И если кому-то из учеников хотелось отомстить за двойку или сорвать урок, надо было лишь улучить минутку и сделать так, чтобы портреты классиков русской литературы висели криво, или перепачкать мелом доску, или пообрывать листочки с какого-нибудь хлорофитума и бросить их на пол. Тогда больше половины урока можно ничего не делать, только слушать полные яда тирады русички.
Один класс доставал Лиану Андреевну особо. Честно сказать, от этих детей стонала вся школа. Двое учителей уже отказались от классного руководства. Третьему – молодому преподавателю физики – было предложено по-тихому подать заявление об уходе, так как стало известно, что на уроках он ведет себя запанибрата с учениками, а после уроков пьет с ними пиво. В то время ларьков на каждом углу не имелось, и немыслимо было, чтобы в магазине пиво или сигареты продали десятиклассникам. Класс устраивал забастовки, требуя вернуть любимого педагога, срывал уроки, а потом кто-то выкинул из окна несколько горшков с цветами из кабинета Лианы Андреевны. После этого она возненавидела 10-й «А». Да и как могло быть иначе, если именно в этом классе собрался первоклассный набор выродков: хиппи, панк, тихий диссидент, похожий на Джона Леннона, девочка, на лице которой было написано «А я знаю, что такое половая жизнь», и просто засранец с острым языком и рудиментарной совестью.
Заглянув однажды в пустой кабинет труда после уроков, Лиана Андреевна застукала там теплую компанию: диссидента, засранца, хиппи, двух, у которых наличие логики и мозгов вызывало на уроках литературы неудержимую зевоту, Лару и ее школьную подружку Натку. При виде юбок, кончавшихся на два сантиметра ниже попы, и расстегнутой второй пуговицы на блузке учительница не могла не возмутиться. Окна были открыты – ранняя и очень теплая весна дышала влагой и клейкой зеленью, в руках подростков тлели сигареты, на подоконнике стояла бутылка вина, а молодой, но небесталанный голос выводил под недавно выученные аккорды:
В руках одного из ребят она заметила журнал, с обложки скалились жуткие рожи с высунутыми языками. Кричаще-яркий, он никак не мог быть плодом советской полиграфической промышленности. Журнал привез дядя юного диссидента, глянцевые страницы демонстрировали портреты рок-музыкантов и некоторое количество не слишком одетых девок. Словом, мечта подростка.
У Лианы Андреевны потемнело в глазах. Это бунт. Десант западного тлетворного влияния в ее родной школе. Отвратительный журнал, выпивка, а песня – она извращала помощь советских людей братскому народу Афганистана.
Дальнейшее напоминало суды инквизиции: как-то поднялся общий шум, и в присутствии комсомольского актива школы проведен был педсовет, где Лиана Андреевна произнесла острополитическую речь, призывая избавиться от позора, пока школа не потеряла свое доброе имя в глазах родителей и РОНО.
– Надо преподать урок, чтобы другим было неповадно и близко подходить к этой западной гнили, к этой заразе, которая отравляет души наших детей! Язву, чтобы она не разъедала здоровое тело, нужно выжечь каленым железом.
Остальные педагоги сидели молча, хмуро глядя в стол. Две молоденькие англичанки испуганно таращились на вошедшую в раж даму.
– Знаете, Лиана Андреевна, – подала голос директриса, – мне кажется, школа больше потеряет в глазах родителей и представителей РОНО, если мы станем таким вот образом выносить сор из избы. К чему делать из внутренней проблемы, которую мы можем решить своими силами, публичное аутодафе?
Но Лиана Андреевна не желала, чтобы дело спустили на тормозах. Директриса смотрела в ее раскрасневшееся лицо, слушала гневную речь, словно состоящую из цитат выступления на каком-нибудь пленуме 1939 года. Странно, думала она, и ведь не такая Лиана старая. Слава богу, хоть не член партии и в райкоме ее вряд ли поддержат. Хотя черт их знает, какие-то они там взвинченные в последнее время. Директриса быстро свернула педсовет, объявив, что, раз дело вызвало такой резонанс, она хочет посоветоваться со старшими товарищами, а на следующую неделю назначается общее собрание парткома, комитета комсомола, куда будут вызваны провинившиеся.
