Просьба друга Кюхельману была понятна. История с парусником здорово подорвала репутацию артиллеристов Вагнера. Первое судно, которое они встретили, когда пересекли Атлантику, было небольшим парусником с красивым именем «Кармен». Погода была скверная, лодку раскачивало из стороны в сторону, волны заливали палубу. Доставалось и кораблю, ветер рвал паруса, швырял его и кренил мачты к самой воде. Торпедой взять такую цель было нереально. Проделав такой трудный путь, встретив первое, пусть даже небольшое судно противника, – и не открыть счет побед казалось немыслимо. А потому решили рискнуть – расстрелять его из пушки. Наводчиков, привязанных ремнями к орудию, волны окатывали с головой. Заряжающий стоял по пояс в воде. Но желание отправить первую победную радиограмму заставляло не обращать внимания на погодные трудности. Но проблемой с погодой дело не ограничилось. Экипаж судна, обнаружив, что по ним ведут стрельбу, начал маневрировать и пытался оторваться от лодки, осложнив и без того нелегкую задачу артиллерийского расчета. Лейтенанта Вагнера швыряло на мостике рубки, как осенний лист под ногами прохожих. Пытаясь перекричать вой ветра и как-то помочь своим подчиненным, он сорвал голос. После получасовых мучений один снаряд все-таки угодил в корпус корабля. Команда парусника, реально оценив ситуацию, пересела в спасательную шлюпку и, дружно налегая на весла, поплыла в сторону видневшегося на горизонте берега острова Гаити. Для них все закончилось. «Кармен», брошенная экипажем, набрав полные паруса ветра, рванула в открытое море. За ней, стараясь завершить начатое дело и громыхая пушкой, поспешила сто шестьдесят шестая.
В конце концов, изведя уйму снарядов, парусник отправили на дно. Однако артиллерийский расчет вместо заслуженной благодарности попал под огонь критики своей команды, очень быстро забывшей о жутких условиях, при которых велась стрельба. Но хорошо запомнившей, что на это несчастное судно ушла почти половина артиллерийского боекомплекта. Шутки вроде «Вы бы лучше перегрузили все снаряды, которые отстреляли, на борт „Кармен“ без стрельбы, она бы под их весом утонула!» выводили лейтенанта Вагнера из себя.
«Конечно, Герберт правильно делает, что стоит горой за своих пушкарей, – думал Кюхельман, – да и торпеды сэкономить было заманчиво».
– Гюнтер, посмотри, какой он перегруженный, по самые борта сидит. – Вагнер видел колебания командира и продолжал выпрашивать: – Ему много не понадобится. На три тысячи метров подойдем, клянусь, ни одного снаряда мимо не положим!
Лодка двадцатиузловым ходом стремительно приближалась к пароходу. Надо было принимать решение.
– Хорошо, Герберт, – Кюхельман наконец решился, – но с торпедистов готовность не снимаю. Если что, добьем.
– О-хо-хо! Будь спокоен, Гюнтер, они не понадобятся. – Вагнер подпрыгнул от радости и, пытаясь высмотреть в толпе на палубе своих артиллеристов, заорал: – Расчет к палубному орудию! Что глазеете? Живо, пока командир не передумал!
Расталкивая экипаж, внутрь лодки бросились наводчики и заряжающий, споро вытащили на верхнюю палубу прицел и ящик со снарядами. Намечалось настоящее шоу, и тут уж от желающих помочь не было отбоя. Мгновенно скрутили герметичную крышку со ствола орудия. Моряки выстроились в живую цепочку: из погребов в центральный пост, дальше на мостик и вниз к орудию. Палуба начала заполняться снарядными ящиками.
Теперь в бинокль был отлично виден обвисший американский флаг, палуба, заставленная деревянными контейнерами с красными надписями, сливающимися в полосы. Но никого из экипажа видно не было.
– Странно, посмотри Герберт, я никого не вижу из команды. – Они с Вагнером продолжали с мостика рассматривать пароход в бинокли. – И нас, похоже, тоже еще не видят.
– По местному времени сейчас шесть утра, спят, наверное.
– Но вахта должна же у них быть.
