Приехал как-то в их деревню молодой парень на черной иномарке, огляделся, пошел по дворам в поисках неизвестно чего. То есть он-то, конечно, сразу знал, что ему надо, а деревенским и невдомек было, зачем это парень старух собирает да песни петь просит. Все поначалу решили, что он из тех, которые раньше по деревням всяческий фольклор для науки лингвистической выискивали. Ну и старались от души, память свою старую напрягали, чтоб по полной программе этот фольклор ему выдать. Исподтишка радовались даже – неужто время вспять повернулось? Потому как если такие парни на дорогих машинах фольклором да диалектом заинтересовались, точно вспять время пошло! В прежние времена много таких ценителей по деревням рыскало… А потом оказалось – нет. Никуда время и не думало поворачивать. Просто парень умный оказался. Можно сказать, талантливый. Собрал потихоньку маленький хор из четырех старушек, которые попрямее, покрепче да пофактурнее, обрядил их в русские сарафаны с кокошниками да научил петь деревенскими частушечными голосами современные песни, которые молодежь поет. Смешно получилось. И не столько смешно, сколько до безобразия креативно. До полного то есть безобразия. Как раз до такого, которое публику и притягивает. Сначала публика обалдевает от громко-дребезжащего старушечьего «…я сошла с ума, мне нужна она…», потом в истерике заходится, а потом рукоплещет как сумасшедшая. И требует еще. И получает очередную порцию старательного выведенного «…мой мармяладной, я не права-а-а…».
Попала в этот странный коллектив и Анна Ивановна. Под чутким руководством новоявленного «продюсера» Аркаши исколесили старушки сначала всю область, а потом и на межобластной гастрольный уровень выскочили. Особенный успех они имели на корпоративных богатеньких вечеринках – народ изгалялся вовсю, заходясь диким смехом и одновременно подпевая «мармяладному» и «джаге-джаге». Аркаша тоже во время их выступлений в стороне не оставался – старательно входил в образ паренька деревенского. То есть торжественно тупел-застывал лицом и, сидя перед своим народным хором на стульчике, наяривал на гармошке, давая музыкальное сопровождение. А им, старушкам, строгий наказ дал – не сметь даже и улыбнуться легкомысленно во время их песенно-современной вакханалии. Должны были петь так, будто гимн страны торжественно исполняют. Иль впрямь что-то народное. «Из-за острова на стрежень», например. Аркаша за этим очень строго следил. За торжественностью и серьезностью этой. И на репетициях повторял неоднократно, что вся изюминка в этом и есть. То есть фишка. Женя и сама со смеху покатывалась, когда Анна Ивановна ей про эту самую «фишку» по телефону толковала. А потом даже и на концерт выбралась. Послушала, повеселилась и поняла: и впрямь талантливый этот народный продюсер Аркаша. Вот уж воистину – не знаешь, где эту самую фишку найдешь, где потеряешь. Многие в поисках ее годами бьются, а тут вот она, на поверхности лежит и часа своего ждет не дождется…
В общем, была Анна Ивановна, как говорится, нынче при деньгах. Правда, как Женя подозревала, Аркаша со своими старушками не поровну заработками делился, и тем не менее… Выложив на тарелку картофельное пюре с суррогатно-красивыми котлетами и набухав заодно в большую кружку чая щедрую порцию брусничного варенья, она выставила все это хозяйство перед Максимкой и пошла искать телефон Наташи, единственной и любимой внучки Анны Ивановны. Надо ж было узнать, когда прибудет с очередных гастролей ее драгоценная шоу-бабушка…
Трубку на том конце провода долго никто не брал. Женя слушала льющиеся в ухо занудные одинаковые гудки, терпеливо ждала, когда Наташа соизволит наконец дотянуться до трубки. Соизволить она точно должна была, потому что никто и никогда не смог бы заставить внучку Анны Ивановны покинуть дом и убежать по делам именно в субботнее утро. Потому что это время было святым и особенным, то есть отведенным для долгого двенадцатичасового сна, совершенно необходимого, как утверждала сама Наташа, перешедшему на зимний режим женскому организму. Этого субботнего утра Наташа ждала всю неделю, предвкушала его страстно и вожделенно и даже, чтоб продлить себе сонное удовольствие, заводила будильник на ранние семь часов, чтоб, по звонку проснувшись, показать будильнику жирную фигу в ответ на его требовательный призыв к вставанию и с полным душевным удовлетворением нажать на кнопку отбоя. И, перевернувшись на другой бок, снова провалиться в сладкий зимний сон до обеда. Женя даже завидовала ей иногда – вот она никогда не сумела бы проспать так долго. Нет, проваляться просто так в постели она бы могла, конечно, но чтоб спать как убитая… Время-то – первый час уже! Голова ж болеть будет!