– Там все и решим, – подвела она итог.
Очередная классная руководительница 10-го «А», тихая и безответная биологичка на среднем сроке беременности, осталась в актовом зале, когда остальные разошлись.
– Что мне-то делать, Анастасия Павловна? – Бедная женщина чуть не плакала. – Это не мои дети, мне их дали всего пару месяцев назад. Вы же меня и уговорили.
– Я все помню, Светлана Алексеевна, не переживайте. Вот, попейте водички. – Директриса щедро налила ессентуки в стакан. – Никто вас ни в чем не винит, и никаких санкций к вам применено не будет; понятно, что вы совершенно ни при чем. Доработаете потихоньку и пойдете в декрет.
– А ребята? – Светлана Алексеевна осторожно отпивала стреляющую пузырьками газа воду и тревожно смотрела на начальство. – У них экзамены на носу… Может, можно как-то…
– Да было бы можно, если бы наша активная Лиана Андреевна не устроила такой скандал. Родителей с работы вызвала, детей в учительской под надзором держала, девочек прилюдно проститутками отрекомендовала, журнал этот дурацкий конфисковала.
– Правда порнография? – испуганным шепотом спросила учительница.
– Господи, да кто вам такую глупость сказал? Музыкальный журнал. Рок и что там еще, не знаю. Вот что, Светлана Алексеевна, давайте сделаем так: вы позвоните родителям… может, лучше попросить их зайти к вам. Срочно, сегодня-завтра. И прямым текстом скажите – пусть ищут выходы на райком и РОНО и спасают своих детей. Одна я нашей ненормальной рот не заткну.
Светлана Алексеевна понятливо закивала.
Что сделали бы нынешние родители? Пригрозили бы подать в суд? Пошли пикетом вокруг школы? Перевели бы детей в колледж или соседнюю школу? Тогда все это было немыслимо. Аттестат – это святое. А к нему прилагается характеристика. И если она будет плохой, ребенку не видать высшего образования как своих ушей. Да и приличной работы тоже: кто знает, насколько удержится пятно. Поэтому родители достали записные книжки и бросились искать связи. А Ларина мама мучительно размышляла, не пора ли вызывать мужа.
Глава 2
Если задуматься, то у Лары в детстве была, наверное, очень странная семья. Родители и не думали разводиться, но отец появлялся в их с мамой квартире несколько раз в год, а бывало, что и не каждый год. Но уж если появлялся – это становилось праздником для дочери и источником раздражения для матери. Их дом всегда был домом женщин – милый, чистенький, полный плюшевых зверей и цветов. Тапочки стояли ровно, полотенца в ванной комнате висели аккуратно, и мама и дочка никогда не оставляли в раковине грязную посуду и, честно сказать, не очень любили принимать дома большие компании. За завтраком мама Лиза и девочка Лара решали, как пройдет вечер. Сегодня придет твоя подружка? Хорошо, а в следующее воскресенье девочки ко мне на чай.
И вдруг в один день все переворачивалось вверх дном. Прихожая и одна из комнат чистенькой и уютной квартиры наполнялись неформатными вещами – рюкзаками, коробками и чемоданами. Чужие, странно пахнущие и необычные вещи расползались по дому. Вот в ванной груда грязного белья, пропахшего дымом костра. Мама истошно вопит в спальне и, когда на крик прибегают соседи, оказывается, что из рюкзака выполз жуткого вида паук, которого соседские мальчишки тут же поймали и посадили в банку. Паук был мохнатый и страшный. Пашка из двадцать второй квартиры предложил его сжечь. Вадик из семнадцатой – заспиртовать, а Манька, его сестра, – подложить математичке перед контрольной. Но потом они решили узнать, как зверюга называется, и, недолго думая, отправились в зоопарк. После некоторых мытарств им удалось-таки набрести на сотрудника секции паукообразных, и тот пришел от увиденной твари в восторг, что и навело малолетних негодяев на мысль слупить с него бабок. Мужик отдал им свои кровные, потому как боялся, что паук отдаст концы, пока бухгалтерия раскачается. Он нервно поправлял очки и все спрашивал, нельзя ли еще самочку раздобыть, потому что экземпляр такой замечательный и если будут еще, то заходите, ребятки…
Вот на обеденном столе, застеленном газетами (мама успела, потому что отцу бы и в голову не пришло защищать полированную поверхность), раскладываются образцы пород и минералов, и несколько человек, набившихся в небольшую кухню, курят и спорят о чем-то, хватая то один булыжник, то другой.
