«Но Коллер не был обвинен ни в каких преступлениях. Ему не было нужды перекладывать вину на чужие плечи».
От Коллера и Кальтенбруннера Серватиус перешел к ужасающим фактам деятельности эйнзатцгрупп (групп уничтожения), значительная часть ответственности за их деятельность лежала на Эйхмане.
Глава 2
Когда 22 июня 1941 г. Адольф Гитлер вероломно предал Иосифа Сталина и двинул свои мощные армии во главе с фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем (1881–1948; в начале Великой Отечественной войны был главнокомандующим сухопутными войсками Германии. 19 декабря 1941 г. был уволен в запас – из-за поражения немцев под Москвой. – Ред.) в Россию, за немецкими войсками следовали вездесущие эйнзатцгруппы, банды убийц, наделенных чрезвычайными полномочиями, которые всегда были готовы писать кровью на страницах истории, не заботясь о своих черных душах. Задачей эйнзатцгрупп не было оказание помощи войскам Браухича сломить сопротивление России. Их функции вообще не имели ничего общего с военными задачами рейха. На востоке с самого начала войны действовало четыре таких группы по 1000–1200 человек, и перед ними была поставлена уникальная цель: уничтожение всех людей, в чьих венах течет еврейская кровь (а также политработников – основы советской структуры власти. – Ред.).
В последние дни войны 24 командира эйнзатцгрупп были захвачены в плен. Затем их привезли в Нюрнберг и предъявили обвинение в убийстве 1 миллион безоружных мужчин, женщин и детей. Один из обвиняемых еще до начала суда совершил самоубийство. Мне довелось председательствовать на том суде. Именно благодаря тому, что мне пришлось узнать в Нюрнберге как судье и как офицеру ВМС США, меня пригласили свидетельствовать на процессе по делу Эйхмана.
Однажды я сидел среди посетителей на суде в Бейт-Хаме и слушал рассказы свидетелей, которым довелось на собственном опыте испытать все то, чему подвергались жертвы в нацистском царстве террора. Неожиданно я поймал себя на том, что стараюсь прижать поближе к ушам наушники своего радио, чтобы не пропустить ни одного слова из английского перевода, проникавшего в мое возбужденное сознание. Свидетельница, стройная седоволосая женщина средних лет, с выражением страдания на лице рассказывала, комкая носовой платок и иногда вытирая им глаза, о том, как одно из подразделений эйнзатцгруппы приехало в городок Загровский (обнаружить на картах не удалось. – Ред.) в Западной Белоруссии, где она проживала.
Рано утром ее разбудили звуки проносившихся мимо ее дома галопом лошадей. Она увидела, как офицеры СС направились к синагоге, выбили двери и превратили ее в конюшню. После этого эсэсовцы приказали ей и соседям с вещами собраться на площади возле рынка. Туда направились 500 еврейских семей.
Там солдаты в стальных шлемах приказали городскому раввину надеть свой молитвенный платок, читать молитвы, а потом петь и танцевать. Он отказался, и за это его избили. Стоявшие рядом люди попытались защитить его с криками: «Слышишь, о Израиль!» Но и их тоже избили.
Во время этой суматохи к площади подъехали несколько грузовиков. Евреев, которые носили специальные знаки – «звезда Давида», начали загонять в машины. Но для госпожи Йосселевской и ее восьмилетней дочери Меркеле в грузовике, в который ее направили, не хватило места, поэтому ей и еще нескольким человекам приказали идти следом. Грузовик, набрав скорость, направился в сторону еврейского кладбища, которое находилось в 3 километрах. Женщине приходилось бежать за ним изо всех сил, так как в противном случае солдаты грозили ее застрелить. Другие евреи, те, кто споткнулся и упал, уже лежали вдоль дороги нелепо скорчившись, застреленные охраной с грузовиков.
Когда процессия прибыла на кладбище, Йосселевская увидела, что там вырыта глубокая яма, на краю которой уже стояли многие из ее соседей, в то время как солдаты занимали позицию для стрельбы.
