Часть вторая. Свинг
За год до описываемых событий
Глава 1
Смерть Игоря завершила самый яркий отрезок моей жизни. После нашей встречи, после этого времени ничего уже не было как прежде.
С Игорем я познакомилась случайно. И – не случайно. Случайно, потому что заранее любовных встреч не искала. А не случайно, потому что как только увидела его – сделала все, чтобы быть с ним рядом.
Вот он: стоит на троллейбусной остановке с двумя друзьями и хохочет во все горло над какой-то их идиотской шуткой. Посмотрите на него! Ему смешно! От смеха у него ослабели колени, смеясь, он запрокидывает породистую голову, и заходящее за козырек остановки солнце целует его в лоб. Потом Игорь выпрямляется, устало мотает головой, утирает пальцами слезы с глаз и… снова начинает смеяться.
Позже я допрашивала Игоря – что так рассмешило его 7 апреля 2007 года, в 17.00 по московскому времени, когда он стоял на троллейбусной остановке «Площадь Менделеева»? Он этого не помнил. Вообще-то он даже не знал, что в тот день случилась наша первая встреча. А откуда бы ему знать?
Я сидела в машине, постукивая пальцами по обтянутой змеиной кожей баранке, и не могла оторвать от него глаз. От Игоря, как я узнала два дня спустя.
Во рту был чуть заметный привкус зубоврачебного кабинета и новые коронки из металлокерамики. На остановке я притормозила, лишь случайно увидев, как смеется этот парень. Мой внутренний сканер, которым я не зря гордилась, определил абсолютно точно: это не похабный гогот тупого жеребца, это не идиотское ржание придурка. Это настоящий, бесшабашный, безудержный смех чистого душой человека. А то, что Игорь впоследствии оказался великолепным любовником, для меня имело намного меньше значения.
Три года я не слышала, как смеются такие люди…
Мы все постепенно научились смеяться так, как делал это мой муж: сдержанно, пряча в глазах презрение и усталость. И не надо думать, будто я не понимала, почему Ник так смеется, откуда у него такое отношение к людям, будто они все выродились, измельчали и не стоят ни доброго слова, ни искреннего смеха. Ник имел все основания для цинизма.
Когда Игорь перестал смеяться, я словно очнулась. Вспомнила о времени, об обязанностях.
Подъехал троллейбус, Игорь простился с приятелями, вскочил на заднюю площадку. Я завела свой «ниссан», чтобы ехать домой. А поехала следом за троллейбусом, похожим на сарай с колесами. Я терпеливо тормозила на каждой остановке, боясь, что он спрыгнет с подножки, а я его упущу.
Понимала ли я, что делала? Кажется, да. Просто захотела того самого счастья, утерянного в десятилетнем возрасте и не вернувшегося в результате аферы с замужеством.
Длинноногий парень (Игорю было тридцать пять, но выглядел он неприлично юным) со светлым ежиком волос вышел на конечной остановке, в спальном панельном районе. Я припарковалась чуть дальше, возле супермаркета самообслуживания, едва не сворачивая шею в ужасе от одной только мысли, что потеряю его. Выскочила из машины, не глядя, кликнула сигнализацией, бросилась в проулок между девятиэтажками, этими скучными, жуткими девятиэтажками, где живут люди, которых Ник зовет плебсом и которым он приписывает разнообразные дешевые пороки, вроде лузганья семечек, инцеста и наследственной тупости.
Игорь вошел в дом номер 51/3 по улице 50 лет ВЛКСМ. Я нырнула следом. В подъезде пахло газом и мочой, а у лифта стоял он. Я подошла и стала рядом, делая вид, будто ожидаю этот громыхающий лифт за исписанными матом дверями… Про мочу я уже упоминала.
Объект наблюдения оказался выше ростом, чем я предполагала. У него был красивый профиль, чуткие нервные ноздри, светлые, будто выгоревшие на солнце брови, смешливые тонкие морщинки в уголках глаз. Волосы, мягкие светлые волосы он стриг очень коротко, отчего обнажалась крепкая, схватившая загар шея. Уставившись на эту шею, я судорожно вздохнула.
В лифт я шагнула первой и тогда в первый раз услышала его голос:
– Вам куда?