Потом они перемещаются к отцу в кабинет, и по дороге он бросает жене:
– Сделай нам поесть что-нибудь.
Надо отдать Лизе должное – она никогда не спорила, молча пережидая набеги мужа, и жарила картошку, пекла пироги или варила борщ – гости всегда бывали благодарны, хоть Ларисе и казалось: иной раз они не замечают, что едят.
Отец работал геологом, точнее, геологоразведчиком. Это было его страстью, его призванием – степь, тундра, джунгли. Он перемещался по миру, обращая внимание не на визы и границы, а на геологические особенности пород, контуры разломов и прочие важные и вечные вещи, которые не имели никакого отношения к жизни большинства людей и потому вызывали у большинства же уважение и боязливый интерес. Костры, рюкзаки, разбитые пальцы и многокилометровые переходы – в этом и только в этом видел папа смысл жизни и свое призвание. Он женился на Лизе еще в годы учебы в институте, и она даже съездила с ним на практику и в несколько экспедиций. Но потом родилась Лара, и мама перешла на преподавательскую работу. Отец, которого родители нарекли Тамерланом, жил почти как его знаменитый тезка – шел по земле, покоряя горы и женщин, обретая друзей и врагов, отвоевывая сокровища у скуповатых земных недр. Впрочем, будучи человеком умным, он предпочитал зваться Тимуром и сохранил брак и кольцо на пальце.
Тимур всегда хорошо зарабатывал, и жена и дочь ни в чем не нуждались.
Лиза, как ни странно, очень неплохо приспособилась к такой жизни. Сначала она, конечно, любила мужа, и это было мучительно. Вокруг него бесконечно вились аспирантки, сотрудницы, аборигенки, стюардессы и бог знает кто еще. Когда любовь прошла, жить стало гораздо проще. У нее тоже случилось несколько романов – курортных и городских. Но по мере того как взрослела дочь, Лиза все строже приглядывала за девочкой, стараясь изгнать из жизни и поступков фривольность и легкомыслие, приходя в ужас от мысли, что Лара могла унаследовать натуру отца. Сама она давно принимала Тимура как данность, прекрасно сознавая его недостатки. Этот человек до самой смерти будет вести жизнь волка-одиночки, бродя по диким местам, и засыпать, глядя на звезды. И в то же время он оказался удивительно надежным. С самого начала объяснил, как можно быстро связаться с ним, и, глядя в глаза, пообещал:
– Я не брошу тебя и, если что, всегда помогу. Только позови.
До случившегося в школе скандала Лиза звала мужа всего однажды. Тогда заболела ее мать – вдруг свалилась с инсультом. А у Ларки, как назло, случился коклюш. Куда деть ребенка, который до рвоты заходится в кашле? Лиза вернулась из больницы от матери и, услышав от соседки, что сидеть с этим отродьем, которое то кашляет, то орет, то требует сказку, она не хочет ни за какие деньги, пошла к телефону и, набрав номер, – муж, не мудрствуя лукаво, написал его на обоях – передала какой-то мрачной и неразговорчивой тетке просьбу о помощи.
Потом она залпом выпила рюмку коньяка, поставила телефон поближе к кровати, уложила девочку с собой в постель, и потянулась бесконечная ночь, когда она грела молоко, хоть оно и не помогало, рассказывала сказки, пела, качала дочку и в промежутках между приступами Лариного кашля урывками дремала, отгоняя мысли о завтрашнем дне.
Разбудил Лизу звонок. Она села и зашарила рукой по тумбочке. Только сняв трубку и услышав гудок, поняла, что звонили в дверь. Выскочила из постели и побежала в прихожую. На пороге стояла молодая девушка с крупными чертами лица и рыжими волосами. Белая кожа усыпана веснушками до такой степени, что казалась загорелой. Лиза очумело таращилась на гостью, переминаясь босиком на холодном полу и с тревогой прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни, – Ларка проснулась и опять давилась от кашля.