«Мы все еще надеялись, – с плачем восклицала Йосселевская со свидетельского места, – что то, что с нами происходит, всего лишь очередная пытка. Наверное, люди всегда сохраняют надежду выжить». Она вспоминала, что, когда в то утро собиралась в дорогу, дочь спросила ее: «Мама, зачем ты заставляешь меня надевать субботнее платье? Нас ведь везут убивать». Теперь же, на кладбище, маленькая девочка снова оживленно просила ее: «Мама, чего мы ждем? Давай убежим!»
Свидетельница сделала паузу и на мгновение через очки быстро посмотрела на своих соседей, будто желая убедиться, что они слышат ту невероятную историю, которую она пытается довести до их ушей. Госпожа Йосселевская продолжила рассказ. Обжигающим потоком фраз она рассказала, как «несколько молодых людей попытались убежать, но их сразу же поймали и на месте расстреляли».
Офицер приказал вновь прибывшим раздеться. Отец Йосселевской отказался сделать это. Два эсэсовца набросились на старика и сорвали с него верхнюю одежду, но он продолжал упорно сопротивляться их попыткам сорвать с себя нижнее белье, потому что, как он твердил, чувство человеческого достоинства не позволяет ему стоять голым среди остальных людей. Его небольшая речь о человеческом достоинстве была прервана пулей, и он опрокинулся в ров. Другой палач застрелил мать Йосселевской. Ее бабушка, которой было 80 лет, обнимала руками двух маленьких детей. И она, и дети под свинцовым градом упали в ров. Тетя Йосселевской с двумя детьми, которые с криками цеплялись за ее юбку, были сброшены вниз следующим смертельным залпом. А вот что Йосселевская рассказала о судьбе своих сестер: «Там была и моя младшая сестра, и она хотела, чтобы ее отпустили. Она умоляла об этом немцев; она, раздетая, просила отпустить ее. Вместе с одной из ее подруг она подошла к немцам. Девушки стояли обнявшись, полностью раздетые. Она попросила, чтобы их пожалели. Немец посмотрел ей в глаза, а потом застрелил обеих. Они так и упали вместе, обнявшись, две молодые девушки, моя сестра и ее подруга. Затем застрелили мою вторую сестру, а потом подошла и моя очередь».
К тому времени из всех рядов охваченного волнением зала Дворца правосудия доносились приглушенные всхлипы сдерживаемых рыданий, вскрики боли и ужаса. Я почувствовал влагу на своих глазах. Потом внезапно, как будто кто-то призвал всех к молчанию, люди вытерли глаза, проглотили слезы и подались вперед, чтобы вернуться к отчаянному голосу свидетельницы. Теперь она рассказывала, как один из солдат эйнзатцгруппы с винтовкой наготове спросил: хочет ли она, чтобы он сначала застрелил ее, а потом ее дочь, или наоборот? Йосселевская простерла руки, как бы защищая маленькую девочку в новом субботнем платье. Палач вырвал Меркеле из рук матери, застрелил ее и бросил в ров. Потом он выстрелил в Йосселевскую, и она упала в общую могилу.
Позже женщина пришла в себя. Пуля лишь слегка оцарапала ей кожу. Когда к ней вернулось сознание, она не могла поверить, что осталась жива. Женщина думала, что такое чувство испытывает каждый перед смертью. Я услышал через радиоприемник нечто такое, что заставило меня онеметь: «Я думала, что умерла и все это чувствую уже после смерти. Потом я почувствовала удушье. Сверху на меня продолжали падать люди. Я попробовала пошевелиться и почувствовала, что жива, что могу подняться. Я задыхалась. Я слышала выстрелы и молила еще об одной пуле, чтобы мои страдания прекратились. Одновременно я пыталась спасти себя, найти немного воздуха, чтобы дышать. А потом почувствовала, что карабкаюсь вверх по телам. Мертвые тела будто бы тянули меня руками вниз, вниз, вниз. Но потом из последних сил мне удалось выбраться на самый верх могилы. Когда я там оказалась, не смогла узнать то место – так много мертвых тел лежало повсюду. Мне хотелось найти конец той бесконечной галереи мертвых тел, но я не смогла. Это было невозможно. Они лежали и умирали в муках. Не все из них были уже мертвы. Но они находились при последнем издыхании. Голые, расстрелянные, но все еще живые. Дети кричали: «Мама! Папа!» Я не могла держаться на ногах».