Надо было отвечать, но куда мне? В пропасть?
– В пентхаус, – улыбнулась я, премьерно блеснув своей металлокерамикой.
Игорь улыбнулся в ответ и нажал шестой этаж. Я поняла, что он живет на шестом.
На шестом этаже я замешкалась, якобы ища нужную кнопку, но на самом деле высматривая дверь квартиры, в которую вошел Игорь. Дверь была дешевая, крашенный в серый цвет гладкий металл. Он отпер ее своим ключом.
После этого я три недели ходила вокруг Игоря, как акула, которая выбирает место и время атаки, почуяв в морской воде кровь. Завела привычку срываться из дома чуть свет, гнать до конечной шестого троллейбуса, останавливаться за поворотом и ждать появления Игоря. Я провожала его на работу, а вечером повторяла маршрут с конца, провожая его домой. Где он работал – я уже знала, кем он был – тоже. Игорь работал в администрации города, а был он моей мечтой.
С одной стороны, это было хорошо, потому что я совершенно перестала реагировать на выходки экс-тещи Ника, которая проживала в его доме и делала все возможное и невозможное, чтобы испортить мне жизнь. Однажды увидев Игоря, я оказалась в ином измерении, и отрицательные эмоции Зюзи, которые раньше меня так задевали, неслись мимо. Она видела, что я не завожусь в ответ, и отставала.
Лишь только узнав, что на белом свете существует Игорь, я смогла забыть про боль, которая не оставляла меня уже больше года, я могла спокойно ходить мимо своего мужа, говорить с ним о его сыне и спать ночами, не прислушиваясь к его шагам в коридоре и скрипу двери его кабинета.
Кроме этих двух положительных моментов, хорошего в моей тайной влюбленности было мало. Я все забывала, везде опаздывала, говорила несуразицы. Вместо английского везла своего пасынка Митьку на тренировку в спортивную школу, забывала проверять его уроки, пропустила важное родительское собрание. Под конец еще и бездумно подставила мальчишку.
Митька, здоровый двенадцатилетний лоб, нашкодил в школе. На самом деле он и виноват-то не был. Просто дал списать домашнее задание по математике Эльвире Горской – девочке, которая ему нравилась. Математичка, которая упорно считала, что дурное поведение в классе – результат умственного убожества ребенка, не поверила, что сложную задачу Митька смог решить сам, и обвинила в списывании именно его. Эля, увы, в своем грехе не призналась.
Я точно знала, что мальчишку не за что наказывать. Математика давалась ему легко. Вот только убедить в этом учительницу, которая знала, что у Митьки богатый папа, мне не удавалось. В нашем элитном лицее с углубленным изучением всего на свете проблемы решались просто: сунул учительнице конвертик – и полный порядок! То же самое должно было произойти и в этот раз.
Запись в дневнике Митька принес, естественно, мне. Нанести визит в кабинет математики надо было в среду, ровно в восемнадцать часов, а я в это время снова оказалась не в школе, а на остановке «Площадь Менделеева». Как так получилось – не знаю, и нет мне оправдания. Поскольку училка, не обнаружив предков Димы Сухарева в назначенное время в положенном месте, с ожидаемым конвертиком, набрала номер нашего домашнего телефона и, негодуя, высказалась прямо в уши экс-тещи.
Когда я, дура, появилась на пороге, Митька уже стоял перед отцом. Взглянув на судорожно сцепленные за спиной пальцы мальчишки, я помертвела.
– Ты разболтался! – услышала я рык Сухарева. – Ты забыл о своих обязанностях!
Митька обернулся и увидел меня. Наши взгляды встретились. Мой – виноватый, лживый, ищущий оправдания и прощения, и его, взгляд юного человека, познавшего предательство.
Чуть позже я решилась войти в детскую комнату, но там уже плотно обустроилась Зюзя. Увлеченно проповедуя добродетели, генетически не предопределенные для пацанов, она неслась на педагогической волне мимо убитого Митьки, тупо глядящего в учебник.
