Лотерея для неудачников - Ирина Градова 3 стр.


Сцена вторая

В оправдание Олега можно сказать лишь то, что сисадмин Женя, с челом, отмеченным раздолбайством, лишил всю контору Интернета, а соответственно и электронной почты, из-за которой Олег не сумел прочесть письма, отправленного ему Лизунковым. Вспомнив о намечавшейся встрече, Олег позвонил Славику и попросил коллегу заглянуть в его, Олега, почту. Что Славик и сделал, к ужасу своему, обнаружив письмо, которое сообщало о неминуемом приезде Петра Евгеньевича Лизункова.

«Сходи к Феде…» – только и смог простонать Олег, тем самым переложив всю ответственность на ни в чем не повинного Славика.

Действие второе

Сцена первая

Из-за нерадивого Олега, прохлаждавшегося в стоматологическом кресле, Славику пришлось предстать пред светлые очи Федора Николаевича Акименко, который, как назло, оказался не в духе. «Что это вы тут мне устраиваете!» – возопил свирепый начальник, сверля несчастного Славика своим ужасным взглядом. – «Какого хрена я должен решать вопросы с клиентами?! За что я зарплату плачу, вашу мать?! Уволю всех на хер!» И Славик, изрядно мотивированный заявлением Федора Николаевича и преисполненный корпоративного духа, вернулся на рабочее место с целью позвонить Олегу и донести до него начальственную волю и мотивацию.

Сцена вторая

Услышав про мотивацию, Олег, по всей видимости, решил и вовсе не выбираться из уютных покоев стоматологической клиники. Пробормотав в трубку что-то вроде «Мать твою, Славик, я ща сдохну, сам разберись», он погрузился в нирвану и повесил трубку. Славику – надежде и опоре «Фото-бомба» – ничего не оставалось, как набраться решимости и подготовиться к встрече с Петром Евгеньевичем Лизунковым.

Действие третье

(заключительное)

Возможно, наш трагический герой и не опоздал бы на свидание, но судьба в лице Петра Евгеньевича распорядилась иначе. Машина Лизункова, мчащаяся на полной скорости в сторону «Фото-бомба», столкнулась с другим автомобилем, и – увы… потерпела некоторые видоизменения, из-за которых сам Петр Евгеньевич не смог удостоить «Фото-бомб» своим визитом…

Эпилог

Славик, терпеливо ждавший Петра Евгеньевича на боевом посту, был крайне ошарашен, когда узнал о происшедшем. С глубокой горечью в душе он ринулся на ВДНХ, где под дождем и ветром прогуливалась Валечка…

(Занавес)

– Какой ужас! – зажмурилась впечатлительная Валечка. – Он что – погиб?!

– Кто? – недоуменно уставился на нее Славик.

– Петр Евгеньевич?!

– Нет, зая, – утешил ее Славик. – С ним все в порядке. Относительно, конечно… Сотрясение мозга бедняга все-таки получил…

– Славичек… То есть Славик. – Расчувствовавшаяся Валечка готова была обвинить себя во всех смертных грехах, начиная с претензий к Славику, заканчивая разбитой машиной Лизункова. – Прости, что я тут на тебя… Мне и в голову не могло прийти…

– Ну что ты, – великодушно улыбнулся Славик, который уже и сам почти поверил в эту фантастическую историю. – Ты же не знала…

Звук – что-то среднее между кряканьем утки и хрустом ореховой скорлупы – прервал эту идиллическую сцену. Валечка вздрогнула.

– Это еще что?

– Вроде часы, – побледнел Славик и выпростал руку из-под рукава модной оливково-зеленой куртки. Стекло на часах треснуло, обнажив пульсирующие серебристые стрелки. – Вот, блин, подсуропило…

– Они же новенькие? – удивилась Валечка.

Славик купил их совсем недавно. Он любил дорогие вещи, и часы были не из дешевых. Чтобы позволить себе такую роскошь, ему пришлось откладывать деньги несколько месяцев. После покупки Славик несколько дней любовался часами и всячески выставлял их напоказ, как хорошенькая невеста, которая вертит перед подругами обручальным колечком.

– Сам знаю, – огрызнулся Славик, разглядывая часы с таким неподдельным ужасом, словно в их треснувшем стекле, как в Кощеевом яйце, заключалась его жизнь.

– А гарантия есть?

– Есть. А что толку? Если б они сломались… А так скажут: сам виноват, разбил…

– А ты скажи как есть – стеклышко само треснуло…

Славик окинул Валечку взглядом, каким обыкновенно мужчины смотрят на блондинок, когда те пытаются рассуждать логически: сочувствующим и недоумевающим одновременно.

– Зай, скажи, ты правда думаешь, что мне поверят?

– Да… – стушевалась под его взглядом Валечка. – Наверное…

– Наверное! – передразнил ее Славик, все еще не смирившийся с несчастьем новеньких часов. – Хрена лысого мне там поверят! Ладно, проехали…

Валечка поскребла пальцем ободок обруча на голове и решила, что ее утешения вряд ли пойдут Славику впрок. Скорее, вся его злость на мир часов и часовых мастеров обрушится на ее ни в чем не повинную головушку. Оставалось только молчать и думать о том, что очередное свидание вылетело в трубу и, как серое облачко дыма, растворилось в холодном осеннем воздухе.

Валечка поежилась. О кафе нечего было и думать. К тому же, пока она ждала Славика, все кафе на выставочном центре успели закрыться. О прогулке тоже: после долгих скитаний под дождем и ветром у нее озябли ноги, руки и уши. Славику об этом не скажешь: «Шапку надо было надеть» – вот что он бы ответил, а Валечке хотелось услышать сейчас совершенно другое.

– Может, поедем ко мне? – робко предложила она Славику, который до сих пор сокрушенно пялил глаза на раздетый циферблат. – Возьмем пиццу…

Зная Славика, Валечка не сомневалась, что он откажется, и предложила это просто для того, чтобы хоть что-нибудь предложить. Поэтому удивлению ее не было границ, когда Славик – сама непредсказуемость – оторвал глаза от пульсирующих стрелок и кивнул:

– Поехали.


Вопреки Валечкиным ожиданиям, Ленки дома не было. На кухонном столе лежала записка, написанная с ошибками, зато почти каллиграфическим почерком: «Ночевать сто пудово небуду. Не еш пиццу – расстолстеешь. Чмоки-чмоки, Ленка».

Улыбнувшись, Валечка спрятала записку в карман и сунула пиццу в микроволновку.

– А Ленка где? – нарисовался за ее спиной Славик.

– Она не приедет. Наверное, пытается охмурить очередного банкира…

– Понятно, – буркнул Славик.

Валечке на секунду показалось, что он расстроился, но она не подала виду. Славик не терпел ревности и говорил, что это – пошло.

– А я пиццу грею… – попыталась она развеселить Славика. – Сейчас есть будем.

– Лучше б ты готовить научилась, – мрачно отозвался Славик, разглядывая их «роскошно» обставленную кухню: два растерзанных ящика на стене с вечно открывающимися дверцами, старенький холодильник с облупившейся краской и раковину, окрашенную в рыжий цвет ржавчины.

– Для кого? – вырвалось у Валечки. – Я хотела сказать, для себя – неинтересно, ты приезжаешь редко. А Ленка – на вечных диетах. Какой смысл?

– Смысл, смысл, – скривившись, передразнил ее Славик. – Вечно ты ищешь смысл. А в жизни вообще нет смысла. Никакого. Хотя, вру, есть. Бабла заработать побольше да свалить отсюда к едрене фене. Вот тебе и смысл.

Валечка считала по-другому, но спорить не стала. Какой смысл спорить с человеком, у которого совершенно иное мировоззрение? Который вряд ли ее поймет… И снова – смысл…

«А вдруг он прав, – подумала Валечка. – Я действительно ищу во всем смысл. Если бы не задавалась вопросом «зачем спорить?», вероятно, и поспорила бы…»

«И если жизнь твоя – шарада, задайся мыслью – почему?» – вспомнилось Валечке сегодняшнее приключение. Чудной старикашка, лотерея… Надо рассказать об этом Славику, может, хоть это его развеселит?

– Знаешь, со мной сегодня… – начала было Валечка, но Славик, словно не расслышав, снова запел старую песню про узколобое начальство и безалаберных коллег.

«Наверное, так оно и лучше, – подумала Валечка. – Пусть говорит о том, что ему интересно. А я послушаю, с меня не убудет…»

Пиццу Славик лопал в одиночестве. Ленкина записка сделала свое дело: Валечка захлебывалась слюной, но не съела ни кусочка. Лишние калории, жир, килограммы, полнота, одиночество… Внутренний голос подсказывал ей, что, если она потолстеет, Славик наверняка ее бросит. Во всяком случае, так считала Ленка. А Ленка со своим богатым опытом в области сильной половины человечества редко ошибалась.

– А ты чего не ешь? – поинтересовался Славик, когда на тарелке остался последний кусок.

– Я не ем после семи, – вымучила улыбку Валечка. – Доедай…

– Вам лишь бы на диетах сидеть. Ну ладно еще ты, – скользнул по ней взглядом Славик. – Но Ленка? У нее фигурка точеная, как у подростка. Она-то чего парится?

Валечка аж похолодела. Ладно она… Значит, пара съеденных на прошлой неделе чебуреков и шаурма все-таки не ускользнули от Славикова взгляда… Ну все – с этого дня ничего жирного, мучного и мясного… Только легкий салат, зеленый чай и кефир. «Господи, как я ненавижу зеленый чай и кефир!» И все-таки придется постараться… Чтобы больше не услышать это леденящее душу «ладно еще ты»…

– Не знаю, – пожала плечами Валечка, старательно изображая, что ужасное «ладно ты» ее не задело. – Сколько я с ней знакома, она вечно на диетах. Ни разу не видела, чтобы она что-то ела. Кроме сладкого. Все мои «презенты» с работы съедает она. Но ей как будто ничего… Наверное, потому что она все это утром ест.

– Настоящую красоту ничем не испортишь… – Славик мечтательно закатил глаза, а Валечка потерла пальцем ободок.

«Я-то уж точно не красавица, что тут скажешь… И все-таки обидно, когда при тебе на все лады расхваливают внешность твоей подруги… Зависть – отвратительное чувство», – осеклась Валечка.

– Да, Ленка – совершенно худенькая, как модель, – согласилась она, перебарывая злость на раздухарившегося Славика, чей маслянистый взгляд вперился в межвоздушное пространство, в котором, надо полагать, любовался худенькими формами воображаемой Ленки.

– Что за дурацкая привычка, – Славик перевел взгляд с воображаемой Ленки на Валечку, и маслянистость этого взгляда сменилась укором, – все время тереть этот дурацкий ободок? – Валечка, как воришка, которого застали на месте преступления, немедленно отдернула руку от головы и положила ее на стол. – И вообще, на фиг ты его носишь? И так волосы жирные, как собачья шерсть. Ты их хоть укладывала бы, что ли…

Лицо Валечки немедленно покрылось густым слоем румянца. Славик был прав – она ничего не могла сказать в свое оправдание. Волосы как сосульки. Каким шампунем ни мой. Валечка наивно полагала, что широкий черный ободок как нельзя лучше скрывает этот природный недостаток. Но, увы, ошибалась…

По части всяких ухищрений Славик был проницательнее любой женщины. Он умудрялся разглядеть все: начиная с неровно накрашенных глаз, заканчивая маленьким послеобеденным животиком, выпирающим на фоне обтягивающей кофточки. Впрочем, такие Валечка всегда надевала под свитер, а снимала только в экстренных случаях, вызванных невыносимой духотой…

– Я не люблю распущенных волос, – попыталась защититься она, – они мне мешают…

– Меша-ают, – ласково передразнил ее Славик, сменив гнев на милость. – Ладно, пойдем, что ли, спать? Или телик еще поглядим…

Пока Славик валялся на несобранном с утра диване и глазел в телевизор, принимающий лишь три центральных канала, Валечка устроила внеплановую санкцию по приведению в порядок несчастных «сосулек». Скоро-наскоро вымыв голову, высушив волосы феном и надушившись любимыми Славиковыми духами, она накинула черный халатик и выскользнула из ванной, в надежде, что ее разлюбезный дождался ее возвращения и не успел задать храпака.

Как-никак, Валечка рассчитывала этой ночью не только поспать и посмотреть телевизор…

Секс в ее жизни был до того призрачным явлением, что Валечка сама уже не помнила, когда они занимались этим со Славиком в последний раз.

На съемную квартиру он приезжал по большим праздникам, а к себе Валечку не возил. Отговаривался тем, что он, как любой настоящий мужик, не терпит, когда атмосфера его холостяцкого жилья нарушается женским вторжением. «Ну ты пойми, Валечка, – объяснял он девушке, которая вовсе не собиралась навязываться, – съездишь ко мне раз, потом – два, а потом переедешь. И буду я себя чувствовать женатым мужиком. А к женитьбе я, извини-подвинься, еще не готов».

Между тем на женитьбе, которой так боялся Славик, Валечка не настаивала. Мало того, хоть это и покажется странным – ведь все женщины мечтают, чтобы какой-нибудь принц… или вовсе не принц, а мачо, или вовсе и не мачо, а провинциальный увалень с замашками столичного тусовщика, непременно возьмет их в жены, – Валечка даже и не думала о браке. Представить себя женой Славика, а уж тем более матерью его детей она не могла, как ни старалась.

