Роджер Мэнвелл
Глава I
Непорочная юность
На рубеже веков тридцатипятилетний профессор, преподаватель гимназии Гебхардт Гиммлер был в Мюнхене весьма уважаемым человеком. Усердный и педантичный по характеру, он, однако, отлично понимал, что своим положением в обществе обязан покровительству баварского королевского дома Виттельсбахов. После окончания Мюнхенского университета, где Гиммлер-старший изучал филологию и языки, его назначили наставником принца Генриха Баварского, и только по окончании периода придворной службы он начал преподавать в Мюнхене.
Живя в ограниченном буржуазном мирке, Гебхардт Гиммлер особенно кичился своей связью с королевским семейством. Вся обстановка в доме: массивная мебель, фамильные портреты, коллекция старинных монет и антиквариата – была отражением его серьезной респектабельной натуры и желания хоть чем-то выделиться из среднего класса, к которому он принадлежал. Отец Гебхардта был солдатом, всю жизнь провел в скитаниях и не сумел скопить никакой мало-мальски приличной суммы, которую мог бы оставить сыну, и только жена Гебхардта Анна, переехавшая в Мюнхен из Регенсбурга, принесла ему в качестве приданого скромную сумму денег, так как ее отец занимался коммерцией.
Седьмого октября 1900 года в комфортабельной квартире на третьем этаже дома на мюнхенской Хильдегардштрассе Анна Гиммлер родила своего второго сына
1
2
Воспитание братьев Гиммлер (третий сын, Эрнст, родился в декабре 1905 года) соответствовало традициям эпохи. При наличии отца-учителя типичное для немецких семей доминирование мужского начала становилось в их жизни все более заметным, особенно после того, как мальчики начали посещать школу в Ландсгуте – городке, куда семья переехала в 1913 году, когда профессор Гиммлер был назначен одним из директоров местной школы.
Ландсгут – это небольшой живописный городок милях в сорока к северо-востоку от Мюнхена, стоящий на берегах реки Изар. Старинный замок местного феодала и связанная с ним история усиливали растущий интерес юного Генриха к национальным традициям, семейным портретам и другим предметам из отцовской коллекции, благодаря которым связь их семьи с прошлым Германии как бы обретала вещественность, становилась наглядной. Профессор Гиммлер, делавший все, что было в его силах, чтобы воспитать в сыновьях серьезность и самодисциплину, обрел в его лице старательного и благодарного ученика; Генрих всегда оставался по-своему предан своим родителям и никогда не терял с ними связь.
Первая личная запись Генриха Гиммлера дошла до нас в виде фрагмента дневника, который он вел в Мюнхене в 1910 году. «Принял ванну, – писал он 22 июля. – Тринадцатая годовщина свадьбы моих дорогих родителей». В своем дневнике юный Генрих фиксирует мельчайшие подробности своей жизни – от ванны до прогулки – и всегда выказывает уважение к взрослым, неизменно предпосылая фамилии звание или титул. Даже в этом возрасте он производит впечатление крайне усердной и педантичной натуры
3
С возрастом записи в дневнике Гиммлера становятся все более длинными и все яснее раскрывают его ум и характер. Сохранившиеся фрагменты в основном относятся к первому году войны, когда он был четырнадцатилетним школьником в Ландсгуте, к юношескому (с девятнадцати до двадцати двух лет) периоду в Мюнхене и к пребыванию там же в двадцатичетырехлетнем возрасте. Дневник, таким образом, охватывает почти десятилетний и весьма важный для становления личности этап жизни молодого Гиммлера, но сохранившиеся в отдельных тетрадях записи носят, к сожалению, весьма отрывочный характер и, за исключением нескольких месяцев, не дают полного представления о его детских и юношеских годах. Тем не менее они все же представляют огромный интерес, так как даже по дошедшим до нас отрывкам можно судить о характере их автора.
