– Что «как»? – спросил Алексей. Но он уже все понял. Эти рассуждения о том, что лучше – выжить человеком или вернуться домой калекой и убийцей, – были типичными рассуждениями Юрки Шалыгина, а «браток», «братан», «брательник» – это прямо из его лексикона, Алексей словно услышал Юрку рядом с собой. Значит, Юрка жив! Но при чем тут эта странная фамилия? Как они сказали – «Твердыш»?
– Это он написал? – спросил блондин.
Алексей пожал плечами:
– Вы же назвали другую фамилию…
– Не важно! – резко сказал Стас. – Ты узнал его интонации? Это его слова – «братан», «брательник»? А?
В конце концов, если Юрка в Англии или даже в Афганистане у моджахедов, то ему наплевать на этих гэбешников, подумал Алексей. Но сказал все-таки осторожно:
– Черт его знает! «Братан», «брательник» – у нас так все друг друга называли. И даже сейчас на заводе… – Он махнул рукой в окно на заводские цеха.
– А Нанганхар? КПВТ? БРДМ? – усмехнулся Стас. – Ваша часть была в Нанганхаре именно зимой, верно? И вы ездили в БРДМ и стреляли из КПВТ. Верно?
Алексей молчал.
– Да или нет? – вдруг стукнул по столу Стас.
– Да, конечно, – поспешно сказал Алексей.
– То-то же!.. – удовлетворенно произнес Стас. – Мы сюда не в игрушки приехали играть. Мало того, что этот подонок пишет эту блевотину и печатает в Италии фальшивую «Правду», он еще привозит ее в Афганистан и забрасывает в наши казармы!
– Но вы же прочли другую фамилию…
– Твердыш, – сказал блондин. – Твердыш – это поселок в Курганской области. Шалыгин там родился и жил до призыва. А мать его до сих пор там…
– Да знает он! – оборвал Стас. – Они же год были друзьями!
И тут Алексей вспомнил – действительно! Поселок Твердыш, Майская, 22 – адрес Юркиной матери. Два года назад он его наизусть заучивал, но после контузии все вылетело из головы. Эх, Юрка! Ты жив, жив, но ишь куда тебя забросило – Англия, Италия, моджахеды! Дурак ты, брательник, эти молодцы достанут тебя где угодно, хоть в Англии, хоть на Мадагаскаре!
Тем временем Стас открыл дипломат и достал маленький магнитофон. Положил его на стол, нажал кнопку записи.
– Итак, – жестко сказал он. – Как ты познакомился с Юрием Шалыгиным?
– Как познакомился? Обычно… – Алексей опасливо покосился на слегка шипящий магнитофон.
– Подробнее! – приказал Стас.
– А чего подробнее? Когда его привезли в батальон, я уже год как провел в Афганистане. А он был «салага». Ну и познакомились – его же в наш взвод зачислили!
– А как к нему солдаты относились? – Блондин сел на место секретаря парткома и облокотился руками о стол. – Ты, Алеша, рассказывай нам все. Какой он был, этот Шалыгин? Нам все пригодится.
– Он был… ничего… нормальный. – Алексей задумчиво потер затылок. – Ребята его, честно говоря, не любили.
– Почему? – Блондин откинулся на спинку кресла.
– Не знаю. Может, потому… посылками из дома не делился, сначала…
– Значит, он был жадным? – спросил Стас.
– Я бы не сказал. Просто… Он же из поселка! А поселковые, что деревенские – не очень сначала делятся…
– И как же вы подружились? – Блондин улыбался.
– Да не подружились мы! Мне наш комбат приказал натаскать его на тренажерах. – Алексей затравленно переводил взгляд со Стаса на блондина и обратно. – Там же горы! А салаги приходят – у них колени слабые, они даже вещмешок таскать не могут, из бронежилетов пластины выбрасывают, чтобы легче по горам ходить. Вы че – не знаете? Я его на тренажерах накачивал, вот он и стал ко мне лепиться, девчонки своей фотку показал…
– Так, так, – оживился блондин. – Как ее зовут?
