Не всегда он был таким. Пессимистами не рождаются. В шесть лет маленький Саша был твердо уверен в том, что у него впереди интересная и полная событий жизнь. Тогда ему казалось, что мир только и ждет его прихода, чтобы открыться ему во всей своей красе и заблистать миллионами граней.
Уже в школьные годы у него появилось смутное подозрение, что не все ладно в датском королевстве, что с миром и людьми что-то не так. Но он был наивен и посчитал это ошибкой, совпадением, а не правилом. Только узнав получше историю мира, в который его зашвырнула злодейка-судьба, Саша понял, куда он попал.
Конкретно попал.
Люди убивали людей, причем с большой выдумкой. Человек был самым свирепым животным на Земле. Жестокость была нормой. Милосердие – редким и смешным отклонением. Он не принял этот мир, но у него не было выбора. Отступать было некуда, разве что в небытие. Но самоубийство стало бы актом капитуляции, поэтому он решил искать другой путь.
В какой-то момент, пока его здоровые сверстники били друг другу морды, сосали пиво на лавочках и обжимались на дискотеках, Данилов начал придумывать ирреальные миры. Они не обязательно были лучше этого. Некоторые из них оказывались даже ужаснее. Сам он не был в них суперменом или великим полководцем. В некоторых из них его вообще не было. Но зато они были куда ярче и реальнее, чем эта серая муть за окном. Это было для него своеобразной отдушиной, не дававшей ему окончательно свихнуться.
Время шло, и в век всеобщего цинизма он увлекся романтическими иллюзиями в донкихотском стиле. Но даже свою Единственную он искал мысленно, не покидая пределов собственной комнаты, и почему-то не мог найти. Когда-то он пытался разглядеть ее в толпе, среди девушек родного города, но все они были далеки от светлого образа. Тогда он стал склоняться к мысли, что ее не существует в природе. Если она была, то почему не нашла его? Саша просто устал ждать. Постепенно пришло ощущение, что его обманули, подсунув вместо жизни подделку, а вместе с ней – разочарование. Годы сменялись годами, он незаметно перестал быть тинейджером, школа плавно сменилась институтом, институт – работой. Но Саша так и не нашел в жизни ничего, из-за чего за нее стоило бы цепляться. Разве что по инерции.
В двадцать два Саша был убежден, что жизнь пролетела мимо, не задев его даже краем. Друзей у него никогда не было, знакомых парней трудно было назвать даже товарищами. Работа вызывала чувство, похожее на сверление бормашины, и не потому, что он неправильно выбрал профессию. Ни одна профессия не была тем, что подошло бы ему. Денег он не нажил, зато кое-что осознал. Даже если он стал бы Биллом Гейтсом, то это не приблизило бы его к счастью.
Александр был одиноким, как затерянный в океане камень, по недоразумению называемый островом, но с каждым днем окружающие были все меньше ему нужны. День за днем он отгораживал себя от мира глухой стеной, даже не зная, хочет ли защитить себя от мира или мир от себя.
Пути Господни неисповедимы. Жизнь иногда преподносит такие совпадения, что можно усомниться в наличии у Всевышнего вкуса. В этот раз судьба сыграла с Александром в рулетку, и призом был шанс проснуться в воскресенье.
Двадцать третьего августа в девять часов утра, отправляясь на свой еженедельный сеанс репетиторства, он вытянул счастливый билет, когда сел спросонья не на тот автобус. Нельзя сказать, что такого с ним раньше не происходило. Двух лет для того, чтобы нормально ориентироваться в «незнакомом» городе, ему было недостаточно. Но как получилось, что в этот же день он оставил бумажник на тумбочке в коридоре? Это тоже с ним бывало, но два таких события еще ни разу не совпадали.