Хотя поначалу война почти не коснулась жизни в Ландсгуте – дневник за 1914 год полон записей о мирных прогулках, о посещениях церкви, о возне с коллекцией марок и выполнении домашних заданий, – совершенно очевидно, что военные новости настолько волновали Генриха, что он переписывал в дневник сведения, почерпнутые из газет, изредка прибегая к школьному жаргону. Двадцать третьего сентября Гиммлер отмечает, что принц Генрих написал его отцу письмо и что принц был ранен.
Первые победы Германии переполняли его энтузиазмом; так, 28 сентября Гиммлер пишет, что он и его школьный товарищ были бы счастливы, если бы могли пойти на фронт и «свести счеты» с англичанами и французами. В целом, однако, Гиммлер продолжал жить обычной жизнью школьника: посещать мессу, ходить с братьями к друзьям («пил чай с фрау президентшей, которая была очень любезна»), играть в обычные детские игры и практиковаться в игре на фортепиано, к чему у него, по-видимому, было крайне мало способностей. Одновременно он полон презрения к ворчливым и робким жителям Ландсгута, которые недовольны войной: «Глупые старухи и мелкие буржуа в Ландсгуте… распространяют идиотские слухи о казаках, которые, по их мнению, отрубят им руки и ноги». Двадцать девятого сентября Гиммлер отмечает, что его родители отправились на железнодорожную станцию помогать в раздаче продуктов раненым солдатам. «Вся станция была заполнена любопытными ландсгутцами. Они громко возмущались и даже затеяли драку, когда хлеб и воду начали раздавать тяжело раненным французам, которым приходится все-таки хуже, чем нашим парням, так как они пленные. Потом мы гуляли по городу, и нам было ужасно скучно». Второго октября он выражает свою радость по поводу растущего числа русских пленных. «Они размножаются, как паразиты. Что касается ландсгутцев, то они, как всегда, глупы и трусливы… Они готовы обмочиться, как только разговор заходит об отступлении наших войск», – пишет Гиммлер, стараясь быть грубым. В следующее воскресенье, побывав в церкви, Гиммлер записал в своем дневнике: «Теперь я каждый день упражняюсь с гантелями, чтобы стать сильнее». Одиннадцатого октября, через несколько дней после своего четырнадцатого дня рождения, он упоминает об армейских учениях в городе и о том, что ему «хотелось бы поступить в армию».
Дневники этого раннего периода, однако, свидетельствуют, что, несмотря на регулярные прогулки, занятия плаванием и другие физические упражнения, Гиммлер постоянно жаловался на сильные простуды, жар и расстройство желудка. В школе он, по-видимому, был старательным, но не блестящим учеником: в его дневнике часто упоминаются история, математика, латинский и греческий языки, которые давались ему с большим трудом. Послушный родительской воле, Гиммлер усердно занимался игрой на фортепиано, однако его успехи на этом поприще были более чем скромными, так как, в отличие от старшего брата, он не был наделен соответствующими способностями. Тем не менее прошло несколько лет, прежде чем он обратился к родителям с просьбой позволить ему прекратить занятия. Гиммлер учился также стенографии и в 1915 году начал пользоваться ею для записей в дневнике. Это, однако, продолжалось недолго: после сентября 1915 года он неожиданно перестает делать записи и возвращается к дневнику только через год после войны, то есть в августе 1919 года.
Если судить по школьным дневниковым записям, Гиммлер был буквально одержим идеей поскорее вырасти и поступить на службу в армию. Двадцать девятого июля 1915 года его старшему брату исполнилось семнадцать лет; в тот же день Гиммлер записал в своем дневнике, что Гебхардт «вступил в ландштурм», то есть во вспомогательные войска. «О, как бы мне хотелось быть таким же взрослым, – пишет Генрих, – чтобы отправиться на фронт».