– Не помню, а может, он не сказал…
Японский бог, что он несет?! Кто купит эту дешевку? Ведь эти гэбешники могут все проверить! В батальоне все знали, что они с Юркой были как братья кровные, на «блоки» только вместе ходили. А сколько раз Юрка прикрывал его, когда он к Улиме смывался, а кто, как не Юрка, делился с ним этими редкими посылками из дома…
Алексею Одалевскому некому было присылать посылки в армию. Его мать умерла, когда ему еще не было года. Он ее, конечно, не помнил. Как ни странно, но у отца не сохранилось ее фотографии. Только у бабки Маши висела на стене маленькая пожелтевшая, оборванная карточка. Из-под стекла смотрела серьезная десятилетняя девочка с толстыми темными косами. А с отцом, который умер шесть лет назад, у Алексея всегда были натянутые отношения. Еще в детстве он часто замечал, что отец тяготится им и, повзрослев, понял почему. Отец никогда не любил свою жену. Женился на ней только потому, что она забеременела. Коммунисту Александру Одалевскому пришлось законно оформить брак с семнадцатилетней фабричной девчонкой, которую он по пьянке почти изнасиловал. И сколько Алексей помнил себя, у него никогда не было дома. Сначала круглосуточные ясли и детский сад с сердитыми няньками. Затем интернат, где воспитательницы каждый день раздавали детям по сотне подзатыльников и оплеух. Редкие, иногда чуть не раз в год визиты вечно разъезжающего отца, который постоянно менял и профессии, и женщин. Но пока жива была бабка Маша, крикливая толстая старуха, у Алексея хоть было куда прийти по воскресеньям. А когда она умерла, ходить стало некуда. Так и оставался Алексей в пустом интернате по воскресеньям и праздникам, валяясь на кровати и стараясь переспать длинные одинокие дни…
Учился он кое-как. Учителя в один голос говорили, что его губит лень. Действительно, Алексею было противно сидеть за домашним заданием больше получаса. И когда окончил школу, нисколько не огорчился призыву в армию. В армии, в тренировочном лагере под Ашхабадом, он, как и все новобранцы, прошел в «карантине» период испытаний для новичков: издевательства сержантов и уже послуживших, так называемых стариков. Он мыл сортиры зубной щеткой, ползал по грязи, чистил по ночам на кухне картошку, терпел зуботычины пьяных офицеров. Но если для многих салаг это было время унижения, депрессии и отчаяния, то для Алексея тут почти все было не в новинку: законы армейского быта были сродни интернатским.
Алексей никогда не задумывался о справедливости этих неписаных законов. Он подчинился им много лет назад, еще ребенком. Побеждает сильный, злой, жестокий! У кого зубы острей, кулак тяжелей, глотка луженей! Разве это не справедливо? Он так жил, так жили вокруг него, и в армии он снова оказался в родной стихии. Поэтому Алексей Одалевский был хорошим солдатом. И когда объявили отправку в Афганистан, весь батальон грузился в самолет с песнями. Еще бы! Ведь в загранку летим, братцы! «Наш самолет „Ту-104“ компании „Аэрофлот“ совершает рейс по маршруту Ашхабад – Кабул, – объявила молоденькая курносая стюардесса. – Полет будет проходить на высоте 6000 метров. Температура в Кабуле плюс 26 по Цельсию, в горах по-весеннему расцвели тюльпаны». «Ур-ра!!!» – грохнул ей в ответ весь самолет. Вот как они тогда летели! Теперь, когда у моджахедов появились американские «стингеры», «Аэрофлот» перестал возить солдат, на десантных «антонах» летают. А тогда летели в мягких креслах, с комфортом, со стюардессами! Правда, когда из Кабула их перебросили в Нанганхар – им стало не до тюльпанов…
– А ты вспомни. – Блондин встал с кресла, отошел к окну. – Ты вспомни, Алеша. Если у Шалыгина была девушка, то нам она очень нужна. Ты вспомни. Откуда она? Из того же Твердыша?
– Я не помню, гад буду! Я же после контузии…
– А ты подумай. Ты же видел ее письма. Он же тебе ее письма показывал?..
– Да врет он все! – вдруг решительно сказал Стас блондину. – Ты что, не видишь? Он нам мозги пудрит! Девушка! Фотография! А конкретно – ни хрена!
– Да я же говорю – я после контузии, – развел руками Алексей и, как в интернатских скандалах, стал повышать голос до крика: – Я три месяца в госпитале отвалялся! У меня справка…
– Ша! – Стас саданул кулаком по столу. И сказал спокойней: – Ша. Ты нас на горло не бери, мы не таких видали. Но учти: тебя, Одалевский, пока, – Стас выделил это «пока», – никто ни в чем не обвиняет. Но нам нужна информация о предателе родины. Правдивая информация! Ты понял?
– Говорил он тебе, что хочет бежать? – Блондин неторопливо подошел к свободному стулу у стены и сел.
– Нет. Никогда! – Алексей постарался искренне возмутиться. – А то… Я бы его отговорил, гад буду!
Блондин оживился:
– Отговорил бы? А почему?
