Страшная угроза, нависшая над империей, снова пробудила дух Рима. Вторая половина III века – эпоха, достойная, несомненно, глубочайшего уважения, но наши источники слишком мало сообщают о людях того времени и мотивах их поступков. Ведущие фигуры этого периода в большинстве своем не римляне в строгом смысле, а в основном иллирийцы, происходившие из земель между Адриатическим и Черным морями, но, тем не менее, именно римская культура и наследие, особенно же военное искусство, позволили им вновь спасти античный мир. Теперь титул римского императора уже не означал единственно удовольствия и стал ассоциироваться с тяжелыми обязанностями. Люди недостойные облачались в пурпур, только будучи к тому вынуждены; лучшие уже не стремились к высокому сану, но видели в нем долг или предопределение. И это безошибочно свидетельствует о нравственном подъеме.
Угрожавшие империи опасности быстро положили конец правлению Филиппа. Однажды, испугавшись, он явился в сенат и предложил отречься от трона. Все было спокойно, пока учтивый Деций не предложил свои услуги в деле усмирения Марина. Ему сопутствовал успех, но он вскоре попросился в отставку, так как видел, что армия, презирающая Филиппа, хочет сделать императором его. Филипп отклонил его просьбу, и случилось неизбежное. Во время или после битвы с Децием солдаты в Вероне казнили Филиппа. То, что его брат Приск стал впоследствии наместником в Македонии, доказывает, что Деций не стыдился произошедшего. Правда, в результате Приск отплатил ему изменой.
Деций (249 – 251 гг.) был в первую очередь идеалистом и, соответственно, во многом заблуждался. Он надеялся послужить своими военными талантами утонченным сенаторам, возродить былую римскую добродетель и древнюю религию, вернуть славу имени римлянина и сохранить ее навек – конечно, именно к этому он стремился. И гонения на христиан стали просто естественным следствием этих замыслов; шестьдесят лет спустя он с тем же рвением пытался бы спасти империю через христианское самоотречение.
Но достичь своей цели ему было не суждено. Со всех сторон на страну нападали варвары, не утихали голод и чума; это означало, что переменилась вся жизнь Рима – стареющий человек не перенесет ветерка, которого юноша не заметит. Наградой Децию стала славная смерть в бою с готами.
Сенат вновь вспомнил о своем праве. Помимо Галла, выдвинутого армией, в 251 г. он провозгласил своего собственного императора, Гостилиана, который вскоре умер от болезни. Пока Галл откупался от готов, на Дунае заявил о себе некий Эмилиан из Мавритании, военачальник, который говорил своим людям о «римской чести» и в случае победы обещал им ту дань, которая раньше шла готам. Победа была за ними, и солдаты сделали своего полководца императором (253 г.). Но идеи Деция не пропали даром, и Эмилиан хотел уже называться только сенатским военачальником и оставить управление империей самому сенату.
Заметная лакуна в «Historia Augusta» мешает сделать сколько-нибудь обоснованные выводы относительно последующих событий. Эмилиан пошел на Италию; Галл, выступивший против него, вместе с сыновьями был убит собственным войском. Но Валериан, спустившись с Альп, неким таинственным образом преуспел и взял верх над победоносной армией Эмилиана, которая убила своего императора, «потому что он был солдат, а не правитель, потому, что Валериан лучше подходил для роли императора, или потому, что римляне должны были остерегаться гражданской войны». Эти слова несут в себе отблеск истины. Ясно, что совершилось все это не по воле мятежной банды солдат. Очевидно, что имело место соглашение между высшим офицерством трех армий. Только такого рода соглашением можно объяснить возвышение Валериана (253 г.), вероятно, самого одаренного римлянина во всем, что касалось общественной ли жизни, военного ли искусства; солдатам оставалось или продолжать поддерживать своего Эмилиана, или посадить на трон кого-нибудь со способностями мелкого офицера, но зато высокого и красивого.