Но ему пришлось ждать до 1917 года, прежде чем он смог влиться в ряды добровольцев. Сохранился черновик письма Гиммлера-старшего, датированный 7 июля, в котором профессор, используя свои связи при баварском королевском дворе, добивается для сына разрешения считаться кадетом и одновременно продолжать обучение в школе, чтобы иметь возможность поступить в университет, прежде чем быть призванным на действительную военную службу. Его же рукой написано и прошение от 26 июня, в котором отец ходатайствует о зачислении Генриха на армейские офицерские курсы.
Но все эти усилия ни к чему не привели. Формально Гиммлер поступил на учебу только 18 октября 1919 года, то есть за два дня до начала занятий в Высшей технической школе Мюнхенского университета. В 1917 году он был призван в армию и служил в 11-м Баварском пехотном полку, проходя подготовку в Регенсбурге, родном городе матери. Впоследствии Гиммлер утверждал, что водил солдат в атаку еще во время Первой мировой войны
4
Гиммлер, однако, так и не успел получить офицерский патент, чтобы попасть на Западный фронт, однако даже после перемирия 1918 года он не терял связи с армией. Очевидно, карьера военного настолько привлекала его, что даже слабое здоровье не смогло заставить его отказаться от своей мечты. Только трудности послевоенных лет, в числе которых были галопирующая инфляция и недолгое правление коммунистов[3], вынудили Гиммлера обратиться к гражданской деятельности. Именно тогда он решил изучать сельское хозяйство. Когда в августе 1919 года Гиммлер возобновил регулярные дневниковые записи, он уже работал на ферме возле Ингольштадта на Дунае, куда в сентябре предстояло переехать из Ландсгута и его семье, так как профессор Гиммлер получил в местной школе пост директора.
Но помощником фермера Гиммлер оставался недолго; 4 сентября он внезапно заболел. В ингольштадтской больнице у него обнаружили паратиф. После выздоровления врачи рекомендовали Гиммлеру оставить работу на ферме как минимум на год, и 18 октября он поступил на сельскохозяйственное отделение Мюнхенского университета. Из дневниковых записей того периода следует, что Гиммлер весьма сожалел о том, что ему пришлось распрощаться с армейской службой хотя бы в качестве резервиста или члена фрайкора. Очевидно, именно в качестве утешения он вступил в традиционный студенческий фехтовальный клуб.
В августе 1922 года Гиммлер оканчивает Мюнхенский университет и получает диплом агронома. Сохранившиеся фрагменты дневников свидетельствуют, что во время учебы в университете он старался жить традиционной студенческой жизнью, регулярно меняя партнеров по фехтованию (пока на последнем курсе не заполучил наконец обязательный шрам на лице) и заводя близкие знакомства с соучениками, с которыми можно было вести серьезные интеллектуальные дискуссии. Не чурался Гиммлер и развлечений, и даже учился танцевать, надеясь таким путем добиться успеха в обществе. Но уроки танцев казались ему утомительными. «Я буду рад, когда они закончатся, – писал он 25 ноября. – Обучение танцам оставляет меня абсолютно холодным и только отнимает время».
В Мюнхене Гиммлер жил в меблированных комнатах без пансиона и ходил обедать в дом некоей фрау Лоритц, у которой были две дочери, Майя и Кете. Правда, он часто уезжал домой на выходные и проводил много времени со своим братом Гебхардтом, но это не помешало ему вскоре влюбиться в Майю. «Я так счастлив, что могу назвать эту чудесную девушку своей подругой, – пишет он в октябре и добавляет в следующем месяце: – Долго говорил с ней о религии. Она много рассказывала о своей жизни». Некоторые записи довольно загадочны: «Мы беседовали и немного пели. Позднее тут было о чем подумать». Но по-видимому, влюбленность вскоре сменилась обыкновенной дружбой, хотя в ноябре Гиммлер и «говорил с Майей об отношениях между мужчиной и женщиной», а после дискуссии о гипнотизме пришел к выводу, что «имеет на нее значительное влияние».