– Але… – прохрипел наконец в трубке каприз но-убитый Наташин голосок, в котором явственно слышались нотки смиренности перед уплывшим уже удовольствием. Жди его теперь целую неделю…
– Наташ, первый час уже! Хватит дрыхнуть-то! Все на свете проспишь! – бодренько провозгласила в трубку Женя. – Вставай! А то рожа опухнет!
– Ой, да пусть себе пухнет на здоровье, – зевнула тяжко Наташа и пискнула чуть-чуть, видимо потянувшись. – Как опухнет, так и обратно спадет. Нам красота без надобности, нам здоровье дороже…
– Ой, так уж и без надобности? От кого я такие речи слышу? – усомнилась Женя, слегка хихикнув. Потому что красоту свою Наташа явно не на последнее место ставила. Может, даже и более ею была озабочена, чем здоровьем. Озаботишься тут, когда природа отнеслась к ее лицу, можно сказать, обидно-наплевательски и не одарила ничем особенным – так себе, круглое курносое личико с бровками-глазками да маленьким капризным ртом. Про такой рот в народе говорят – ложка не пролазит. Вот и приходилось измудряться и придумывать себе то цвет лица совершенно особенный, то стрижку модно-стильную, то макияж из последних модных журналов…
– Ладно. Чего хотела-то? – грубовато отреагировала на ее смешок Наташа. – Я ж тебя знаю, ты просто так не позвонишь, чтоб за жизнь потрепаться.
– Ну почему? Могу и просто так… Вот в другой раз позвоню тебе в субботу часиков в восемь утра и начну про жизнь трепаться. Как тебе такой вариант?
– Ага, попробуй только…
– Наташ, а где нынче у нас Анна Ивановна? Нету ее дома?
– Ой, ну ты скажешь тоже! Ее и в обычные-то дни редко застанешь, а ты захотела перед праздниками… Бог с тобой, Жень…
– А где она? Далеко уехала? И когда будет?
– Да нет, в принципе недалеко, конечно. Все по области нынче их Аркаша возит. Но зато время гастрольное расписано – невпротык. Некогда ей даже домой толком заскочить. Как звездища теперь наша бабка настоящая – все по гостиницам живет. А зачем она тебе?
– Да денег хотела занять…
– О-о-о, с этим ты даже к ней и не суйся, дорогая. Бабушкин кошелек я вперед тебя успела арендовать, она сейчас впрок на мою операцию пашет.
– На какую операцию? – испуганно переспросила Женя. – Ты что, больна? А что с тобой, Наташ?
– Да типун тебе на язык – больна! Ничего я не больна! Просто хочу пластику себе сделать…
– Какую пластику?
– Ой, Женька! Ну ты прям как неграмотная совсем! Рожу себе поправить хочу! Нос выпрямить, лицо подтянуть… Пора уже! А то знаешь, мой тоже, того и гляди, к молодухе какой свалит, как Игорь твой. Как он, кстати? Возвращаться не надумал?
– Да нормально… – уныло ответила Женя, сморщив нос. Вовсе ей не хотелось обсуждать свою разрушенную семейную жизнь с Наташкой – не для того она ей звонила. Она даже с близкими подругами свое нынешнее положение брошенной жены особенно не обсуждала, боясь всплесков обидного праздно-жалостливого любопытства, а тут – с Наташкой…
– Ну вот скажи, Жень, что за времена такие пошли, а? – не почуяв недовольства в ее голосе, вдохновенно продолжила Наташа. – Как будто на войне какой живем! А мужики – будто военные трофеи наши. То одна себе трофей захватит, то другая… Ты хоть видела ее, ту бабу?
– Зачем мне ее видеть? Не хочу я никого видеть…
– Ну и дура! Врага надо знать в лицо! А ты сразу сдалась, белый флаг подняла… Вот я, например, до последнего за своего придурка буду биться! Он мне вчера, представляешь, что заявил?
– Что? – безнадежно опустив плечи и возведя глаза к потолку, спросила Женя.