Митька впервые перестал разговаривать со мной, и я принимала наказание как должное. Все, что я могла сделать, – это выбрать удобное времечко и попытаться умаслить Ника на смягчение приговора. Но я была неловкой, не нашла нужных слов, жалко и невнятно просила. Ник скривил губы и сказал неумолимо:
– Если вы будете потакать ему, мы вырастим урода, а не нормального парня!
Именно тогда я решилась. Причем у меня даже был план!
Глава 2
Это было в мае, в чудесный дождливый вечер, когда молодая зелень пахнет свежо и пронзительно нежно. На мне были черный сарафан на тоненьких бретельках и босоножки, едва державшиеся на щиколотках. Согласно традиции, мой «ниссан» встретил Игоря возле администрации и проводил его до подъезда дома 51/3 по улице 50 лет ВЛКСМ.
Как только парень моей мечты вошел в подъезд, я быстро вышла из машины и побежала, спотыкаясь на высоченных, тонких, словно иглы, шпильках. Влетела в подъезд, мяукнула: «Подождите!», точнехонько всадила металлическое острие туфли в едва заметную щель между полом кабинки лифта и полом этажа и… оказалась на полу лифта. Трюк я провела с виртуозностью слонихи. Это было хорошо, поскольку выглядело натурально, и плохо, поскольку я на самом деле вывихнула лодыжку. От боли потемнело в глазах, перехватило дыхание, на лбу выступил пот.
Игорь помог мне подняться с пола и удерживал в объятиях – на одной ноге, учитывая высоту каблука, я стоять не могла.
– Ой-ой, – тихо сказал Игорь. – Ой-ой-ой! – повторил он. – Сейчас я вытащу туфлю.
Он ловко нагнулся, не роняя меня, и вытащил мой несчастный предмет обуви. Двери лифта сомкнулись, кабинка двинулась вверх.
Игорь заботился обо мне:
– Где больно?
– Щиколотка…
– Дайте посмотрю!
Я вытерла пот со лба.
Он прикоснулся к моей ноге. Не буду врать, будто боль отступила и рай снизошел в мое сердце. Нет, болело зверски, но сквозь отупляющую пульсацию в раненой конечности я ощутила нежность этих дружеских и умелых рук.
– Это не перелом, – сказал он. – Просто растяжение. Надо приложить лед, потом обвязать эластичным бинтом и полежать, задрав ногу. Все будет хорошо.
– Очень больно… – прошептала я совсем искренне.
– Давайте я вас провожу. Куда вы едете?
Тут была задействована домашняя заготовка:
– Я по делу сюда приехала. Там совсем чужие люди. Неудобно…
– Ну, тогда давайте ко мне, – просто предложил он. Я возликовала. – От меня можно вызвать такси.
Помявшись и издав несколько жалобных звуков, я согласилась. Между прочим, потом Игорь совершенно забыл, что мы познакомились, когда я ехала к кому-то в его подъезде.
Игорь легко поднял меня на руки. На законных основаниях я прижалась щекой к его груди. Так я впервые ощутила, как бьется его сердце, и увидела его лицо снизу, очень близко.
И снова сомнения раздирали мой разум. О чем мне говорить с ним? Рассказать, кто я, невозможно. Это все испортит. Я чувствовала, что любовник замужней дамы – это не его амплуа. Врать я не умею, да и боюсь запутаться. С другой стороны, он был нужен мне, я чувствовала, что уже не выпущу его.
Была и третья сторона – Игорь явно был не из тех парней, что соблазняют любую вывихнутую девушку, найденную в лифте. Что мне сделать, чтобы он полюбил меня?
Все мои терзания были напрасны. Я не учла, что он был романтиком, самым старомодным из старомодных романтиков. Он верил в любовь, он верил во внезапно вспыхнувшую страсть, в чудеса, в превращения лягушек в принцесс. Спустя еще одну счастливую и тревожную минуту Игорь внес меня в свою малюсенькую квартиру, немного запущенную, немного безликую, но пропитанную им, а значит, уютную для меня.
На диване я рассмотрела свою опухшую синеющую лодыжку, но совсем не расстроилась. Какие мелочи, право слово! Зато я здесь, в его обиталище, и он суетится вокруг меня.
А когда нога была ублаготворена и перевязана, я взяла Игоря за руку. Он сидел на корточках перед диваном и любовался повязкой на моей ноге, а может, и самой ногой. Он удивленно поднял глаза.
