Писательница – она уже мысленно примеряла это слово к себе и находила, что оно ей идет.
И Эвангелина поклялась, что будет в точности следовать всем указаниям, данным ей в редакции. Даже самым пустячным. Лишь бы иметь возможность и дальше идти по облюбованному ею пути…
Антонина Захаровна сразу же потрясла ее воображение, заставила относиться к себе с душевным трепетом и благоговением. Накрашенные яркой малиновой помадой губы иронично улыбались, тогда как вострые глазки за стеклами очков, кучкующиеся возле острой переносицы, смотрели зорко и проницательно. Подстриженные каре волосы соломенного цвета и челка, доходящая до самых бровей, еще больше привлекали внимание к скептическому взгляду мэтра своего дела.
– Я, милочка, некогда тоже написала пару романчиков, под псевдонимом разумеется, так что прекрасно знаю все тонкости профессии, – продолжила Антонина Захаровна.
Эвангелина, услышав признание редактора, и вовсе затаила дыхание, боясь пропустить хоть слово из ее уст.
– А теперь перейдем к вашей очередной рукописи… – Антонина Захаровна выдержала долгую паузу, в течение которой девушка чуть было не лишилась чувств от волнения. – Я готова рекомендовать ее к публикации, если, конечно, вы обязуетесь выполнять все мои…
«Обязуюсь, обязуюсь, обязуюсь! Все, что угодно!» – готова была выкрикнуть Эвангелина и тысячекратно подписаться под каждым своим словом. Она не помнила, дослушала ли Антонину Захаровну до конца или вскочила со стула и, прижав руки к груди, стала благодарить, когда та была еще на середине своей наставительной речи.
– Спасибо, большое вам спасибо, Антонина Захаровна! Можете не сомневаться, я все сделаю, как вы хотите…
– Не как я хочу, – перебила ее, снисходительно улыбаясь, редактор, – а как надо. Улавливаете разницу, Эвочка?
– Да-да, конечно! Я все понимаю! Простите, пожалуйста! – зачастила Эвангелина, испугавшись, что выказала себя поверхностной, легкомысленной девицей, не способной уразуметь, что ей говорят, с первого раза.
На ее счастье, зазвонил телефон на столе Антонины Захаровны, и та сняла трубку.
– Да, я слушаю, – медоточиво произнесла она, и минуту спустя ее взгляд стал какой-то отрешенный, даже затуманенный, словно голос на том конце провода поведал ей о чем-то приятном и никоим образом не связанным с производственными проблемами.
– Я могу идти? – робко спросила Эвангелина, которая так и осталась стоять с прижатыми к груди руками.
– Идите, Эвочка, идите. Если что, я вам позвоню, – одними губами произнесла Антонина Захаровна в сторону от трубки и сопроводила свои слова милостивым взмахом руки, будто давала понять об окончании аудиенции.
Чувствуя себя слоном в посудной лавке, несмотря на свой сорок четвертый размер, Эвангелина направилась к выходу. Она с облегчением перевела дыхание, только когда лабиринт из цветочных горшков с чахлыми растениями, шкафов, столов и стульев с кипами печатной и допечатной продукции в них и на них был счастливо преодолен и остался за закрытой дверью.
«А теперь – за работу! – мысленно приказала она себе. – Слова Антонины Захаровны „нельзя позволять читательницам забыть о тебе“ отныне станут моим девизом!»
Долетев как на крыльях до дому и ворвавшись в пустую квартиру, едва раздевшись и наплевав на то, что с утра во рту помимо чашки кофе не было маковой росинки, она открыла ноутбук и положила дрожащие пальцы на клавиатуру. Вскоре на экране появились слова: «Она не знала, как оказалась здесь, не помнила, ехала ли она на машине или добиралась сюда пешком, но предчувствие чего-то чудесного переполняло ее. Не оставалось места ни страху, ни сомнениям…»