Эти мысли, невзирая на заявление Славика о том, что до тридцати он убежденный холостяк, удивляли ее саму. Если она любит этого мужчину – а как же по-другому, ведь она встречается с ним уже несколько лет! к тому же это ее первый мужчина! – то, по логике вещей, должна хотеть за него замуж. Но Валечка не хотела. Не видела в этом смысла. И от этого чувствовала себя гораздо хуже, еще хуже, чем если бы хотела, но ее желанием пренебрегли…

На диване Славика не оказалось. На кухне – тоже. Ни в туалете, ни в ванной, ни – странная причуда искать его там – в Ленкиной комнате.

«Ушел… – У Валечки аж в висках застучало. – Посмотрел на мои жуткие волосы, на стремную фигуру – и сбежал… Господи, да неужто я так страшна, что можно смыться от меня прямо из постели?!»

Но Валечкины страхи быстро рассеялись – входная дверь хлопнула, и на пороге квартиры появился Славик. Его позабавило испуганное выражение, застывшее на Валечкином лице.

– Испугалась, что ли, зай?

– Я подумала, ты ушел… – скомканно пролепетала Валечка. – А где ты был? Звонил? – спросила она, заметив мобильник, который Славик вертел в своих наманикюренных ручках.

– Нет, мне позвонили. Решил выйти, покурить заодно…

– А-а, – кивнула Валечка, чувствуя несказанное облегчение оттого, что Славик не сбежал в ночи, ужаснувшись ее волосам и фигуре. – А кто звонил?

Славик нахмурился. Валечка прикусила язык, в душе ругая себя за бестактность. Славик не терпел допросов, а злить его перед «ночью любви» Валечке было страшновато.

– Олег звонил, – неожиданно прояснел Славик. – Спрашивал, чего с Лизунковым. Ты б слышала, как он сокрушался! Неудивительно, такое пропустить…

Валечка пожала плечами:

– Я бы даже порадовалась. В смысле, если бы пропустила. Авария… травма… Жутенько как-то, аж мурашки по коже.

– Ты бы, может, порадовалась, – пренебрежительно хмыкнул Славик. – Ты, Валечка, вообще дамочка… впечатлительная.

Откуда этот тон? И кому это мешает, кроме нее самой?

– Так что этот Олег тебе сказал?..

Славик нервно сжал телефон, но отвечать ему не пришлось. В комнате, судя по близости донесшегося звука Валечкиной, что-то свалилось. И судя по качеству звука, не просто свалилось, а разбилось.

– Это что? – полушепотом спросил Славик.

– Да не знаю я…

Валечка заглянула в комнату с такой осторожностью, словно в ней мог притаиться грабитель, пробравшийся в дом по пожарной лестнице.

На полу, среди брызг мелкого стекла валялись остатки ее любимой вазы. Осколок верха, осколок дна, осколок с красивым рисунком в виде произвольно изогнутой стрелы… Валечка чуть не заплакала от досады, но сдержалась – Славик не бросится ее утешать, зато настроение она ему окончательно испортит.

– Славичек… – тихо позвала она. – Принеси совок и веник. На кухне. В шкафчике под раковиной.

– Ну чего там у тебя?

– Да так, ерунда, ваза разбилась…

Сметая в совок прозрачно-зеленые капли того, что еще недавно называлось вазой, Валечка вспомнила день ее покупки.

Славик первый раз – и тогда казалось, что не последний, – подарил ей цветы. Было вроде бы Восьмое марта… Валечка, раскрасневшаяся от счастья, легкая и воздушная, как пирожное безе, немедленно понеслась, точнее, полетела за вазой, которой у нее никогда не было. Ее звездно-воздушное настроение не ускользнуло даже от глаз продавщицы, немолодой уже женщины с глазами цвета усталости и унылыми морщинами возле губ. Глядя на цветущую Валечкину улыбку, она усмехнулась и сказала… Что же она тогда сказала? Что-то вроде: «Ты не думай, милая, это ненадолго. Сначала – цветы, потом – носки, а конец один – дай развод, женюсь на молоденькой». Валечка, впечатлительная Валечка, тут же потеряла свою легкость и шлепнулась, как тот самый зефир со стола прямо на грязный пол. Настроение было испорчено, а Славик больше никогда не дарил ей цветов. Но вазу она продолжала любить, вероятно, оттого, что видела в ней символ несбыточной мечты о счастье…

Назад Дальше