Глаза были… нет, не голубые, а бирюзовые, с серебристыми точечками на радужке, очень живые и выразительные. Сейчас в них были удивление и ожидание, а через минуту, когда я опустила его руку себе за спину и потянулась к его губам, – предчувствие.
Он без слов понял все, что я хотела, чтобы он понял.
Как странно, ведь я ни на минуту не усомнилась в правильности всего, что происходит. Это было настоящее. Так горячо не может быть между мужчиной и женщиной в лживую минуту. Не могут так холодеть и дрожать руки, не может быть таким обжигающим вкус поцелуя, если это все просто так.
…Я молча пела, выходя из такси возле дома Ника Сухарева. Мне стало легко, и я была уверена, что теперь смогу вести имитацию нормальной жизни.
И понеслись дни! Второй раз я побывала у Игоря через неделю. За эту неделю ничего не произошло, кроме того, что душа моя истлела, а левая щиколотка пришла в норму. Игорь совсем не удивился, встретив меня у своего подъезда. Он начал целовать мое лицо еще в лифте, где я с нежностью заметила маленькую щербинку в металлической окантовке края кабины, оставшуюся от моего каблука.
Игорь шептал, что ждал, что это безответственно с моей стороны бросать его вот так: без номера телефона, без имени, которое можно повторять весь день как мантру и всю ночь как заклинание! Он нашел длинную светлую волосинку возле зеркала в прихожей и боялся потерять ее, а все надеялся, что она будет ниточкой ко мне, что я приду по ней.
И в тот раз мне удалось ничего не сказать о себе. Я сняла одежду еще на пороге его комнаты. Снять трусики было намного легче, чем сказать хоть пару лишних слов о себе.
Когда я одевалась, Игорь вдруг стал похож на себя десятилетнего. Такое выражение глаз – я хочу, а ты, как всегда, собираешься запретить – я неоднократно наблюдала на Митькиной мордочке.
– Только скажи, – попросил он. – Только скажи: ты придешь еще?
Он смирился с моими условиями. Все, что он хотел знать в те первые свидания, – приду ли я! Он был необыкновенный, чем больше я узнавала его, тем необыкновенней он мне казался.
За год нашей любви я поняла, что любовью можно заниматься по-разному. Можно для того, чтобы выразить свои чувства, а можно в терапевтических целях, для скорейшего заживления рубцов на сердце. Игорю был свойствен первый вариант, а мне – второй.
А я с разбегу ныряла в его объятия только с одной целью – клин клином вышибить… Свой эгоизм я камуфлировала нежностью и легкомыслием, которое вообще-то было мне абсолютно несвойственно.
Глава 3
В первые наши встречи Игорь чувствовал – мое молчание неспроста и деликатно развлекал меня историями из своей жизни. Однажды он рассказывал что-то забавное и по ходу пьесы со смехом признался, что его папа известный в нашей области человек, а мама – бизнесвумен, владеющая сетью аптек. А сам он ни в мать, ни в отца, ни в проезжего молодца.
Игорь ушел из дома родителей еще в восемнадцать лет – в армию. Маму с папой его поступок шокировал: Игоря откупили от службы, заплатив безумные, особенно по тем временам, деньги.
«Идиот!» – отреагировал отец Игоря и уехал на заседание областной думы. Впоследствии он пожелал извинений от сына, но так их и не дождался. «Господи, ну что я могу сделать?» – вздохнула мама, на целую минуту оторвавшись от подсчета прибылей.
Игорь вернулся из армии. Сам, без всяких денег и связей, поступил в институт, окончил его, получил профессию и устроился на работу. Домой его не звали, а он и не стремился. С жильем ему повезло. Сначала он вместе с другими такими же студентами снимал квартиру, а потом получил наследство. Умерла двоюродная тетя Игоря. Она была одинока, Игоречка всегда любила (а можно ли его было не любить?) и квартиру завещала, конечно, ему.
Когда я встретила Игоря, он работал в администрации (забавно получилось: администратор в администрации!), потом что-то или кто-то там его достал, он уволился, и я помогла ему найти работу в развлекательном комплексе «Джаз».