– Ничего, сейчас разбудим! Орудие готово, прикажешь открыть огонь? – Вагнер потирал руки от нетерпения.
– Подожди. Если не видят, так давай еще ближе подойдем. – Кюхельман опустил бинокль. Вокруг глаз отпечатались красные круги. – Странно, должны бы уже нас заметить. Может, он командой брошен?
– Да спят они! Вот увидишь, сейчас стрельбу начнем, вмиг наверх повыскакивают. Гюнтер, а ты название видишь?
– Нет. На корме, вероятно, нам не видно.
У Кюхельмана в глубине души шевельнулось чувство тревоги. Может, все-таки пустить торпеду, да и дело с концом?
– Полторы тысячи метров осталось, здесь и слепой не промажет! Гюнтер, пора! – Вагнер в недоумении посмотрел на командира. Он что, его протаранить решил?
– Давай, Герберт! Он твой! – Махнув рукой, отметая все сомнения, Гюнтер повернулся к механику: – Эрвин, стоп машинам.
Экипаж мгновенно освободил палубу перед стволом орудия. Матросы гроздьями повисли на ограждении рубки, расселись на ящиках, занимая места получше, только бы не пропустить самое интересное. Кюхельман неторопливо спустился по трапу рубки и пристроился на снарядном ящике, наблюдая за работой артиллеристов.
– Бить по ходовому мостику, цель – радиорубка. – Вагнер подождал, когда спустится командир, и прокричал: – Огонь!
Грохот выстрела ударил по ушам. Взгляды впились в стремительно удаляющуюся точку снаряда. Скрывшись в мощной надстройке парохода, он взорвался внутри. Вокруг закипела вода от падающих обломков, выбитых иллюминаторов и оторванных кусков обшивки.
Попадание экипаж приветствовал мощным ревом восторга. Грохнул второй выстрел, снарядом снесло часть ходового мостика корабля. Из образовавшейся дыры повалил белый дым. Дальше, как по команде, палуба парохода заполнилась народом.
– А вот и доблестный экипаж, – Кюхельман насчитал около тридцати размахивающих руками и мечущихся с кормы на нос и обратно матросов.
С остановленными двигателями лодка по инерции продолжала медленно двигаться вперед. До корабля, казалось, подать рукой. Между хлопками выстрелов отчетливо слышались крики американцев. На пароходе царила атмосфера паники и хаоса. Моряки лодки невольно затихли, наблюдая, как полуголые матросы бегают по палубе, сбивая друг друга с ног, и, ломая леера, сыплются за борт. На них сверху рухнула сорванная спасательная шлюпка. Еще одна шлюпка качалась рядом с бортом, перевернутая вверх дном. Через минуту палуба парохода была пуста. Заполнив оставшиеся целыми три лодки, американцы налегли на весла и с завидной скоростью удалялись в противоположную сторону от подлодки, прикрываясь корпусом корабля.
«Идиоты… – подумал Гюнтер, – возьми наводчики чуть с перелетом, и снаряд ляжет точно среди лодок. Будут потом на весь мир трезвонить, что немцы расстреливают из орудия спасательные шлюпки».
– Вот вам наглядный урок, – подняв кверху палец, он обратился к команде, – как не надо нести вахту! Они нас попросту проспали!
На корме парохода появились языки пламени. Черный дым мощным столбом пополз в небо.
– Странно, они даже не пытались спасать корабль, – поймав паузу между выстрелами, продолжил командир. – Героизм здесь явно не в почете.
«А вот видимый за километры черный столб дыма совсем некстати», – подумал он.
– Герр командир! – Из рубки показалась лохматая голова радиста. С выпученными глазами, задыхаясь, он прокричал: – Радио! Они работают открытым текстом! Дают координаты места и атаки подводной лодкой!
– Вот черт! Этого еще не хватало! – Кюхельман вскочил с ящика. – Все, Герберт, хватит! Торпедисты добьют.
– Пять минут! Всего пять минут, командир! – взмолился Вагнер.
Гюнтер огляделся вокруг, желая удостовериться, что они по-прежнему одни, и выдохнул:
– Но ни минутой больше! Бейте по мачте с антеннами, заткните его, наконец!