К тому же автобус оказался пригородного сообщения и увез парня не по обычному городскому маршруту, а в неведомые дали. Он благополучно проспал до самой конечной остановки, а когда сошел, оторопело хлопал глазами, пытаясь взять в толк, куда его занесло. Стоя на пустой остановке посреди чистого поля, Данилов еще не начал выгребать последние медяки из кармана, как уже понял – не хватит. Но он не почувствовал испуга, обычного в таких случаях. Мысль пройтись до дома на своих двоих не вызвала у него отторжения. Даже, наоборот, понравилась.
Сколько отсюда до городской черты? Километров десять? Больше? Еще лучше.
Александр давно мечтал привести свои мысли в порядок. А лучшего способа, чем размеренная пешая прогулка вдали от людей, он не знал. Тем более что погода стояла ясная, дождя не ожидалось, а на открытой всем ветрам дороге жара не так утомляла, как в раскаленном металлическом коробе автобуса.
Помахивая пакетом с учебниками, Саша бодро шагал по нагретому асфальту, отгоняя мух и редких комаров, вдыхая сухой горячий воздух и чувствуя, как необыкновенная легкость разливается по всему телу. Странно, но он совсем не огорчался, хотя только что лишился возможности заработать энную сумму денег. Заботиться ему было не о ком, с голода он не умирал.
Его всегда привлекали безлюдные пространства. Здесь, вдали от чужих взглядов, он по-настоящему отдыхал душой. Иногда парень даже представлял, что в мире, кроме него, нет никого. Это была одна из его любимых фантазий.
Он шагал по обочине шоссе, протянувшегося через бескрайнюю равнину, кое-где пересеченную зелеными линиями лесопосадок. Мимо него с ревом проносились автомобили, обдавая ядовитым дымом выхлопов, и в какой-то момент Данилов почувствовал жгучее желание оказаться от цивилизации еще дальше.
На первом же перекрестке он свернул на второстепенную асфальтированную дорогу, потом – на безвестный грунтовый проселок, потом – и вовсе на тропинку, уходящую в редкую березовую рощу. Александр шел, куда несли его ноги. Он отключил сознание, предоставил «автопилоту» направлять его движение. Внутренний компас вроде бы вел его в верном направлении, но он бессознательно выбирал самый длинный и непростой маршрут, чтобы максимально оттянуть встречу с опостылевшим городом.
Парень и сам не знал, чего он добивался. Сбежать от цивилизации таким путем еще никому не удавалось, а заблудиться в этих трех соснах было невозможно даже при его талантах. Стоит пройти километр в любую сторону, и ты обязательно уткнешься в автомобильную или железную дорогу, выйдешь к дачному кооперативу или, на худой конец, к линии электропередач. А уж звуки антропогенного происхождения слышны из любой точки этих пригородных лесополос.
Оставшись наедине с собой, Саша часто терял счет минутам. Так случилось и в этот раз. Уже потом точное время катастрофы – без десяти два после полудня – он узнал только по остановившимся часам.
Березняк сменился запущенным сосновым бором. После городского смога дышать было невероятно легко, а приятный полумрак радовал глаза Александра, уставшие от монитора. Тихо похрустывала под ногами прошлогодняя хвоя. Тропа выглядела давно нехоженой.
Неожиданно до парня долетел далекий нарастающий рокот, а его взгляд уловил странное движение на чистом небе. Он надел очки, задрал повыше голову и в просвет между широкими стволами сосен увидел, что небосвод рассекает множество росчерков. Инверсионные следы. Двадцать, тридцать, сорок – он никогда бы не подумал, что столько самолетов может разом кружить в новосибирском небе. Может быть, это авиашоу? Скорее всего.
Все они двигались по параллельным траекториям, держа путь в сторону города, и скорость их была куда больше, чем у обычных пассажирских лайнеров. С удивлением наблюдая за странным зрелищем, парень и представить не мог, как ему повезло. Ракеты летели с дозвуковой скоростью, иначе ему не сохранить бы барабанные перепонки.
Получив пищу для размышлений, он пошел дальше. Может, это и шоу. Или авиасалон. В любом случае его калачом было не заманить на массовые мероприятия. Он вообще мало чем в жизни интересовался.
В этот момент до него долетел гул, ослабленный расстоянием, а ноги уловили слабую вибрацию почвы. Данилов пожал плечами. Мало ли, может, неподалеку идет тяжелый товарный поезд или проводят взрывные работы на разрезе. Железной дороги поблизости вроде бы не наблюдалось, так что второе предположение больше походило на правду. Вот только не было в помине угольных разрезов в окрестностях Новосибирска.
Парень не мог знать, что сам город был изуродован десятком маленьких карьеров, возникших там, где закончили свой полет крылатые ракеты с конвенциональными боеголовками. Вестники приближавшейся грозы.
Странно, но на этом Сашино везение не кончилось. Когда через четверть часа на западе зажглось второе солнце, он смотрел в противоположном направлении. Просто парень еще не изжил детской привычки вертеть головой по сторонам. «Солнце» это было оранжевое, огромное, слепяще-яркое. Настолько яркое, что, пронаблюдав его краешком глаза долю секунды, парень наполовину потерял зрение. А следом пришла боль, такая острая, будто в глазницы залили раскаленное олово.
Данилов инстинктивно закрыл лицо руками, но было уже поздно. От полной слепоты его спасли очки-хамелеоны и заросли, находившиеся между ним и источником светового излучения. Еще приличное расстояние и слабая облачность, которая установилась в последний час над обреченным областным центром. Но частичное ослепление на несколько часов и резь в глазах на пару суток он заработал.
Жжение распространилось на все открытее участки тела. К счастью, Саша еще раньше, мучаясь от жары, снял черный пиджак – дань желанию выглядеть солидно. По законам физики тот поглощал больше тепла и мог бы вспыхнуть, а белая рубашка и светлые брюки только начали тлеть. Парень отделался покраснением кожи лица и рук.
А в пятнадцати километрах к востоку разом оборвался миллион жизней.
Там, где недавно возник из ниоткуда исполинский огненный шар, сейчас собиралось гигантское облако пыли. Оно вытягивалось, разбухало, пока не стало походить на гриб шампиньон, вонзившийся в стратосферу. Издали казалось, что все это происходило без единого шороха, как в немом кино. Оттуда, из центра остывающей сферы, отставая от светового излучения на несколько секунд, во все стороны со скоростью реактивного самолета устремилась взрывная волна. Чтобы добиться такого же эффекта при обычном взрыве, понадобилось бы больше тротила, чем производит мировая промышленность за год.
Но Саша не видел ничего. Он остервенело катался по траве, сбивая давно погасший огонь, крича не то от боли, не то от ужаса. И вдруг его вопль потонул в реве накатившей бури.
Сам он никогда не догадался бы залечь. Данилов добросовестно посещал занятия по ОБЖ и знал, что должно следовать за вспышкой. Прямо у опушки тянулся глубокий овраг. Учитывая расстояние до эпицентра, у парня имелось почти десять секунд, чтобы добежать до него. Но его мозг не успевал за скачками реальности. Сознание находилось еще там, в прежней жизни, которая стремительно уносилась вверх вместе с пеплом и дымом. Поэтому он остался на месте.
Но даже если укрытия нет, встречать ударную волну лучше лежа, чем в полный рост. Только это Данилов и успел сделать в последнюю секунду, прежде чем фронт избыточного давления в пятнадцать килопаскалей вжал его в землю, как исполинская рука. Он уже был слишком слаб, чтобы выдавить из человека внутренности или переломать кости, а вот капризный механизм часов его не пережил. На такую встряску они рассчитаны не были.