Очевидно, для Гиммлера это время было нелегким. Он ощущал беспокойство и мечтал когда-нибудь уехать из Германии и начать свое дело за границей. Хотя ему часто приходилось работать по вечерам, он начал изучать русский язык на случай, если будущие путешествия приведут его на Восток. В то время ближайшим другом Гиммлера, помимо его брата Гебхардта, был некий молодой человек по имени Людвиг Цалер, товарищ по службе в армии, с которым он подолгу беседовал, но чей характер, по-видимому, его тревожил. «Людвиг кажется мне все более непостижимым», – пишет Гиммлер, добавляя через два дня: «Теперь у меня не осталось сомнений насчет его характера. Мне жаль его».
Гиммлер питал некоторые сомнения и в отношении самого себя. «Я был печален и подавлен, – отмечает он в ноябре после проведенного с Майей вечера. – Думаю, приближаются серьезные времена. Мне не терпится снова надеть форму». Менее чем через неделю Гиммлер признается: «Я не вполне уверен, для чего работаю, во всяком случае – сейчас. Я работаю, потому что это мой долг, потому что нахожу в работе душевный покой… и преодолеваю свою нерешительность».
Эти записи были сделаны, когда Гиммлеру едва исполнилось девятнадцать лет, но он уже открыл в себе качества, которым было суждено оставаться неизменными в течение всей его жизни. Он наслаждается пребыванием в узком кругу друзей, но инстинктивно избегает чересчур близких человеческих отношений. Им движет сила, которую он называет «долгом»; именно она заставляет его усердно учиться, одолевая университетский курс, и укреплять тело с помощью физических упражнений, таких, как плавание, катание на коньках и прежде всего фехтование. Его консерватизм и приверженность условностям, довольно странные в двадцатилетнем юноше, становятся своего рода навязчивой идеей: Гиммлер стремится к общению, не испытывая при этом подлинного тепла, и готов искать компании девушек, только будучи уверенным, что это не приведет к любовным отношениям. Он все еще посещает мессу, но в свободное время все чаще практикуется в стрельбе вместе с Гебхардтом и Людвигом в ожидании того момента, когда сможет вновь «надеть форму».
Дневниковые записи прерываются между февралем 1920-го и ноябрем 1921 года и вновь между июлем 1922-го и февралем 1924 года, однако из других источников известно, что в последние годы в университете Гиммлер не изменил выработавшимся у него стереотипам поведения. Единственным, что до некоторой степени нарушало однообразное течение студенческой жизни, был краткий курс военной подготовки для резервистов и обязанности письмоводителя, которые он выполнял для студенческой организации, именуемой Всеобщий студенческий комитет (Allgemeiner Studenten Ausschuss). Однако намерения Гиммлера насчет занятий сельским хозяйством где-нибудь на Востоке претерпели изменения; теперь Турция кажется ему местом гораздо более привлекательным, чем та же Россия. В конце концов Гиммлер отправился в Гмунд (впоследствии именно там он построил себе дом на берегу озера Тегернзее), чтобы встретиться со своим дальним знакомым, знавшим кое-что о перспективах турецкой экономики. Гиммлер, однако, все еще сомневался в своем характере. В ноябре 1921 года, когда ему исполнилось двадцать два, он пишет: «Мне по– прежнему недостает того природного высокомерия в поведении (die vornehme Sicherrheit des Benehmens), которое я бы так хотел приобрести».
Его отношения с девушками также остаются вполне платоническими. В одной из дневниковых записей Гиммлер упоминает о девушке из Гамбурга, с которой познакомился в поезде, и тут же отмечает, что она была «милой, безусловно невинной и очень интересовалась Баварией и королем Людвигом II». Его друг Людвиг, который устроился на работу в банк, как-то сказал ему, что Кете убеждена, будто он презирает женщин, и Гиммлер пишет, что она права. Потом он добавляет: