Феликс посмотрел на них.
– Ну? – потерпевший обернулся к лейтенанту. – И чего ж вы столбом стоите, молодой человек, бездействуете?
– А что я должен, по-вашему, делать?
– Звоните! При мне прямо сейчас звоните туда в отделение. Пацан же сказал – техника там! Пусть едут и проверят на месте.
Потерпевший поверил. Катя подумала: ну и день сегодня, надо же. Одновременно прислушалась – как там у следователя очная ставка? Тетки снова не подрались?
Нет, тихо.
Лейтенант Марушкин, как-то криво усмехнувшись, достал мобильный и позвонил в отделение милиции. Объяснил, однако же, толково – новостройка таунхаусов в районе Харьина, ориентировочно – участок за железным забором, установить владельца и проверить – немедленно доложить о результатах.
– Ладно, подождем, – потерпевший сел на стул рядом с Феликсом. – Слушай, парень, а ты вообще-то кто? Экстрасенс?
– Я студент… то есть будущий студент, только поступил, – Феликс достал бумажный носовой платок и вытер лицо.
Катя… собственно, ей следовало возвращаться к себе в Пресс-центр. И дожидаться, когда очная ставка там, в кабинете следователя, закончится и начнутся новые допросы и очные ставки. И тогда она вернется сюда, со своим блокнотом и спрятанным в кармане диктофоном. А пока… Но черт, ведь это ж так интересно – найдут они бетономешалку и трактор там, где указал этот юный альбинос?
Естественно, никто ничего там не найдет, это просто фокус.
– Да, я, Марушкин, – мобильный лейтенант завибрировал возбужденно. – Там, прямо на месте? У ворот? С поличным взяли?
Он обернулся к Феликсу и потерпевшему.
– Надо же… наши с отделения только туда подъехали в Харьино, а они… трое их, они как раз выезжали, ворота открыли – перегоняли трактор и бетономешалку… Получается, что с поличным… с техникой. Их уже везут в отделение.
– А бетономешалка наша? Что же это я тут сижу, – потерпевший обеими руками схватил руку Феликса и энергично начал трясти. – Ну парень, ну голова… спасибо, от меня, от всей нашей фирмы… Ну голова у тебя – компьютер… Слушай, вот моя визитка, тут телефон – звони в любое время, если что надо с ремонтом помочь – на даче, дома, бригаду пришлю мастеров, все тебе сделаем бесплатно…
– Как ты это сделал? – спросил лейтенант Марушкин Феликса. – Я не понимаю. Как? Только без дураков. Ты что, знал?
– Я не знал. Просто увидел сейчас. У меня получилось. Иногда получается. Не всегда. Вот сейчас получилось.
– Но как ты это сделал?
– Я не знаю, – Феликс произнес это как-то жалобно, совсем по-детски. – Это все само по себе приходит. А потом исчезает. И появляется вновь.
– Слушай, подожди, ну-ка зайди ко мне, надо поговорить, – Марушкин не собирался вот так просто отпускать своего неожиданного помощника. – Ты это… расскажи поподробнее… Твоя как фамилия?
– Комаровский Феликс.
– Слушай, чаю горячего хочешь, Феликс? Или, может, кофейку?
И лейтенант буквально умыкнул паренька к себе в кабинет. А Катя… и тут опять она лишняя! Закрытые двери. Время без десяти два, а столько всего уже случилось.
Из кабинета следователя вышла рыжеволосая потерпевшая. Та самая «тетя Ева». И, судя по ее виду, никто не догадался бы, что всего полчаса назад она пыталась там, в кабинете, доказать свою правоту обвиняемой Ксении Зайцевой на кулаках.
Только пятна румянца на бледных щеках горят. И рыжие волосы слегка растрепаны, но и это ей идет.
– Феликс! Да где же он? Мой племянник.
– Он с оперативниками разговаривает, – сказала Катя.
– Мой племянник? Мой мальчик?
– Да не волнуйтесь вы, он им прямо сейчас на моих глазах угнанные машины отыскать помог. Так просто – закрыл глаза, а потом выдал, где их можно найти. И все оказалось правдой.
– А он никогда не лжет. Не приучен, – рыжеволосая Ева пошарила в сумке, достала сигареты. – Здесь можно курить? А то там, в кабинете, сказали, что пожарная сигнализация.
– Тут тоже сигнализация, датчики дыма. Но в туалете женском есть курилка.
– Вы извините меня, что я… одним словом, непростительно так распускаться. Но я не выдержала, когда увидела ее… Золотые горы ведь обещала, «зимой сразу после Нового года дом будет полностью готов к вселению». Сейчас уже лето, и у нас ни денег, ни квартир. – Ева сунула в рот незажженную сигарету и начала жевать ее. – А у нее – видели, все пальцы в бриллиантах и сумка на три тысячи евро тянет. Ксюха Зайцева… а ведь мне ее порекомендовали… И надо же – обманула! Так кинуть нас… И главное, деньги не мои, это же его, мальчика, деньги, сколько лет для него копили.
– Надо постараться выдержать все это. Много сил потребуется, – Кате стало искренне жаль эту скандалистку. – Следствие еще не закончено, а впереди суд. Вам много раз еще придется встречаться с Ксенией Зайцевой.
Рыжеволосая Ева кивнула. И, забыв о предупреждении, о датчиках дыма, поднесла к сигарете зажигалку.
Глава 10
ОТЪЯВЛЕННЫЙ ШОПОГОЛИК
Только истинный безбашенный шопоголик мог отправиться в магазин за покупками после всего, что случилось с ним в этот день.
Ксения Петровна Зайцева – крашеная блондинка тридцати восьми лет, бездетная, разведенная, владелица риелторской фирмы «Юнона», обвиняемая по уголовному делу, находящаяся под подпиской о невыезде – после изнурительных допросов и очных ставок в восьмом часу вечера, умывшись в туалете, причесавшись и наложив на расцарапанную в драке с потерпевшей Евой Комаровской скулу слой тонального крема, покинула стены Главка и отправилась домой.
Она жила на Варшавском шоссе, снимала «двушку» в доме завода ЗИЛ у железнодорожного моста. Грохот поездов, но это ж Москва, все лучше, чем за МКАД, где ее фирма «Юнона» продавала липовые квартиры.
После таких передряг, как допросы и очные ставки с разгневанными потерпевшими, лишившимися денег, другой бы на месте Ксении Зайцевой приполз домой на карачках разбитой клячей, хватил бы стакан коньяка на кухне вместо успокоительного и бухнулся спать.
Но Ксению Зайцеву бог замесил из иного теста, чем прочих. Возможно, поэтому, как она считала, ей все в жизни удавалось довольно легко. Вот и это уголовное дело, ну что там – промурыжат полгода, потом передадут дело в суд, она уже консультировалась с адвокатом. Конечно, крупный ущерб причинен мошенническими действиями, но дадут ей от силы лет пять, и то условно, потому что раньше она не судима, имеет отличные характеристики и вообще – женщина. Кое-что всем этим скандалистам-дольщикам она, возможно, выплатит в процессе следствия, чтобы на суде это сразу зачлось, а потом… потом выплаты улетучатся, потому что счета фирмы «Юнона» пусты, а насчет конфискации личного имущества никто не заикнется.
И это очень правильно, что она не стала покупать себе недвижимость здесь, это очень даже предусмотрительно. Ее дом на Кипре… сколько же бабок она в него вложила, почти все… Зато какой дом, вилла у моря… И счета все ее там, так что… После суда она поотмечается месячишко, чтобы не думали, что подалась в бега, а потом тихо исчезнет – сначала на Украину в Киев, а потом через Прагу самолетом…
И заживет счастливо, откроет новую фирму уже на Кипре и… как знать, заведет себе любовника-грека, ненасытного в постели.
Все это весьма спокойно и практично Ксения Зайцева обдумывала в такси по дороге домой на Варшавку.
Скула под слоем пудры саднила, надо обработать дома борной… Нет, ну надо же, мерзавка какая, прямо бешеная – полоснула ногтями…
«Ничего не верну этой истеричке, – решила Ксения Зайцева, – ни бакса от меня не дождется».
Такси обогнало троллейбус, тормозивший у остановки перед Замоскворецким универмагом.
Ксения Зайцева вспомнила, что в этом универмаге отличный парфюмерный отдел на первом этаже. Глянула на часы – до закрытия еще полчаса, она успеет. И потом там, наверху – то ли на втором, то ли на третьем этаже, – отдел постельного белья и тканей для штор и портьер. Она помнит, она заходила, очень хороший ассортимент, и совсем не так дорого, как, например, в бутиках на Петровке.
Нет, но сначала парфюм… Тот новый аромат у «Баленсиага»… Это что-то… А у «Кензо» вся новая летняя линия такой свежестью наполнена…
Ксения Зайцева попросила остановить такси, расплатилась и вышла. Сразу же сняла шелковое пальто – вечер такой душный, в торговом зале, несмотря на кондиционеры, взмокнешь.
Витрины универмага полны света, только вот дизайн какой-то чудной. Это старое пианино, зачем оно на витрине? Все выпендриваются, хотят покупателей завлечь. А покупателей что-то маловато. Вечер буднего дня, всем работягам, всем офисным крысам уже ни до чего – домой, домой… Вон целый хвост машин уже выстраивается на Варшавку по Александровской улице.
Сумерки…
Чувствуя во всем теле тяжелую усталость, Ксения Зайцева поднялась по гранитным ступенькам. Это всего лишь минутная слабость, сейчас все пройдет – там в магазине… Больше всего на свете она любила приобретать вещи – любые, от дома на Кипре до флакона духов. Она и деньги-то в общем зарабатывала… воровала для этого – чтобы потом покупать себе вещи: модную одежду, шубы, бриллиантовые кольца, новую машину, сумки.
Да, там у следователя ее измочалили как тряпку половую своими вопросами. И она даже пострадала в потасовке. Но это ничего, это заживет как на собаке. Вот сейчас она войдет в парфюмерный отдел, и сразу же все встанет на свои привычные места.
Парфюм, вещи… шелковое постельное белье…
Раздвижные двери универмага открылись, и она шагнула внутрь – преображенная и почти что счастливая.
Двери захлопнулись – словно стеклянные челюсти сомкнулись. И никто не услышал ни хруста костей, ни крика.
Глава 11
ЗМЕИНАЯ КОЖА
Иннокентий Краузе, сын Ольги Аркадьевны и муж Василисы, остановил машину на темной улице.
Центр, по ночам здесь пусто и тихо, все переулки, знакомые с детства, все тупики свободны от машин. И проходные дворы…
Здесь когда-то давно, очень давно, они гуляли с пацанами, бегали, играли. И все проходные дворы в этом районе он знает, не забыл.
Один ночью… без матери, без жены…
К черту, все к черту…
Он осторожно закрыл дверь своего «БМВ». Подарок матери к годовщине свадьбы. Мать машину им подарила, а Василису она терпеть не может. И тем не менее делает ей постоянно презенты – то браслет, то кольцо.
А Василиса мать ненавидит.
И он… он, Иннокентий, между ними двумя как…
«Эй, Кешка, мяч подавай, не зевай!» – так орал Филимонов из восьмого класса. Вот в этом дворе… да в этом стояла зимой деревянная «коробка», и пацаны гоняли в хоккей, а летом тут же делали волейбольную площадку, и они, пацаны… Нет, он в общем-то не играл во все эти игры. У него постоянно что-то болело в детстве – то ухо, то горло. И мать запрещала ему бегать, чтобы не вспотел. Он стоял всегда там, за бортом деревянной коробки, и когда мяч улетал, пацаны кричали ему: «Кешка, сгоняй!»
Тут это место, где он всегда торчал… Тут, за бортом…
А сейчас… видели бы они, эти недоноски. Видели бы его за рулем «БМВ» последней модели, видели бы его на лужайке перед их домом на Рублевском шоссе, видели бы его в салоне самолета, когда он летит первым классом SAS в Стокгольм. Видели бы его, когда он берет за руку свою жену, красавицу Василису, и зарывается лицом в ее душистые волосы…
Но некому видеть. Филимонов пропал дуриком по пьянке – угодил под электричку, а другие… А старшие… Да он и не помнит никого. Нет, среди старших был один… как его звали? Матвей… ну да, они звали его Поляк… Он иногда приходил посмотреть, как они играли в волейбол. Тут всегда ошивалось много детей, а он приходил – не часто, после работы. Он и обретался тут недалеко. И Кешка порой, когда забегал в магазин к матери по дороге из школы, замечал… Нет, сейчас уже и не вспомнить, как давно это было, тридцать лет назад. Какие-то смутные фрагменты… Желтое такси в «шашечку» у «генеральского» дома – вон там, только через двор пройти и через арку со стороны Мытной… Да, желтое «такси», и Матвей Поляк почтительно выводит из подъезда какую-то старуху в норковой шубе и усаживает в машину.
Мать потом говорила, что эта старуха… эта скрюченная карга – бывшая первая красавица Москвы, любовница маршала Иллиодора Хвостова.
Какие же они все… суки.
И как быстро стареют. Из нежных жемчужин обращаясь в пыль, в жидкое дерьмо.
Но прежде мотают нервы, ломают ваш хребет и высасывают всю душу.
Сморщенная ведьма в норковой шубе… «Кешка, давай сгоняй!» – это все, что он помнит из своего детства? Неужели это все?
Мать…
Всегда и везде только она одна.
И теперь еще жена… само совершенство…
Мать любит его.
А жена… с Василисой все сложнее. Но она верна ему.
А он? Что же он? Ему уже за сорок. Что же он?
Он любит мать.
И любит жену.
И ненавидит их обеих.
Иннокентий Краузе рванул вниз тугой узел галстука. Ночь, он приехал сюда ночью прямо из офиса Шеина один. И никто не знает, где он. Он выключил свой мобильный.
Наверное, они обе потом подумают, что он снова пьян. Но нет, в этот раз он не выпил ни капли.
Он медленно побрел прочь от машины – через двор. Этот двор сквозной, и выходит он на Александровскую улицу.
В окнах квартир гаснет свет. Тополя как часовые. Душная летняя ночь.
Среди всей этой суеты, этой жизни, среди богатства и праздности, мечась из стороны в сторону, страдая, как в капкане, между матерью и женой, как же трудно сохранить себя, остаться самим собой.
Кто знает его лучше, чем он сам?
Мать?
Василиса?
А ту старуху… бывшую любовницу маршала, потом нашли мертвой в ее собственной квартире. Ее задушили капроновым чулком…
Как же давно это случилось. А тут, в этих переулках, в этих дворах и тупиках, ничего не меняется. Те же стены, те же дома, тополя.
Лунный свет…
Иннокентий Краузе поднял голову. Луна, как желтый волейбольный мяч, висела в черном треугольнике неба между высокими домами, прямо у него над головой.
И лунный свет… Пряный, пьянящий… казалось, его можно пить через соломинку, как коктейль в баре клуба «Сохо». Он вдохнул полной грудью.
И что-то внутри словно треснуло, открылось, отслаиваясь кусками, прорастая, созревая, как новая кожа. Змеиная кожа – яркая, исполненная причудливыми узорами, которых до поры до времени никто, никто не созерцал.
Иннокентий Краузе сорвал с себя галстук, скомкал его и сунул в карман. Темная громада здания высилась там, впереди. Со стороны безлюдного двора ее пока что закрывали тополя. Но он знал, что этот двор сквозной, помнил это всегда, с самого детства.
Глава 12
ОТДЕЛ ПОСТЕЛЬНОГО БЕЛЬЯ «ВСЕ ДЛЯ ВАШЕЙ СПАЛЬНИ»
Этим летом Катя начала просыпаться очень рано. На работу к девяти, а на часах всего половина шестого. Балконная дверь открыта – со стороны Москвы-реки, Фрунзенской набережной, где стоит ее дом, слабый свежий ветер. Птицы поют там, за рекой, в Нескучном саду. Небо прозрачное, а потом станет мутным, вылиняв от зноя.
Что ж, в принципе к одиночеству не привыкать. Это как корь, как ветрянка, раз переболеешь – и уже иммунитет на всю жизнь. И если уж вставать в такую рань, то можно делать все не спеша.
Катя сидела перед зеркалом и расчесывала волосы. Длинные, опять отросли. Может, взять и отрезать? Сделать забавную мальчишескую стрижку… Но нет, отчего-то жаль. Он так любил смотреть, когда она вынимала заколку и волосы рассыпались по плечам.
И всего-то две встречи, две ночи…
Не наш… чужой… Явился как вор… как враг…
С той стороны…
Ямка на подбородке, серебряная цепочка, брелок…
Sorry me…
И вся прошлая жизнь сразу… И дом, и муж – Драгоценный и друг детства Мещерский… все как-то сразу на одной стороне, а она на другой.
И Драгоценный, конечно же, прав, что уехал и не возвращается.
А тот, другой… чужой…
Какая же тоска на сердце…
Наверное, не увидимся мы больше никогда.
А вдруг?
И вот теперь сидишь утром в пустой квартире и смотришь на себя со стороны.
И ничего, ничего, ничего про себя не знаешь.
Кто бы объяснил, подсказал?
Катя отложила массажную щетку, запахнула халат и пошла на кухню включать кофеварку.