С тех пор выборы императора приняли новую форму. За время войн с варварами, не прекращавшихся со времен Александра Севера, образовался кружок замечательных военачальников, среди которых знание своего дела по справедливости ценилось и уважалось. Валериан был, по-видимому, душой этого круга, по крайней мере в пору нахождения у власти. Его военная переписка, часть которой дошла до нас в составе «Historia Augusta», показывает тонкое понимание людей и их способностей; читатель составляет себе высокое мнение о человеке, сумевшем распознать Постума, Клавдия Готского, Аврелиана и Проба и способствовать их продвижению. Если бы на границах был мир, возможно, сенат и принимал бы достойное участие в управлении государством, как мечтали Деций и Эмилиан. Но поскольку варвары, нападавшие сразу с нескольких сторон, могли уничтожить империю полностью и поскольку настоящий Рим давно покинул семь холмов у Тибра и переместился в лагеря отважных римских военачальников, было только естественно, что нити власти в государстве также находятся в руках высших офицеров. Они составляли нечто вроде вооруженного сената, разбросанного по всем пограничным провинциям. При этом по временам империя совершенно утрачивала единство, там и тут стихийный каприз солдат или отчаяние провинциалов одевали первого подходящего человека в пурпур; но когда начальное потрясение более-менее проходило, полководцы сажали на трон кого-нибудь из своих. Мы можем только предполагать, как сочетались в том или ином случае предусмотрительность и трезвый расчет с тщеславием и жестокостью, а также какие тайные клятвы всех их связывали. Однако враждебности к сенату они не проявляли; более того, в общем ему выказывалось уважение, и был даже случай, когда сенат впал в наивное заблуждение, что снова стал повелителем империи.
Этот примечательный период заслуживает детального исследования. Уже при Валериане начался процесс отделения некоторых областей, а когда сам Валериан, пока его сын воевал с германскими племенами, вопреки всем законам международных отношений был предательски захвачен в плен царем Шапуром из династии Сасанидов (260 г.), наступил полный хаос. В то время как самому Риму угрожало вторжение безымянных орд и сенат должен был наспех организовывать войско из граждан, восточные страны одна за другой разрывали вассальные отношения с империей. Сперва дерзнул претендовать на престол ничтожный преступник Кириад, выдвинутый Шапуром, но Макриан с сыновьями и его храбрый префект Балиста поднялись на защиту римского востока (260 г.). Шапур был вынужден бежать, его гарем взяли в плен. Достойна также хотя бы упоминания великолепная оборона каппадокийской Кесарии. Но распад империи продолжался. Военачальникам и высшим должностным лицам то и дело приходилось объявлять себя императорами, просто чтобы защититься от других узурпаторов, но они все равно гибли. Так пал Валент Фессалоник в Греции, и так же пал Пизон, которого Макриан послал усмирять Валента. Вскоре погиб и сам Макриан (261 г.), выступивший против Авреола, который был вождем дунайской армии Галлиена, и, испытав себя, обратился против самого Галлиена. На востоке Макриана и его родных потеснил Оденат (262 г.), богатый провинциал. Несколько человек носило в то время императорский титул, но ни один из них не обладал талантами и удачей этого пальмирского патриция, который вместе со своей героической женой Зиновией сумел основать на востоке могучее королевство. Зиновия, чей род берет начало от египетских Птолемеев, в том числе от знаменитой Клеопатры, с пестрой свитой военачальников-азиатов правила (267 – 273 гг.) от имени своих сыновей государством, простиравшимся от Галатии до Египта. На этой территории полководцы Галлиена успешно разделывались с захватчиками меньшего пошиба – на юго-востоке Малой Азии это был разбойник Требеллиан, которого избрали своим вождем неисправимые исавры; в Египте – Эмилиан, первое лицо в Александрии, который, когда взбунтовавшаяся толпа грозила ему смертью, принял императорский титул (262 – 265 гг.), чтобы избежать расплаты с Галлиеном.
На некоторое время Галлиен был вынужден признать ранее упоминавшегося Авреола правителем Придунайских земель. Но задолго до этого (258 г.) дунайские легионы выдвинули Ингенуя, который лучше всех мог защитить страну от вторжений. Галлиен одолел Ингенуя и развернул по области жесточайшую карательную кампанию. Провинциалы жаждали мести и провозгласили императором героического дака Региллиана (260 г.), заявившего о своем происхождении от короля Дакии Децебала, известного противника Траяна; но вскоре из страха новых преследований они же выдали его в руки Галлиена, которого жизнь сделала безжалостным. В Вифинии узурпатор также был, но даже его имя осталось неизвестным; Сицилией тоже управляли безымянные разбойники (latrones).
На западе, а именно в Галлии, которой время от времени подчинялись также Испания и Британия, появились наиболее примечательные бунтовщики. Здесь из-за страшных бед, причиняемых варварами, сперва против Валериана, а затем против сына Галлиена и его военачальников восстали (после 259 г.) несколько могучих вождей: Постум, Лоллиан (или Лелиан) и Викторин. Это были не просто солдатские императоры, они правили при восторженном и почти регулярном участии провинциалов. Создавалось настоящее трансальпийское государство, и его видные деятели формировали сенат при императоре, обычно пребывавшем в Трире. Отнюдь не собиравшиеся подчеркивать свое полузабытое происхождение – галльское, британское или иберийское, эти народы хотели только входить в состав западной части Римской империи и защищать римскую культуру и институты от варварских набегов. О владениях Зиновии не так уж много можно сказать. Однако весьма примечательно, что на западе также именно женщина – Виктория, мать Викторина, – распоряжалась престолонаследием императоров, заслужила прозвище «Мать лагерей» и с нечеловеческой силой духа руководила всей армией. Ее сына и внука убили у нее на глазах разгневанные солдаты, но их раскаяние было так велико, что назначение нового императора предоставили ей. Сперва, чтобы угодить солдатам, она указала могучего оружейника Мария (267 г.); после его убийства она отважилась назвать своего родственника Тетрика, который не был известен армии и не был человеком военным, но которому, тем не менее, солдаты подчинялись (после 267 г.), по крайней мере, до смерти Виктории.
Завершающее место в этом ряду узурпаций по праву принадлежит Цельсу, выдвинувшемуся в Африке, поскольку его попытка была наименее оправданной и наименее успешной. Без видимого повода, которым могло бы служить, например, нападение варваров, африканцы (очевидно, только карфагеняне) по наущению проконсула и военачальника объявили трибуна Цельса императором. Недостаток божественного права на то сполна возместил плащ Юноны, который принесли из знаменитого храма в Карфагене специально для церемонии вступления в должность. Здесь тоже женщина играла ведущую роль. Тетя Галлиена устроила так, что через семь дней Цельс был убит, и труп его бросили собакам; жители Сикки настояли на таком обращении из лояльности императору. Затем Цельс был вдобавок символически распят.
Поведение ни в чем не повинного Галлиена в этой сложнейшей ситуации не кажется ни пассивным, ни малодушным, что внушает нам «Historia Augusta». Некоторым из так называемых тридцати тиранов он в самом деле даровал титул цезаря или августа; но с прочими он сражался со всей отчаянностью. Время от времени его охватывала его знаменитая вялость, но она также внезапно проходила. Естественно было ожидать, что он отправится в Персию освобождать отца, но в свете имевшихся обстоятельств такое предприятие оказывалось совершенно немыслимым. Отношение Галлиена к признаваемым им провинциальным императорам походило на отношение калифа к династиям, объявившим о своей независимости, разве только он не принимал почетных подарков и не ждал упоминаний в публичной молитве. С другой стороны, он весьма энергично отстаивал свое собственное положение в Италии, и несколько наиболее уважаемых полководцев его отца сохранили верность новому императору. Он целенаправленно удерживал сенат от военной службы, то есть не позволял навещать солдат, потому что даже в тот непарламентский век его преследовал страх перед военизированным правлением сенаторов. Когда Авреол повел атаку на Италию, Галлиен, действуя с возможной быстротой, заставил его стянуть свои войска в Милан и там осадил его. После того как Галлиен был убит (268 г.), положение Авреола стало еще более отчаянным. Совершил это преступление кавалерийский офицер из Далмации, непосредственными зачинщиками стали префект гвардии и начальник дунайской армии. Но саму мысль подали Аврелиан (впоследствии император), который привел кавалерию на помощь осажденным, и иллириец Клавдий, любимец сената и одновременно один из величайших полководцев эпохи. Клавдий не скрывал, что ему не нравится вялость Галлиена, и, вероятно, именно поэтому он остался в стороне от событий – в Павии. Как известно, военачальники устроили формальное обсуждение того, жить или умереть Галлиену, и, должно быть, на этом собрании было принято решение, что преемником будет Клавдий.
Приняв во внимание все обстоятельства, этот тайный сговор можно частично оправдать чрезвычайностью сложившейся ситуации. Люди, выносившие приговор, знали, что делают. В заново объединенной империи Галлиену следовало отойти от дел, но он не согласился бы на это, так как не мог лишиться своих императорских удовольствий. Клавдий также, возможно, смутно предвидел нападение готов, самое страшное событие того столетия, которое ничем нельзя было предотвратить. Даже не говоря об этом неизбежном вторжении – еще когда Галлиен стоял под Миланом, алеманны были уже в Италии, и с тех пор как Клавдий так быстро разобрался с Авреолом в битве при Понтироло, он в основном занимался этой проблемой. В своей надгробной надписи Клавдий заявляет, что он оставил бы Авреолу жизнь, если бы чувство уважения к его великолепной армии дозволяло подобную снисходительность. У нас нет оснований сомневаться в искренности этих слов.
Клавдий (268 – 270 гг.) сумел только приступить к исполинской задаче восстановления империи, и первые принятые им меры навлекли бедствия на отряды, оставшиеся в Галлии. Но его победа над готами при Наиссе дала античному миру передышку. Другие его государственные способности почти никак не послужили империи, потому что он исполнял обязанности ее главы всего год; тем не менее было бы несправедливо сомневаться в их наличии только потому, что Клавдий имел несчастье попасться на язык панегиристам. Подлинная хвала ему – та гордость, с которой иллирийские всадники называли себя его соотечественниками, и та уверенность, которую его победа вселила в слабые города и провинции, осмелившиеся защищаться от варваров. Испания отдала Тетрика на волю Клавдия.
У Клавдия был замечательный брат, Квинтиллий, которого сенат провозгласил императором из почтения к Клавдию. Но на смертном одре сам Клавдий в присутствии военачальников объявил своим преемником Аврелиана, и армия тут же признала его выбор. В духе времени Квинтиллий незамедлительно вскрыл вены.
Аврелиан, родом из окрестностей Белграда, выглядел более варваром, нежели его предшественник, но, в сущности, он вряд ли меньше годился для трона. В блистательной военной кампании 272 г. он подчинил Зиновию и восток, и слава о его непобедимости незамедлительно возросла до невероятной степени. Марцеллин, губернатор Месопотамии, которого армия вынуждала принять императорский титул, сам сообщил о происходящем Аврелиану. Антиохийцев, служивших глупым владыкам Пальмиры, Аврелиан, наказав бунтовщиков, не тронул. Но богатого Фирма, возвысившегося в Египте, Аврелиан приказал распять как разбойника, явно для того только, чтобы продемонстрировать глубокое и древнее презрение римлянина к египтянам. Тетрика, который находился в невыносимо тяжелой ситуации из-за своего ложного положения в армии и который предал собственное войско в сражении при Шалоне (272 г.), Аврелиан в качестве утешения взял к себе на службу. Если к битвам за объединение страны прибавить еще непрекращавшиеся победоносные бои с варварами, мы поймем, какую прекрасную школу военного искусства прошла страна при Аврелиане. Самые заметные его преемники учились у него и у Проба.