– Ну… потому… потому что…
Прости, Юрка, кореш мой единственный! Не смог я тебя тогда отговорить! А жаль! Не было у меня друга лучше, чем ты, не было и не будет! А сейчас надо выкручиваться – не ради тебя, тебе-то что, а ради себя. Надо, как в интернате, валить все в одну кучу, смешать, замутить, прикинуться дурачком контуженным!
– Потому что это предательство родины! – на едином дыхании выпалил Алексей и открыто посмотрел блондину в глаза. Того, казалось, разочаровал ответ.
– Очень искренне сказал! Молодец! – насмешливо протянул он. – Но все-таки расскажи нам о нем подробнее. Вы же год воевали вместе. Что он был за парень? Любил, например, книжки читать? Как говорили древние философы: скажи мне, какие ты книги читаешь, и я скажу тебе, кто ты.
– Книжки? – Алексей искренне рассмеялся. Ах ты жук навозный! Тебя бы туда хоть на месячишко! Тебя бы в «зеленку», на выносной пост или в горы на «блоки»! В эти сучьи горы, где зимой от переохлаждения и страха печень перестает работать, где летом, в жару – только в касках и бронежилетах и ползаешь, как червь, и ждешь каждый миг или пули снайпера, или прыжка духа на спину. Тебя бы на мины, на разминирование – ты бы не спрашивал про книжки! Ты бы об одном только думал и день и ночь – где добыть водки или гашиша, чтоб забыть, все забыть, отключиться…
– Он не читал книжек. Там вообще никто не читает книжек. Не до того, – ответил Алексей и выжидательно посмотрел на молчавшего Стаса. Кто из них старший, кто кому начальник, на кого больше играть?..
– Я так просто спросил. Понятно, что во время войны не до книжек, – усмехнулся блондин. – Насколько нам известно, Шалыгин исчез во время боя, где тебя ранили. И сержант Жеботько видел вас вместе во время боя.
Алексей почувствовал, как предательски задергалось веко левого глаза и задрожали руки. Значит, зря он тут с ними ваньку валяет: они все знают. Жеботько видел… Но что?
– Что произошло в том бою? Расскажи, пожалуйста, подробнее, – ласково попросил блондин и, усевшись удобнее, закинул ногу на ногу.
– А че рассказывать? Разве это бой был? Мы на засаду напоролись. И меня чуть не первой гранатой звездануло. Ну, ранило то есть. Я сознание потерял. Последнее, что помню: наш старлей крикнул: «В машину! Засада!» И тут меня стебануло! Извиняюсь, конечно.
– А где в это время был Шалыгин?
– Рядом, «в броне». Ну, в БРДМ, по-нашему. А куда он потом исчез, я, честное комсомольское, не знаю…
– А Жеботько сказал, что после приказа командира Шалыгин побежал в сторону душманов, а ты полез в машину. Но вдруг сорвался и бросился за дружком. И только тогда тебя, как ты говоришь, стебануло. Не юли, Одалевский! Ты решил бежать вместе с ним. Но тебе не повезло. Или повезло – это как посмотреть! Тебя ранило, и твой закадычный дружок видел это, но даже не остановился. Ему было не до того: он же ведь бежал сдаваться в плен! – Блондин говорил тихо и смотрел лучистыми глазами прямо на побледневшего Алексея. – Так это было?
Одалевский понял, что пришел час брать глоткой, иначе никакие оправдания не помогут. Тем более что он чист перед ними: никогда у него не было желания бежать! Просто тогда, влезая в БРДМ, он вдруг понял, что теряет Юрку навсегда. Он даже не знал, что будет делать: орать на него, стрелять в него или силой тащить друга назад! Только однажды он чувствовал такую же боль утраты – когда гроб бабки Маши опускали в землю…
– Не, не так! – закричал Алексей блондину. – Я не стебанутый, чтобы в плен сдаваться! Я знаю, что эти басмачи делают с нашими! Лучше пулю в лоб! А то, что Жеботько вам натрепал… Так этому гаду хорошо цену знали! Он был просто бздун и всех ненавидел. И нас с Шалыгиным тоже. За то, что мы как-то после боя его уделанные штаны всем показали! Нашли кого слушать – Жеботько! Он вообще не из нашего взвода!
– Остынь! Какую речь толканул! – Блондин насмешливо скривил губы. – Значит, ты хочешь сказать, что не собирался бежать с Шалыгиным?
– Не только не собирался, но был против…
– А, так ты все-таки знал, что он сбежит? – вмешался молчавший до сих пор Стас.