Он внимательно рассматривал в бинокль пароход. Как такое могло произойти? На палубе никого не было видно. От надстройки и ходового мостика практически ничего не осталось, лишь торчали куски вздыбленной палубы, загнутые трубы и свисающие провода. Вокруг судна поверхность воды была усеяна плавающими обломками и всяким хламом. Кверху ножками, не желая тонуть, покачивался обеденный стол.
Наконец, срезанная точным попаданием единственная корабельная труба, подпрыгнув, рухнула на мачту, запутывая и обрывая антенны. Пока целыми и нетронутыми, сотрясаясь при каждом новом попадании, стояли на палубе контейнеры.
Гюнтер попытался прочитать надпись, но, кроме первой буквы «D», ничего не смог разобрать. Увидев, как рухнула мачта с антеннами, он повернулся к рубке, ожидая очередного явления радиста Ганса Траупа.
– Герр командир! Они замолчали!
Кюхельман кивнул. «Странно, – подумал он, – что хотя бы кому-то из этого стада, именуемого командой, не чуждо чувство долга». Американский радист заслуживал только восхищения. Гюнтер всегда питал уважение к смелым людям, неважно, друзья они или враги. И если это был противник, ему никогда не хотелось его гибели. И сейчас он искренне надеялся, что с обратной, невидимой стороны парохода еще осталась какая-нибудь уцелевшая шлюпка и сейчас радист наверняка гребет веслами, удаляясь от обреченного парохода.
– Бейте под ватерлинию, – не отрывая бинокля от глаз, он дал команду наводчикам. – Пора ему пустить воду в трюм.
Мокрые от пота заряжающие, как в топку печи, один за другим заталкивали снаряды в ствол орудия. Но, несмотря на все старания Вагнера и его артиллеристов, корабль не собирался тонуть. Корма осела в воду, немного усилилось пламя, но этим все и ограничилось.
– А это еще что такое? – Бинокль выхватил среди мусора, окружившего пароход, черную точку, явно двигавшуюся в их направлении.
– Это человек, – подал голос старший помощник. – Плывет к нам.
Гюнтер рассмотрел черную голову, четкие взмахи рук, демонстрирующие отличные навыки пловца.
Почему он черный? Ему уже приходилось видеть моряков, наглотавшихся нефти рядом с торпедированным танкером. Их черные головы, обтянутые нефтяной пленкой, беспомощно качались на волнах. Руки били по воде, пытаясь выиграть лишнюю секунду жизни. Но сейчас он не видел разлившегося топлива, да и на агонию движения пловца похожи не были.
– Он негр, – как будто прочитав его мысли, объявил старший помощник.
Пловец быстро приближался к лодке. Команда, позабыв о пароходе, рассматривала американца.
До лодки оставалось не более пятидесяти метров, американец помахал рукой и что-то прокричал. Не заметив в свой адрес никакой агрессии, он в несколько взмахов оказался у носа лодки. Перебирая руками вдоль корпуса, поравнялся с рубкой и легко, по-кошачьи взобрался на палубу.
Никто не проронил ни слова, разглядывая непрошеного гостя. Черный с отблеском, как мазут, он улыбался во весь рот, демонстрируя белые зубы. Мощного сложения, ростом повыше любого из подводников, за пару глубоких вздохов восстановив дыхание, американец вдруг рухнул на колени.
От неожиданности ближайшие к нему моряки попятились.
Разглядывая команду и пытаясь определить капитана, он затарахтел на непонятном языке с невероятной скоростью.
Кюхельман озадаченно разглядывал чернокожего. Ему показалось, что несколько прозвучавших слов похожи на английский язык.
– Ваше имя? – старательно подбирая слова и вспоминая весь свой словарный запас английского, Гюнтер дал понять, кто здесь старший. – Как вас зовут?
Мгновенно сориентировавшись, американец, подняв к небу руки и продолжая стоять на коленях, теперь обращался только к нему. Переживая, что не успеет все рассказать, он говорил еще быстрее. Делая страшные глаза, он показывал то на корабль, то на море или солнце. Кюхельман чувствовал себя окончательно сбитым с толку.
– Он говорит, что он не американец, а доминиканец. На корабле случайно, подвернулась возможность подзаработать. Он простой моряк и обожает немцев. – Старший помощник раздвинул толпу и, наклонившись, внимательно разглядывал чернокожего матроса. – И, кстати, капитан, он говорит на английском.
Гюнтер опешил. Неужели обер-лейтенант позволил себе иронию в его адрес? Со старпомом у них были сложные, строго служебные отношения. Но насмешек над командиром он себе еще не позволял.
«Пусть он и посажен мне на голову штабом, – подумал Гюнтер, – но подобное терпеть я не намерен, даже если мой английский действительно примитивен». Исподлобья он хмуро посмотрел в лицо старшему помощнику.
– Но сразу видно, это его не родной язык. Говорит плохо, с жутким акцентом, – обер-лейтенант понял, что сказал лишнее, и попытался сгладить свой ляп. Ссориться с командиром ему не хотелось. – Его зовут Удо Герреро, и он вас прекрасно понимает.
– Название судна? – Кюхельман решил, что обязательно поговорит со старпомом и поставит его на место. Но не сейчас, попозже.
Герреро вновь взорвался мощной словесной тирадой, размахивая руками.
– Корабль называется «Генерал Ли», – жестом остановив его, перевел обер-лейтенант.
– О-о, генерал! – Гюнтер удивленно поднял брови. – Но он же сказал гораздо больше?
– Капитан, он опять перечисляет все его трудности, больную родню и всякую прочую ерунду. Не думаю, что вам интересно это слушать.
Складывалась странная ситуация. Кюхельман задавал вопрос на английском языке, Герреро, понимая его, тоже отвечал на английском, который командир не понимал. Для него и для всех сказанное доминиканцем переводил старший помощник.
– Вам известен тоннаж вашего судна?
– Он неплохо осведомлен для простого матроса, – удивился обер-лейтенант, – говорит: 5184 тысяч тонн.
Гюнтер сделал себе пометку на руке химическим карандашом, чтобы потом перенести в судовой журнал.
– А почему не уплыл с остальными?
Гримаса Удо была красноречивее слов. Казалось, он действительно сейчас расплачется. Растирая руками лицо и всхлипывая, Герреро взорвался новым рассказом.
– Его бросили. Американцы не любят черных. Он пытался забраться в шлюпку, но его вышвырнули. Проплыв немного рядом с лодками, он развернулся и поплыл к нам, потому что знает: немцы лучше американцев. Он простой матрос, на корабле мыл полы в каютах, – старпом еле успевал переводить, с сомнением глядя на мощный торс доминиканца. Такой, пожалуй, сам всех из шлюпки выбросит.
Обратив внимание, что выстрелы орудия стали реже, Гюнтер посмотрел на корабль. Огонь теперь полыхал, охватив половину палубы. Языки пламени, отрываясь, взлетали в небо. «Генерал Ли» стоял с сильным левым креном, так что отчетливо была видна вся палуба с контейнерами. Жить пароходу оставалось явно недолго.
«Надо спросить, что за груз везли», – подумал он. Но никак не мог вспомнить, как на английском будет груз. А к старпому обращаться за помощью не хотелось.
– Что здесь делали и какой у вас порт следования?
– Они следовали в Новый Орлеан, но им пришла радиограмма остановиться и ждать корабли сопровождения. Командование испугалось немецкой подводной лодки, о которой стало известно от трех спасшихся моряков с потопленного судна.
– Значит, наши мексиканцы все-таки добрались до Флориды.
Гюнтер перехватил взгляд доминиканца. Тот очень внимательно и оценивающе смотрел на горящий корабль. Потом, спохватившись, начал вновь о чем-то рассказывать.
– Он просит оставить его с нами. – Старпом пожал плечами, мол, решай сам, командир.
– Отто, ты прекрасно знаешь наши правила, – Гюнтер впервые обратился к старпому по имени. – Мы не круизный лайнер и не можем никого брать.
Он отвернулся от доминиканца. Бывают в жизни решения, которые неприятно принимать, но если он считает себя командиром, то принять их обязан. Так ему говорил еще Вернер Хартман.