– А то, что он в Новый год собрался на рыбалку ехать. В чисто мужской компании. А меня вроде как одну к родителям спровадить. Скажи, ну не придурок он после этого, а? Кто ж ему поверит-то? Тоже, скрытый маневр решил провести – все белыми нитками по черному сшил… Ясно же, что к бабе какой-то на праздник свалить захотел! А я ему – фиг тебе! Семейный праздник, и все тут! Нет, точно у него какая-то бабенка завелась… Везде глаз да глаз нужен…
– Ну ничего, Наташ. Все обойдется, не переживай. Вот наведешь свою пластическую красоту, и все будет хорошо, – попыталась свернуть неприятный разговор на оптимистической ноте Женя. – Ты извини, у меня тут дела…
– Жень, а зачем тебе деньги-то? Для чего ты у бабушки попросить хотела?
– Тоже операцию сделать хочу! Пластическую! – в отчаянии брякнула Женя, начиная ощущать внутри себя зародившееся раздражение.
– Иди ты! – простодушно удивилась Наташа. – А чего ты хочешь исправить?
– Глаза на лоб натянуть и улыбку до ушей разрезать. Как у Гуинплена.
– А кто это? Я такого мужика не знаю… Он кто? Из певцов? Или из артистов?
– Ладно, Наташ. Пока. Ты прости, не могу больше говорить. Катька вон пришла, кормить ее надо… Бабушка приедет – привет передавай. Ага?
Не дождавшись от Наташи вежливой прощальной фразы, она быстро положила трубку, улыбнулась стоящей в дверях комнаты дочери.
– С кем это ты, мам? Еще и Гуинплена какого-то приплела… А кто это, кстати?
– Книжки надо читать, дочь. Я в твоем возрасте все подряд читала. А вас с Максимкой и под палкой не заставишь.
– Ну почему? Я, между прочим, читаю…
– Да видела я, что ты читаешь! Сейчас все эти ваши реалити-шоу такими писателями в потугах разродились, что и не знаешь, как было бы для вас лучше. Может, лучше бы было, если б они в родах померли… Ты обедать будешь?
– Не-а. Я свой обед Максу жертвую.
– Катя!
– Мам, ну не начинай, а? Сказала – не буду! Ну чего ты отслеживаешь меня, как послушную лохушку-ботаничку? Прыгаешь вокруг курицей… Тоже мне, Галина Бланка нашлась… Лучше б своей личной жизнью занялась, ей-богу!
– Какой своей жизнью, Кать? Вы с Максимкой и есть на сегодняшний день моя личная жизнь. Другой нет, уж извини…
– Ой, ну чего ты? Ну прости… Мам, я правда не хотела тебя обидеть!
– Я и не обиделась…
– Ага! Я же вижу! Не обиделась ты! Глаза опять вон какие затравленные стали! Ну мам, ну не переживай ты так! Прямо смотреть на тебя больно! Ну хочешь, я что-нибудь съем?
– Хочу! – грустно улыбнулась дочери Женя. – Пошли на кухню! Могу творогу тебе предложить… От него никто еще не толстел, между прочим!
– Ага, рассказывай, – проворчала Катя, направляясь в сторону кухни. Сев за стол и наблюдая за суетящейся в узком кухонном пространстве матерью, продолжила: – Некоторые тетки, между прочим, и от морковки поправляются. Это уж кому как повезет, знаешь… Вот Лена вчера мне говорила, что у нее от бокала красного вина наутро складка на пузе вырастает…
– Какая Лена?
– Ой, мам…
Катя вздрогнула и моргнула испуганно, растянула губы в виноватой улыбке. Максимка тут же кинул на сестру короткий упругий взгляд исподлобья, выразительно покрутил пальцем у виска. Переглянувшись, они дружно опустили глаза в тарелки и замолчали так виновато, что Женя даже испугалась немного.
– Эй, ребята, вы что? Случилось что-нибудь, да? Кто она, эта Лена с пузом и со складкой?
– Кто, кто… Жена папина новая, вот кто… – уныло произнес Максим, снова с досадой посмотрев на сестру.
– Так вы вчера к отцу домой ходили? Зачем? Он что, приглашал вас, да? – оторопело спросила Женя, опускаясь на кухонный стул.
– Нет, мам, не приглашал. Мы сами пошли.
– Зачем?!