– Не ловите меня на словах! Не хотел я бежать и ничего о побеге Шалыгина не знаю. Я был уверен, что он погиб. – Алексей кивнул на окно: – Можете спросить у заводских ребят! Я им рассказывал, что кореша потерял. А против был… ну, я вообще против всех предателей родины!
Послышался осторожный стук в дверь. Стас выключил магнитофон и сказал: «Войдите». Заискивающе улыбаясь, вошел парторг Гущин с большим подносом в руках.
– А вот и чаек… Здесь бутерброды, а для особо проголодавшихся горяченький гуляш. Наша повариха Зина большая мастерица по гуляшам с гречневой кашей.
– Спасибо, Иван Михалыч, спасибо! Пахнет действительно знатно! – Блондин глубоко вдохнул острый запах тушеного мяса. – Поставьте на стол и… пройдитесь по цехам, наведите там порядок с вашими алкашами. Если, конечно, у вас нет срочных партийных заседаний.
Иван Михалыч понимающе замахал руками:
– Конечно, конечно! Я побежал!.. Если что нужно – кликните и… Сколько нужно, столько и разговаривайте! – И он боком, торопливо вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Блондин подошел к столу, где стоял поднос, и придирчиво посмотрел на еду:
– Как думаешь – выживем после этого гуляша? Ты будешь, Стас? И ты, Алексей, подсаживайся поближе. Раздели с нами, как говорится, скромную заводскую трапезу. – Он снова уверенно сел в кресло парторга и подвинул к себе тарелку с гуляшом, где стараниями Гущина мяса было в десять раз больше, чем в обычной столовской порции.
– М-м-м! Вполне ничего! – Блондин иронично обвел всех глазами. – Действительно настоящее мясо. А гречневая каша могла быть получше. Вот моя бабушка умеет варить гречневую кашу – каждая крупинка отдельно. А твоя, Алексей, бабушка Маша умела рассыпчатую кашу варить?
– Не помню, – мрачно бросил Алексей.
Про бабушку спросил, гнида! Показывает, что все про меня знает. И чего перед ними фасоны держать?! Предлагают – надо жрать. Так даже естественнее будет…
– Знаешь, Алексей, как говорит русская пословица: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Так и мы, давай забудем про старое. – Блондин усердно прожевал небольшие сочные куски мяса. – Теперь уже трудно доказать, хотел ты бежать с Шалыгиным или это поклепы Жеботько. Хотя, если нам понадобится, мы все сможем доказать. Не так ли, Стас?
– Так ведь их в том бою видел не один Жеботько, – усмехнулся Стас. – А еще Дурев, Кащенко, Семакин… Они тоже говорят, что Одалевский с Шалыгиным не к машинам, а от машин побежали.
– Да что они могли видеть? – вскипел Алексей. – Дурев вообще уже в отключке лежал, контуженный! Его БРДМ первым на мине подорвался!.. Че вы меня на арапа берете? Семакин и Жеботько не из нашего взвода!..
– Да? Действительно странно… – Блондин задумчиво посмотрел на него. – Четыре человека, не сговариваясь, твердят одно, но оказывается, что один из них был в отключке, другой просто гнида и сексот… Что ты думаешь, Стас?
– Куда вы гнете? – Алексей со стуком поставил тарелку на стол. В голосе зазвенела слеза. – Что вы хотите? Я сказал вам правду. Да, я видел, как Шалыгин побежал к душманам. Без оружия. И я рванулся за ним. Потому что хрен его знает, может, он чокнулся, а может, он подвиг хотел совершить – как Матросов, накрыть их пулемет своим телом. И тут меня ранило. Ну!
– Ты не ори и истерик не закатывай! – зло сказал Стас. – Скажи спасибо, что с тобой по-человечески разговаривают. И здесь, а не в другом месте. Понял?
– Спокойно, Стас, остынь. Человек не до конца понимает серьезность ситуации, вот и все. Но, Алеша, Стас тоже прав. Мы тебя ни в чем не обвиняем, как видишь – кашу с тобой вместе едим. Но попади это дело к другим, они могут повести его иначе. Вот и все. – Блондин отодвинул от себя опустевшую тарелку, достал из кармана платок, аккуратно вытер им губы и подбородок. – Я не хочу сказать, что мы ангелы! Ты этому не поверишь. Просто нам тебя сажать не надо, у нас другая задача. Мы со Стасом разработали план. – Блондин сложил платок и положил его в карман. – Не буду вдаваться в подробности. Как говорится, профессиональная тайна. Но в этот план входит не ссора с тобой, а, наоборот, сотрудничество.