Она упала в ближайшие кусты в невыразимом страдании и отчаянии. Затем вернулась к могиле. Солдаты эйнзатцгруппы уже уехали. Женщина хотела умереть.
«Я молилась, чтобы могила разверзлась и приняла меня живой. Во многих местах сквозь землю могилы проступала кровь. Она лилась, как поток воды. Теперь весной я всегда вспоминаю те потоки крови сквозь землю могилы. Я пыталась копать могилу руками, но не смогла раскопать ее. Я звала свою мать, своего отца. «Почему они не убили меня? В чем моя вина? Мне не к кому пойти. Я видела, их всех убили. Почему я избежала этой участи? Почему меня не убили?»
Через три дня крестьянин нашел раненую женщину и взял ее к себе домой. Его жена кормила ее и ухаживала за ней, а когда она снова смогла двигаться, она ушла в лес, где прятались другие евреи. Она жила там три года (видимо, в отряде белорусских партизан. – Ред.), пока ее городок не был освобожден войсками союзников (Красной армией. – Ред.).
Когда госпожа Йосселевская закончила свой рассказ, весь зал бурлил от волнения. Я видел, как одна женщина плакала. Я говорю, «видел», потому что ни одного звука не сорвалось с ее рыдающего рта, а ее лицо было искажено ужасом, который не могли бы передать никакие звуки.
Это был ужасный момент для представителя защиты доктора Серватиуса. Когда главный судья спросил его, желает ли он подвергнуть свидетельницу перекрестному допросу, аудитория смотрела на него так яростно, будто он помогал словом или делом убийцам в городке Загровском. Среди рассерженной аудитории продолжались яростный шепот и насмешливые замечания до тех пор, пока адвокат не ответил: «Вопросов нет!» Судья Ландау немедленно восстановил порядок, призвал присутствующих «проявлять уважение», а затем объявил 20-минутный перерыв.
В коридоре Бейт-Хама я встретил генерального прокурора Хаузнера, который предложил мне встретиться с госпожой Йосселевской. Она находилась в его кабинете, отдыхая и приходя в себя после дачи свидетельских показаний, которые стали для нее суровым испытанием. Когда я протянул ей руку для рукопожатия, я увидел в ее вытянутом печальном лице черты, которые выражали (и это выражение, вероятно, останется на ее лице, пока она жива) ту всепоглощающую трагедию, что непостижимым образом спасла ее от могилы, оставив жить в постоянной борьбе с болью воспоминаний о том, как вся ее семья была принесена в жертву.[3]
Представляя меня, господин Хаузнер рассказал госпоже Йосселевской, что я председательствовал в Нюрнберге на суде, который подверг справедливому возмездию тех, кто был виновен и в массовых убийствах в Загровском. Она продолжала держать меня за руку со словами: «О, спасибо вам, господин судья, за то, что вы за нас отомстили. Находясь в той могиле, я думала, что весь мир забыл о нас, что все народы мира отказались от нас, но теперь я вижу, что нас не забыли».
Пока она говорила, передо мной как будто расступились стены кабинета генерального прокурора Хаузнера и всего здания Бейт-Хам, и я почувствовал, что снова нахожусь в Нюрнбергском Дворце правосудия, сидя на месте председателя суда над членами эйнзатцгрупп.
Как же появилась на свет эта зловещая организация?
