом, на том, что это «история», цепочка последовательных разных С, то получим различные глаголы СВ (в зависимости от того, какие пространственные ориентиры выбираются, и их места в «истории» движения): Х прошел 5 м / 3 км и т. д. = 'Х находится в некотором (конкретно не определенном) пункте Y→Х идет → Х находится в некотором (конкретно не определенном) пункте Z, расстояние от Y до Z = 5 м / 3 км'; Х подошел к дереву = 'Х не находился около дерева → Х шел → Х находится около дерева'; Х прошел мимо дерева – более сложная «история», которая, однако, легко может быть описана аналогичным образом; и т. д. [ср. Кошелев 1988: 46].

Далее, само течение времени есть в определенном смысле тоже изменение, поэтому в каком-то смысле если время другое, то и ситуация уже другая, хотя остальное может остаться и без изменений. Отсюда СВ в предложениях Прошло три года (='t

1

2

2

1

Ярчайшим примером роли интерпретации в употреблении видов является семантическое соотношение в видовых парах кончается – кончилась, поворачивает – повернула, обрывается – оборвалась и т. п. в предложениях типа Дорога кончается / кончилась у леса; Тропинка поворачивает / повернула около сторожки и т. д., проанализированные Ю. Д. Апресяном [1980: 9; см. также Гловинская 1982: 96]. Денотативное значение предложений с СВ и НСВ в этих случаях почти одинаково. Разница, отмечает Ю. Д. Апресян, заключается в том, что форма СВ не только описывает расположение пространственного объекта, но содержит помимо этого указание на перемещавшегося наблюдателя, глазами которого как бы и воспринимается данный факт [1980: 9]. Но откуда в значении СВ взялся этот «как бы» наблюдатель? Представление о нем «наводится», имплицируется инвариантом СВ, обозначающего «историю», последовательную цепочку ситуаций. СВ может быть употреблен только в том случае, если имеет место такая «история», поэтому значение предложения Дорога кончилась… может быть интерпретировано только как 'Какое-то время дорога есть; начиная с определенного момента дороги нет'. Поскольку фактически дорога в одно и то же время до леса есть, а в лесу нет (это реальное положение вещей отражает НСВ), СВ может быть оправдан только при наличии ограниченного в своем восприятии движущегося в пространстве (и, разумеется, во времени) наблюдателя, для которого сначала дорога есть, а затем ее нет. Ср. наблюдения китайского лингвиста Чжан Цзяхуа: «… Формы некоторых глаголов прошедшего времени … могут обозначать не только статическую позицию, но и восприятие движущимся человеком объективно статического предмета (Впереди вдруг поднялись зубчатые стены замка). В подобных случаях подчеркивается не результат имевшего место в прошлом действия, а возникновение самого восприятия» [Чжан 1986].

6. Изменение и единичность. При всех различиях и сходствах обсуждавшиеся выше определения инварианта СВ лежали все в одной плоскости – отличия СВ и НСВ искались в характере обозначаемого пространственно-временного «фрагмента» действительности. В работах [Зельдович 2002а; 2002б] акцент при определении инварианта переносится на внешнее по отношению к самому действию различие в количественной характеристике этих фрагментов: в качестве инварианта СВ рассматривается указание на единичность (однократность) обозначаемой ситуации. Безусловно, единичность обозначаемой С – абсолютная или относительная (единичность в каждом случае повторения какого-то повторяющегося множества С) [Зельдович 2002а: 20] – является важнейшим семантическим признаком СВ – в его противопоставлении НСВ повторяющегося действия / события / процесса. Заметим, однако, что СВ также способен выражать повторяющееся действие, причем изолированное, не входящее ни в какое множество (Только ястреб иногда пролетит над одинокой могилой, подробнее см. далее (11, 3)) – хотя это его употребление очевидно производное, первично, прототипически СВ обозначает именно единичное событие. Но главное другое. То, что СВ противопоставлен НСВ (в значении повторяемости) по внешнему параметру единичности (однократности) – множественности (многократности) (количественной аспектуальности [Плунгян 2000: 294]), никак не отменяет вопроса о том, противопоставлены ли СВ и НСВ по внутреннему для ситуаций параметру различий в «характере протекания» действия во времени, как это традиционно называется (линейной аспектуальности [там же]), и если противопоставлены, то каким именно образом – вопрос, который рассматривался выше. Другой важный вопрос, возникающий в этой связи, это – связана ли каким-либо образом специализация СВ на выражении однократного (единичного) события с его внутренним семантическим устройством? Как представляется, между внутренним устройством СВ и его единичностью есть глубокая связь. Можно сказать, что однократность, единичность – это просто иная «грань», иной аспект, которым поворачивается в противопоставлении НСВ инвариантное (по параметру устройства С) значение СВ. Понятие однократности, единичности, как, впрочем, и многократности, может быть приложено только к дискретным сущностям, которые как-то отличаются, отделяются друг от друга. В случае сущностей, разворачивающихся во времени, эта дискретность создается изменением, отличающимся от неизменного «фона», т. е. тем, что начинается и кончается. Ведь в каком-то смысле и неопределенно-длительный НСВ обозначает «одно» – одно и то же, но не «кратное», оно не делится на части, из которых можно было бы выделить «многократное» и «однократное». Поэтому «кратным» (как одно-, так и много-) в области протяженных во времени ситуаций логически может быть только изменение (в смысле СВ, т. е. «свершившееся», начавшееся и закончившееся изменение, = событие), только оно может как повторяться, так и быть единичным.