Он лежал долго, пока предметы не обрели четкость, а боль в глазах не стала терпимой. Потом Саша осторожно провел рукой по лицу, коснулся тех мест на теле, где одежда успела затлеть. Вроде ничего страшного. Он уже хотел подниматься на ноги, когда услышал еще один удар, послабее. Но земля после него дрожала даже дольше, чем после первого.
Данилов пролежал еще минут десять, и тут до него долетел запах дыма вместе с тихим потрескиванием. Именно они и вывели его из оцепенения.
Александр встал и пошатнулся. Он чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку, соединенную с грилем. Ожоги саднили, кожа лица и рук горела огнем. Одно успокаивало – кости, похоже, остались целы.
Он огляделся и оторопел. Настолько переменилось все вокруг. Листья и почти все ветви с деревьев пропали, и теперь те стояли по-зимнему голые. Но на этом сходство с холодным временем года заканчивалось. Кругом доминировал черный цвет. Добрая треть сосен лежала, как после сильного урагана. У тех, что устояли, кора потемнела и потрескалась с западной стороны. Зеленый, которого и так было мало, почти исчез. То тут, то там среди пожухлой травы виднелись темные островки подпалин, которые быстро расширялись во все стороны. В воздухе летали хлопья невесомого пепла.
Еще был красный цвет. Чадным пламенем горели остатки кустарника, муравейники, валежник. Сама тропинка почти не изменилась – несколько тополей упали прямо на дорожку, но их легко можно было обойти.
Треск тем временем становился все сильнее. Похоже, его источник приближался, и Саше это не понравилось. Парень понял, что ему угрожает, и теперь быстрым шагом шел по тлеющему бурелому, устилавшему дорогу, прочь от города.
Он выбрался обратно к шоссе. Асфальт стал горячим и вязким, как только что уложенный, дорожное полотно покрывал тонкий слой горячего пепла. Сквозь дым, щипавший глаза, Саша заметил вдалеке черный силуэт автомобиля. Тот был неподвижен.
Ветер дул в его сторону и гнал за собой поток нагретого воздуха, а за ним шел огненный вал. Александр ускорил шаг. Прошло две минуты, а может быть, пять, и он понял, что треск не ослабевает. Тогда Данилов побежал изо всех сил. Но далеко уйти ему не удалось. Совсем скоро путь ему преградила стена горящего леса. Встречный пал. Его загоняли как зайца. Правда, этот огонь не приближался к нему, а спокойно пожирал сухие деревья, образовавшие завал на дороге.
Саше пришлось наугад свернуть вправо, на очередной проселок, и теперь он бежал, чувствуя, как сжимаются огненные клещи. Через пять минут у парня начали слезиться глаза, чуть позже он почувствовал першение в горле. Стало жарко как в бане, с него градом лил пот. Задыхаясь от дыма, он несся, не разбирая дороги.
Неожиданно на пути у него оказался Транссиб. Может, не сама магистраль, а какое-то ее ответвление. Полумертвый от угара и черный от копоти, как шахтер, он взобрался на железнодорожную насыпь и распластался прямо на шпалах, тяжело дыша. От его одежды к тому времени остались грязные лохмотья. Но он был жив, и это было главное.
Всего через несколько минут с двух сторон от насыпи полыхало море огня. В этом месте деревья почти вплотную примыкали к путям. Конечно, то была не девственная тайга, а зеленые насаждения сталинских времен, но это мало что меняло. Страшные засухи июля и августа превратили сибирские леса в идеальный корм для огня. Лесные пожары и так стали бичом последних лет, давая много работы Министерству Чего-то Страшного. Световое излучение взрыва стало спичкой, поднесенной к бочке с бензином.
Лиственницы, сосны и ели быстро занялись, и вскоре гигантский костер запылал всюду, насколько хватало глаз. Искры, слетавшие с пылающих макушек деревьев, ложились совсем рядом с колеей, в которой укрылся полумертвый человек. Раскалившиеся стволы взрывались как петарды. Кругом стоял адский треск падающих и разрываемых пламенем деревьев.