30 января 1939 г. Гитлер выкрикнул в толпу своих кричащих от восторга соратников в рейхстаге, что если начнется новая война (сам он, конечно, полностью сознавал, что она уже близка: он уже оседлал четырех коней апокалипсиса), то она «приведет к уничтожению еврейской расы в Европе». Его сообщник Юлиус Штрейхер (1885–1946; Первую мировую войну добровольцем пошел на фронт, храбро воевал, награжден Железным крестом 1-го и 2-го класса, стал лейтенантом. Единственный из обвиняемых, приговоренный к смерти не за конкретные преступления, а за то, что был главным редактором газеты «Дер Штюрмер» («Штурмовик»). – Ред.), которого судья Роберт Джексон метко назвал «злобным хамом», умудрился даже опередить Гитлера в его предсказании. Еще в сентябре 1937 г. он кричал штурмовикам в коричневых рубашках на улицах: «Полной окончательной победы мы достигнем лишь тогда, когда мир будет избавлен от евреев». То, что постороннему слуху тогда казалось лишь очередной нацистской помпезной похвальбой, вскоре стало шокирующей действительностью. Гитлер и в самом деле решил «избавить весь мир» от евреев. Возглавить этот сатанинский проект он поручил рейхсфюреру СС и руководителю полиции страны Генриху Гиммлеру. Следующим по значимости лицом в той иерархии был руководитель Главного управления имперской безопасности (известного миру под своей аббревиатурой РСХА) Рейнхард Гейдрих. РСХА было создано с целью связать в единое целое все структуры пропаганды и террора в интересах диктатуры Гитлера и направлять их деятельность. Задачей каждого из семи управлений было воплощение в жизнь программы неумолимого уничтожения тех, кто осмелится воспротивиться или даже просто усомниться в высшем руководстве Третьего рейха.
IV управление РСХА, гестапо, отличалось среди прочих подразделений особой жестокостью. Всей своей деятельностью, подчинявшейся лозунгу «Враг – расследование – уничтожение», оно с самых первых дней своего существования стало символом ничем не сдерживаемой жестокости и насилия против всех явных и предполагаемых противников рейха. Во главе гестапо стоял генерал (группенфюрер) СС Генрих Мюллер. IV управление состояло из многочисленных групп и подгрупп. (В центральной службе IV управления (гестапо) было 1500 сотрудников. Всего шесть групп:
IV А: противники нацизма – марксисты, коммунисты, либералы, «реакционеры».
IV В: политическая деятельность католической и протестантской церквей, религиозные секты, евреи, франкмасоны.
IV С: защитительные интернирования, превентивные задержания; печать; партийные дела; досье; картотека.
IV D: оккупированные территории; иностранные рабочие.
IV Е: контрразведка.
IV F: приграничная полиция. Паспорта. Удостоверения личности. Надзор за иностранцами. – Ред.) Подгруппа IV В4 занималась «еврейским вопросом», настоящим смыслом которого было воплощение в жизнь наводящей ужас программы массового поголовного убийства всех евреев в Германии и на оккупированных территориях. Разнообразные операции этого гигантского механизма убийства и количество привлекаемых к ним сотрудников были так велики, что только для размещения его администрации потребовалось целое четырехэтажное здание по адресу Курфюрстенштрассе, 116 в Берлине. Со временем подгруппа IV В4 стала символом уничтожения евреев.
Подбирая кандидатуру на пост руководителя деликатной деятельностью подгруппы IV В4, Гиммлер, по его собственному выражению, искал человека, который был бы «бесчеловечен, как сверхчеловек». Такой человек должен был полностью отрешиться от свойственной человеку рефлексии, который был так же подвержен состраданию, как лист металла, жалости – как чугун, милосердию – как сталь. Совесть этого человека должна была быть подобной латунной плите, с которой кровь стекает так же, как с гуся вода в известной поговорке.
И, к сожалению, Гиммлеру удалось найти такую личность, отвечавшую всем характеристикам безжалостного манекена. Таким человеком стал Адольф Эйхман, которого впоследствии стали называть «старшим мастером». Этот по-своему выдающийся человек ненавидел евреев с детства, хотя и к представителям других народов он не испытывал особой любви и сочувствия. Он родился в Германии в 1906 г., а затем, когда ему исполнилось восемь лет, его семья переехала в Линц, в Австрию. Здесь Эйхман посещал школу, стал взрослым и работал в нескольких торговых фирмах. Все это время он общался с евреями, изучал их обычаи, традиции, желания и замыслы, вероятно предвидя, что однажды придет день, когда он сможет использовать свои знания против них. Еще в школе, организуя банды подростков для избиения школьников-евреев, он изучал идиш и иврит, готовя себя к дням, когда можно будет обрушиться на их родителей.