– Ой, ну как это – зачем? – вдруг взорвалась обиженным восклицанием Катя. – Что значит – зачем? Да затем, что он наш отец все-таки! И вроде как по детям своим скучать должен! И помогать, между прочим, тоже должен! Сколько мы можем на твоей шее сидеть? Новый год скоро, а у нас проблем всяких куча… Вон Максу надо деньги вносить за зимний лагерь, а он не знает, как к тебе с этим подъехать…
– За какой лагерь? Не поняла я… – оторопело моргнула Женя.
– Да у них тренер договорился, что на все каникулы они за город командой отдыхать поедут. Ну и тренироваться тоже, конечно. Я знаю, он хочет… Правда же, Макс? Ну что ты молчишь, как воды в рот набрал? – повернулась к брату Катя и слегка подпихнула плечом.
– Правда, правда… А толку-то что от этой правды? – пробурчал Максим, не поднимая головы. – Все равно ж денег нет… Это дорого очень… Там не лагерь, там база спортивная, настоящая, с наворотами всякими…
– И что вам отец-то сказал? – перебила его отчаянно Женя. – Я ж так поняла, вы к нему с просьбой обратились?
– Да ничего не сказал, мам. По-моему, он вообще в последнее время говорить разучился. За него теперь Лена говорит. А он только сидит, улыбается, как дебил…
– Катя! Ну зачем ты так! Это ж отец твой!
– Ага. Кто спорит? Отец, конечно. Но только в настоящий момент, мамочка, эта Лена в нем и твое, и мое, и Максимкино место заняла. Молодец, конечно, что скажешь…
– Кто молодец? Отец молодец?
– Да при чем тут… Лена эта молодец. Так им вертеть научилась, что будь здоров! Представляешь, вчера сидит и жалуется нам, что ей алиментщик проклятый в мужья достался… Нам, его детям! И главное, искренне так жалуется, чуть не плачет! А отец сидит и улыбается виновато… Можно подумать, он и впрямь нам такие алименты платит – с ума сойти! Нарисовал сам себе нищенский доход, с которого нам не деньги, а слезы перепадают… А ты – отец, отец… Мы только с Максом заикнулись про деньги, сразу эта Лена так орать начала!
– На вас?!
– Да нет. Не на нас, конечно. На отца. Шубу какую-то поминала, которую он так ей и не купил…
– А он что?
– Да ничего. Говорю же – сидит, улыбается только. И с восхищением таким на эту Лену смотрит, что аж завидно стало. Вот на тебя он так никогда не смотрел, мам!
– Ну почему, смотрел… – совсем уж убито прошептала Женя и проглотила жесткий слезный комок, давно уже застрявший в горле. – Он очень меня любил… По крайней мере, мы очень дружно жили…
– Слушай, мам… А может, ему именно этого не хватало, а? Ну, чтоб эмоции были, чтобы ор по любому поводу… Ты же такая спокойная у нас, лишний раз и голоса не повысишь… Может, тебе тоже так попробовать?
– Я так не умею, Кать…
– Ой, да подумаешь, проблема! Не умеешь – научишься. Дурная наука не хитрая. Давай, а? Мы его с Максом сюда приведем, а ты ему пару скандальчиков от порога закатишь. С истерикой, с оскорблениями там всякими… А еще лучше – кинуть в него чем-нибудь! Аукубой твоей, например! Классно же будет! Под ней горшок тяжелый, декоративный… И растению вреда никакого, оно ж искусственное…
– Да ну тебя, Кать… – вяло махнула рукой в ее сторону Женя, чуть улыбнувшись.
– Или давай мы ему, например, наврем, что к тебе куча мужиков у дверей в очередь выстраивается? А что, классно! Пусть на ревность изойдет… Он же тебя ни разу даже не приревновал, пока вы вместе жили! И ты его тоже – ни разу…
– Катя! Ну куда тебя понесло-то, господи? Остановись! Какие мужики, какие ревности?
– Ну вот… – обреченно протянула Катя, откинувшись на спинку стула. – Я ж говорю – такая ты и есть… Нельзя, нельзя такой быть, мамочка! Сама ж видишь, как нынче крутые лены мужиками командуют. И правильно, и где-то отца и поймешь… И я б на его месте нам ни фига не помогала. Он плюнул в нас, а мы утерлись!
– Ладно, все. Давайте закроем тему, – решительно хлопнула ладонями по столу Женя. – Нечего мать учить, какой ей надо быть, какой не надо… Принимайте такой, какая есть. Уж извините, другой не будет. А деньги к Новому году у нас появятся, это я вам обещаю. Когда тебе надо за свою турбазу платить, Максимка?