Своих сил Илья не рассчитал, как и особенностей траектории движения больших ватных тел. Он вообще ничего не рассчитывал! Но лишь тронул он наглую углеводородную грудь, как уже лежал на скользком фуроровском полу. Правда, лежал рядом и негодяй, посмевший обидеть Тару. Теперь можно было лупить его поролоновым валиком руки по орущему лицу с носом-пипкой. И Фруктикон лупил!
Ревел из динамика мультяшный марш. От шального удара ноги Фруктикона легко и весело покатилась куда-то вбок тележка с леденцами. Фиолетовые шарики над ней бились друг о друга и испуганно подпрыгивали. Кричала Тара и еще какие-то женщины.
Лишь несколько минут спустя бирюзовые охранники «Фурора» пробились сквозь толпу. Они растащили участников поединка.
3
Проведению рекламной акции никакой скандал помешать не в силах. Дерущихся быстро разняли, зрелого подростка и его свиту вывели вон. Куплеты и раздача леденцов возобновились.
Покупатели, особенно женщины, горячо обсуждали случившееся. Они дружно стали на сторону Фруктикона.
– Молодец бегемот! – говорили одни. – Так им всем и надо!
– Он, наверное, ее муж законный, – предполагали другие, кивая на Тару.
Леденцы с лотка шли нарасхват. Гремела мультяшная музыка, Тара читала стихи, Фруктикон топал ногами.
«Шоу радостного вкуса» омрачили лишь две неприятные мелочи. Сначала местный алкоголик Пирожок, друг Толяна Ухтомского, объелся дармовых леденцов, и его вытошнило возле бакалеи. Затем снова вырвался на волю сынок Лидки Хромовой. Он не только продолжил висеть на талии любимого Фруктикона, но и освоил застежку-«молнию» у него на спине. Теперь скверный ребенок то и дело подскакивал к Илье сзади и распахивал сверху донизу фиолетовую плоть бегемота. В образовавшуюся прореху на публику тут же выглядывала желтая футболка Ильи и зад его потертых джинсов.
А вот застегнуть костюм оказалось непросто – был он не новый, и собачка на «молнии» барахлила. Поэтому хитрец Снегирев передал погрузку тяжестей Ухтомскому, а сам приспособился застегивать бегемоту «молнию».
Илья был готов терпеть и жар поролона, и танцы с подушкой на голове, и мальчика Хромова, и хохот покупателей. Ведь прекрасная Тара теперь не просто читала дрянные стишки – она еще улыбалась Фруктикону и похлопывала его по боку, который, правда, ничего не чувствовал под толщей стеганых округлостей. Тара даже подсказывала, когда надо махать рукой.
Илья старался изо всех сил. Он хотел одного: чтобы «Шоу радостного вкуса» продолжалось вечно.
Однако к концу дня пришлось все-таки идти в подсобку разоблачаться. Илья нарочно долго не снимал с себя душную голову бегемота. Из нее, как из засады, он восторженно разглядывал красный лифчик Тары и ее узкую загорелую спину.
Когда Илья все-таки избавился от своей личины, Тара посмотрела на него с интересом. Очевидно, его выпад против нахального подростка произвел на нее впечатление. Но ее интерес тут же остыл: в распаренном красном лице, в глазах, тусклых от счастья, и волосах, которые все как один прилипли к голове, красавица нашла для себя мало интересного.
Все-таки она ободряюще улыбнулась:
– Привет! А ты, оказывается, крутой. Вон и на подбородке пластырь. Все дерешься? Как тебя зовут?
– Илья.
– А я Ксения. Ты классно плясал! Я уже работала для этой фирмы во «Вкуснятине», Фруктикон у них был такой сачок! Все сесть норовил. И «молнию» сзади это он сорвал – спешил, когда раздевался. Выпить хотел, я думаю. Ой, какой ты худенький!
Илья, освободившись от плюша, как раз надевал через голову свой свитер. Его желтая футболка задралась, и Тара-Ксюша коснулась прохладными пальчиками его вздыбленных ребер.
Толстый свитер, считал Илья, придает увесистости его тощей фигуре. А вот бирюзовый халат с надписью во всю спину «Фурор» и медицинскую шапочку он надевать пока не стал. Ничего нет глупей этой дурацкой униформы!
Он сказал Таре, как ему показалось, небрежно, впроброс:
– Проводить тебя домой?
– Не надо! Я не домой. Тут совсем рядом Дворец металлистов. Мне к полшестому – уже опаздываю!
– На дискотеку? – сглупил Илья.
Он даже успел представить, как они танцуют вдвоем под огромным шаром, облепленным зеркальцами, – такой висел у металлистов в большом зале под потолком. По лицу Тары бегут суматошные зайчики, она улыбается своим веселым розовым ртом, а он…
Однако вместо улыбки Тара скроила презрительную гримасу:
– Дискотека? Вот еще! Я занимаюсь в студии Кирилла Попова. Не слышал, что ли? Странно. Ну, пока!
Она скользнула в дверь подсобки и исчезла. Только через пару минут Илья понял, что навсегда.
Он метнулся вслед за ней кратчайшим путем, петляя меж колонн и натыкаясь на витрины. В дверях он бесцеремонно вытолкнул наружу какого-то тормозного, широкого в бедрах покупателя и оказался на крыльце.
Осенний вечер был тускл и сер. Покупатели валом валили в «Фурор». Шаркали скучные машины, на углу мигал светофор то коралловым, то янтарным, то драконовски-зеленым глазом. Тары нигде не было.
– Илюшка, не отлынивай! Иди-ка помоги! – закричал в открытую дверь не по годам зоркий Снегирев. – Тут пиво подвезли, а я один: Толян в овощном на картошке!
В фирменном бирюзовом халате и шапочке Снегирев тоже напоминал медика – бывалого хирурга из тех, что забывают в кишках у пациентов ножницы и перчатки.
Илья вернулся в «Фурор». До позднего вечера у него ломило плечи – он чувствовал на себе тяжесть давно сброшенных фиолетовых одежд и небывалого счастья. Давно укатила на своей красной «мазде» Изора-Анжелика, Толян Ухтомский отбыл к соратникам, опустели залы «Фурора», а у Ильи в ушах все ухала мультяшная музыка и звенел голосок Тары.
«Стань таким, как Фруктикон…» Он без памяти влюблен!
– Илюшка, ты здесь еще? – удивилась Тамара Сергеевна.
Она как раз закончила убирать святилище, где восседал грозный Алим Петрович, и катила в подсобку толстопузый пылесос.
– Подожди минутку! Я сейчас оденусь, и вместе домой пойдем! – крикнула она через плечо.
Илье было все равно. Он заложил руки за спину и уставился в правила торговли, которые висели на стене. Правила были напечатаны такими мелкими буковками и помещены под такое толстое зеленое стекло, что ничего прочитать не смог бы и тот, кто этого хотел.
А Илья ничего читать не хотел. Он вообще никакой стены с правилами сейчас не видел. Он гадал, существует ли на самом деле Тара или только привиделась ему в потемках заколдованного замка. Кажется, «Шоу радостного вкуса» все-таки проводилось – к витрине кондитерского отдела до сих пор привязан фиолетовый шарик. Но Тара! Ее нет. Ее нет! А ведь была она не из гладкой и мертвой электронной плоти – живая! У нее голубые глаза. Волосы тонкие и теплые, расчесаны на пробор. На ней лифчик из красных кружев. Она появилась и исчезла, и никакими ухищрениями не вызвать ее больше из неизвестности, сколько ни щелкай мышью…
– Как до сих пор! Почему? Я уже кирпич заказал! – смутно донесся до Ильи знакомый голос.
Тьма, упрятавшая Тару, мгновенно рассеялась, освободив место для гипсокартона стены, крашенного зеленоватой краской. От такого цвета Илью всегда мутило, хотя на банке, в которой краска продавалась, было написано «Средиземноморская свежесть». Илья увидел эту свежесть и сообразил, что забрел в самый дальний угол «Фурора», где на стене под стеклом пестрят мелкими буковками неотвязные правила торговли. Еще он вспомнил, что давно вечер, что все пропало, что Тара исчезла. Зато вечен и несокрушим «Фурор», и особенно кабинет Алима Петровича, прямо за зеленоватой стеной.
Рядовые работники «Фурора» редко допускались в заветное помещение. Илья же, когда Алима Петровича не было на месте, помогал матери убирать святая святых. Поэтому он знал, что ковер в кабинете шефа настоящий персидский, что над столом висит портрет президента раз в восемь крупнее натуральной величины, а в резных шкафах можно видеть часть пичугинской коллекции кальянов и эротической бронзы.
Не только сам кабинет, но и средиземноморски зеленый коридор, ведущий к нему, труженики «Фурора» обходили стороной. С начальством без особых причин лучше не встречаться, да и на глаза попадаться лишний раз тоже ни к чему. Береженого Бог бережет! В коридор этот больше захаживали посетители нужные и важные – крупные поставщики, адвокат Луазо. Иногда приходили какие-то молодые люди южного типа, наверное приезжие, потому что уже с сентября они надевали теплые фуражки с ушками и двойные кашемировые кашне. Этих неженок фуроровцы почему-то считали родственниками Алима Петровича, хотя Пичугин даже зимой одевался очень легко.
Илья опешил, сообразив, что он в пичугинском коридоре. Между тем голос Алима Петровича отчетливо доносился из кабинета. Илья и не подозревал, что в коридоре все так хорошо слышно: днем телохранители всегда отгоняли зевак от заветных дверей, а сам «Фурор» гудел, как улей. Зато теперь коридор был пуст, в магазине осела и успокоилась ночная тишина. От Алима Петровича Илью отделяла лишь гипсокартонная перепонка.
– Я повторять не люблю. Я ждать не люблю. Я дело люблю! – весомо говорил Алим Петрович.
Его пронзительный тенор был звонок, как бронзовый колокольчик. В ответ слышался невнятный, отрывистый бубнеж. Это значило, что Пичугин беседует со своей второй правой рукой, охранником Лехой (первой правой рукой был Тазит, а единственной левой – юрист «Фурора» Аркадий Ильич Луазо).
– Мне не надо говорить, куда ты их денешь, – продолжал сердиться Алим Петрович. – Может, зарежешь. Может, женишься на всех – я не знаю. Мне все равно! Мне надо вопрос решить. Мне надо, чтоб квартиры были пустые. Я уже проект сделал, я уже ремонт начал. Я уже кирпич заказал!
Леха пробубнил в ответ что-то настолько возмутительное, что Алим Петрович не только вскрикнул, но и звякнул чем-то металлическим, наверное бронзовой статуэткой.
– Я в последний раз говорю! А ты не говори, ты молчи – и дело делай. Или ты очень нездоровым будешь! Почти неживым будешь!
Снова раздался металлический стук, сильнее прежнего. Илья отпрянул от стены, которая хищно блеснула стеклом, скрывавшим правила торговли. Стена ожила! Через равные промежутки времени она мелко содрогалась изнутри!
Илье стало страшно. Он отступил к выходу, а шум у Пичугина продолжался. Илья с ужасом представил, как именно в эту минуту прекрасное лицо Алима Петровича злобно ощеривается и оплывает, выказывая голый желтый череп. Яхонтовые глаза становятся шарообразными, наливаются густой краснотой. Затем из-за покатых плеч элегантного владельца «Фурора» медленно поднимаются сухие нетопырьи крылья. Распахиваются они наверняка внезапно – с шумом и хлопком, как складной зонтик.
Вот он какой, черный маг Бальдо! Недаром это имя вышито золотом на изнанке пичугинских пиджаков. И не надо врать, что Бальдо – дизайнер из Милана. Ерунда! Для отвода глаз придуман дизайнер! Это сам зловещий водитель нечисти пишет золотом по черному свое истинное имя! И сейчас там, в кабинете, завесив портрет президента узорной тканью, он хлещет своим золотым жезлом (есть наверняка и жезл!) мелкого беса Леху.
Леха оправдывается, корчится, побрызгивает бурой нечистой кровью. Злобно блестят фальшивые рубины на коллекционных кальянных кувшинах. Сейчас эти камни налиты настоящей кровью! Эти кувшины полны ядовитых зелий! Маг Бальдо берет в свои губы, очерченные красиво и хищно, золотой наконечник. Он вдыхает магический смрад и смежает свои длинные ресницы, черные, как ад. Из его ноздрей проистекают, змеясь, прозрачно-сизые дымные драконы. Драконы свиваются друг с другом в мерзких объятиях, меркнут, пропадают. Стонет на полу мелкий бес Леха, рассеченный гневом Бальдо на четырнадцать черных кусков… Бежать отсюда! Бежать!
– Илюшка, пошли скорей! Сериал с Барахтиной начнется уже через семь минут, – поторопила сына Тамара Сергеевна.
Она сунула в руки сыну его куртку и шарф, но вдруг встревожилась:
– Чего ты бледный такой? Устал? Знаешь, я ведь не думала, что на тебя напялят такую кучу барахла. Анжелика сказала, что ей нужен высокий мужчина, а оказалось, нужен бегемот… Тебе нехорошо?
Тамара Сергеевна приложила ко лбу Ильи свою теплую пухлую руку.
– Температура нормальная, – сказала она со вздохом облегчения. – Побежали скорей домой!
На боковом крыльце – именно рядом с ним вчера был теракт с хлопушками – Илья заартачился:
– Мам, иди одна! Я лучше прогуляюсь. У меня чего-то голова болит.
– Так, значит, домой надо быстрее! Выпьешь пенталгинчику, покушаешь хорошо…
– Не надо! Меня стошнит от Барахтиной. Я сам через полчасика подтянусь.
– Полчасика, но не более! – строго сказала Тамара Сергеевна. – И держись проспекта Энтузиастов – там есть освещение, милиция патрулирует, аптека круглосуточная…
Илья согласно мотнул головой. Три блестящие машины стояли перед ним на парковке. Тихо реяли над крыльцом рекламные флаги. Сегодня это были флаги «Фруктикона». В темноте они казались не фиолетовыми, а пиратски черными.
Илья усмехнулся и ступил в потемки.
Сначала он просто шел, широко открыв глаза и не моргая – как если бы он нырнул в глубину и пробовал рассмотреть в толще воды неслыханных донных чудищ. Ветер свистал среди тополей. Звук этот в самом деле напоминал о шипучем прибое.
Дорогу было видно плохо, и она казалась незнакомой. Там, где исчезала тьма (а конца ей не жди до рассвета!), сияла Тара с утренними розовыми щеками и волосами цвета осенней травы. Самая настоящая Тара – живая, смуглая и недостижимая! На пути к ней громоздились плечистые великаны хрущевок и демоны огромных качающихся деревьев. Какая-то пестрая бесформенная нечисть шевельнулась слева, скверно мяукнула и закидала дорогу мятыми бумажками.
Тогда рыцарь Альфил взял свой меч, а Илья увесистую палку (их много наломали и раскидали вокруг недавние буйные ветры). Он бросился на чудовище.
«За Тару! За свет! За честь!» – закричал он про себя громовым голосом и одним ударом ссек громадную угластую башку, на щеке которой были нарисованы зонтик и рюмка. Затем непрочный белый остов разломился натрое с омерзительным скрипом, какой издает пенопласт. Упаковка большого телевизора перестала существовать. Запрыгали, завертелись под ударами бестолковые пластиковые бутылки. Напоследок грозный меч разнес несколько пакетов, набитых мусором, картофельными очистками и липкой сосисочной шелухой.
«Умри!» – приказал Илья, и гнилое чудовище умерло, притихло. Бродячая кошка, белея в темноте, приседая и оглядываясь, потекла к развороченным внутренностям поверженного врага. Другая кошка-мародерша прыгнула прямо с дерева.
Илья бросил палку, к которой прилипли скверные бумажки, и быстро пошел вперед. Разгромленная помойка (впрочем, совершенно незаконная, подзаборная, за пользование которой грозили штрафом с того же забора) осталась позади, во тьме.
Чьи-то шаги зашаркали на месте недавнего побоища. Что-то туда шлепнулось (наверное, очередной пакет с мусором), и старушечий голос возмутился:
– Все раскидали, паскудники! Теперь приличному человеку поскользнуться тут – раз плюнуть!
Илья злорадно усмехнулся и пошел дальше. Он забрел в самый запущенный угол микрорайона, который назывался улицей Созидателей. Здесь давно не горели никакие фонари и местность, как в библейские времена, освещалась только небесными светилами.
Этой ночью на посту была синюшная, почти полная луна. Она одиноко повисла прямо у Ильи над головой, и он мог разглядеть шеренгу двухэтажных домишек, покрытых смелыми узорами плесени. В этих домишках издавна дожди жестоко заливали подвалы, а в морозы либо вовсе не было тепла, либо лопались батареи. Сюда последние годы съезжались неудачники всех родов и горькие пьяницы, продавшие более приличное жилье. Немногочисленные жильцы засветло разбредались по домам. Кругом не было ни души.