– Здравствуйте, Елизавета Николаевна. – Гостья вдвинулась в квартиру, и вместе с ней вошла довольно объемистая сумка.
– Здравствуйте…
– Я Марина, жена Андрея.
– Да? – Лиза на всякий случай протерла глаза, глядя на видение и пытаясь сообразить, кто это, черт возьми, может быть. Родственница дальняя? Нет таких, чтоб я не знала! Впрочем, может, это с Урала? Были там какие-то дальние родственники. – Простите, я что-то не припоминаю, – промямлила она.
– Ну, Андрея, который аспирант.
– Чей аспирант?
– Тимура Таймасовича.
– Ага. – Точно, муж докторскую защитил года два назад, так почему бы ему не иметь аспирантов?
– Тимур Таймасович сказал, что вам нужна помощь. Он сам не сможет вернуться раньше чем через четыре дня. Поэтому я пока поживу у вас и буду присматривать за дочкой, а вы выхаживайте маму. Или, если хотите, можем сделать наоборот – я поеду в больницу, а вы займетесь ребенком.
Лиза тупо смотрела на рыжую деваху, которая уверенно продолжала:
– Вы не волнуйтесь, все будет нормально. Я медсестра, работаю в Филатовской детской больнице, так что с детками обращаться умею.
Вспомнив свой опыт общения с медперсоналом, Лиза подумала, что диплома медсестры для умения обращаться и общаться с детьми недостаточно, но спорить и разбираться было некогда, из спальни донесся жалобный вскрик и судорожный кашель – Ларису опять рвало.
Марина оказалась сокровищем: она быстро сориентировалась в квартире, нашла ванну, внесла тазик с водой, умыла измученную девочку, а потом, укутав ее в одеяло с головой, широко распахнула окно. На вопль Лизы:
– Закройте, нам только воспаления легких не хватало, на улице начало апреля! – медсестра невозмутимо ответила:
– Влажный и холодный воздух снимет приступ кашля.
Девочка и правда задышала спокойнее, и Лиза скрепя сердце все же оставила дочку с женой неизвестного ей аспиранта и понеслась в больницу к матери. По дороге она судорожно пыталась хоть что-то припомнить о людях, окружавших мужа. Вроде бы даже идентифицировала этого Андрея: на приеме, который они устраивали в ресторане по случаю защиты докторской, рядом с мужем возвышался такой высокий и нелепый молодой человек, ужасно худой. Кажется, это и был Андрей. Лиза тогда все смотрела на его ноги и думала, где же бедняга покупает себе обувь – у него явно был сорок восьмой размер, не меньше.
Дела в больнице оказались не очень, приличную санитарку для ухода удалось найти не сразу, и Лиза вернулась домой только на следующий день к вечеру, измотанная до крайности и едва не лишившаяся рассудка от беспокойства. Весь день ее мучили мысли о том, что она оставила ребенка на чужую и практически незнакомую женщину. Но рыжая Марина не подвела: Лара, накормленная и довольная, высунув язык, примеряла на бумажную куклу вечернее платье. В ту весну это было хитом в школе у всех девчонок: они рисовали принцесс и потом делали для них одежду.
– Мама, смотри, Мариша мне для Дианы шляпку с перьями сделала! – И девочка убежала к себе.
– Спасибо, – прошептала Лиза, без сил опускаясь на стул и чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Марина кивнула и сказала:
– Идите в душ, а я ужин согрею.
После ужина Марина заявила, что спать ляжет в комнате девочки на полу, а Лизе надо выспаться.
– Нет-нет, что вы! – замахала руками та.
– Вы не переживайте. Я привыкла на жестком, в походах с мужем где только не приходилось ночевать. И окно мы откроем, чтобы Ларе легче дышать было. А вам, Елизавета Николаевна, надо выспаться. Завтра ведь опять в больницу?
Женщина кивнула.
– Не волнуйтесь за дочку, раз Тимур Таймасович просил, я все сделаю, все хорошо будет.