Столетов должен был получить разрешение на прохождение русских войск через Афганистан и, в случае необходимости, не только давать рекомендации эмиру, но даже и «принять командование над той частью ресурсов данной страны и войсками, которые, по Вашему мнению [Столетова], по соглашению с Эмиром, казались бы наиболее важными в оборонительном или наступательном отношении против Англии».
В ответ на запросы Англии относительно миссии Столетова Н.К. Гирс сказал, что ни правительство, ни генерал Кауфманн такую миссию не посылали и не собираются посылать.
22 июля генерал прибыл в Кабул. Он был принят с большим почетом эмиром Шер-Али, вручившим ему и его соратникам дар в одиннадцать тысяч рупий (что соответствовало десяти тысячам рублей). Вместо того чтобы разделить дар, который он не имел права принимать вследствие категорического запрета Кауфманна получения денег от азиатских правителей, Столетов быстро обменял индийские деньги на золото и оставил их у себя. Конечно, он не сообщил об этом Кауфманну.
На переговорах с эмиром Столетов значительно превысил свои полномочия, предоставленные ему начальством. 21 августа 1878 г. он подписал официальное соглашение, в соответствии с которым Россия обязалась оказывать Афганистану военную помощь в случае, если он подвергнется нападению со стороны «иностранной державы».
Между подписавшими сторонами устанавливались дипломатические отношения, а Россия должна была предоставить техническую помощь (пользуясь современной терминологией) и военных инструкторов.
Покидая эмира через два дня, Столетов обещал вернуться с отрядом из 30 тысяч человек.
Столетов вышел из Кабула 23 августа и появился в Ташкенте 17 сентября после напряженного, трудного похода. Он отправил с нарочным Кауфманну отчет о своих действиях в Кабуле, в котором создавал впечатление, что Шер-Али стремится к тому, чтобы Афганистан попал под протекторат России.
Такой подход чрезвычайно импонировал Кауфманну, убеждавшему Милютина послать в Туркестан две пехотные дивизии и четыре казачьих полка: «Уклоняться от протектората означает подвергнуть Афганистан не только британскому влиянию, но, возможно, также завоеванию. Следует признать, что такой поворот событий повредил бы нашей позиции на Востоке… Население Афганистана и Индии увидит силу Англии и нашу слабость».
Вице-король Индии лорд Литтон был сторонником сильных мер.
Чтобы противодействовать эффекту миссии Столетова, о которой Литтон был хорошо информирован, он послал собственную миссию; но Шер-Али по совету Столетова не только отказался принять англичан, но даже не допустил их в Кабул. Ситуация стала напряженной. В Ташкенте Кауфманн видел, что война может вспыхнуть в любой момент, поэтому собрал двадцать тысяч человек под свою команду – самое большое российское войско, когда-либо действовавшее в Центральной Азии, но не осмелился принять на себя ответственность за начало войны. Он отправил Столетова в Ливадию, крымский курорт, чтобы доложить царю о ситуации и получить его решение.
Будучи англофобом, Милютин радовался британскому поражению в Афганистане. 22 сентября 1878 г. он записал в своем дневнике: «В Лондоне не могут переварить то, что Шер-Али очень сердечно принял российское посольство Столетова, но отказался принять британское посольство. Какой шумный протест будет поднят, когда станет известно, что правитель Афганистана отправил свое посольство в Ташкент с просьбой взять Афганистан под протекторат России и заявлением, что он не примет англичан в Кабуле без разрешения генерала Кауфманна.
Тем летом европейская ситуация сильно изменилась в результате деятельности Берлинского конгресса (13 июня – 13 июля 1878 г.). Отпала необходимость в действиях против Британской Индии. Незавершенная задача завоевания оставшейся части Центральной Азии осложнилась опасностью столкновения с Англией за Афганистан. Было очевидно, что независимый Афганистан предпочтительнее Афганистана под управлением Англии. Милютин решил не давать англичанам предлог для вторжения в Афганистан. 4 октября из Ливадии была отправлена телеграмма Кауфманну: «Сообщить Эмиру, что он не может рассчитывать на нашу материальную помощь».
Кауфманн был слишком долго поглощен неотложными делами Туркестана, чтобы понять верность решения Милютина. «Этот протекторат, – умолял он своего руководителя, – является очень заманчивым. С его помощью мы могли бы получить влияние на Англию и подчинить ее воле нашего императора». Более того, Кауфманн предупреждал, что отказ от Шер-Али может привести к потере влияния, приобретенного Россией в Азии.
Однако Милютин сдерживал Кауфманна инструкцией, которую получил из Санкт-Петербурга, объясняя, что особое совещание решило не начинать войну с Англией из-за ее столкновения с Афганистаном. Не было разрешено оказывать Шер-Али даже тайную помощь; Кауфманна поставили в известность, что единственный возможный образ действий должен состоять в том, чтобы приложить все усилия для мирного решения англо-афганского конфликта, «а затем оставить англичан в их прежнем изолированном положении».
Было слишком трудно сохранить мир в Афганистане. Побуждаемый Разгоновым, преемником Столетова на посту главы российской миссии, Шер-Али был так же решительно настроен сопротивляться, как Литтон – сломить его сопротивление. 2 ноября правительство Индии опубликовало ультиматум, требуя извинения за оскорбления, а также признания постоянной британской миссии в Кабуле. Русские в Кабуле знали, что Шер-Али не получит от них помощи, но Разгонов настаивал на продолжении сопротивления.
Из Ташкента Кауфманн упрашивал Милютина поддержать Афганистан перед британской угрозой. Он признавал за собой ограниченное знание европейских дел, но полагал, что все существующие и возможные новые проблемы для нас в Европе исходят от Англии, а их решение находится в Средней Азии. Если Россия будет сильна здесь, она сможет достичь всего, что пожелает, на Балканах и в Малой Азии. Но если англичане устроят свои дела в Индии и обезопасят себя от внешних воздействий, то они России никогда ни в чем не уступят.
Шер-Али ответил отказом на английский ультиматум, и англичане вторглись в Афганистан. Россия не предприняла никаких шагов. В доброжелательном, но жестком письме Милютин объяснял Кауфманну причины бездействия. Он прочитал донесение Кауфманна царю. Ни его величество, ни канцлер, престарелый Горчаков, не отрицали правомочности взглядов Кауфманна, касающихся взаимосвязи между общим направлением британской политики и центральноазиатскими делами. Несомненно, успехи Англии в Азии сделают ее более несговорчивой в Европе. Но царь не изменил свое решение сохранить мир. Милютин подчеркивал в своем письме: «Наше столкновение с Англией привело бы к большой, упорной войне при обстоятельствах крайне неблагоприятных для нас. Поддержка Афганского Эмира была бы возможна при неизбежном разрыве с Англией. Именно так мы полагали в начале этого года, когда готовились к войне. Сейчас не может быть и речи о любых активных действиях с нашей стороны».
В 1877 г., когда на Балканах вспыхнула война, Персия казалась внешне спокойной. Правительство, испытывая противоречивые чувства, наблюдало за разгромом одного традиционного противника другим, более грозным. Престиж России рос день ото дня, что уменьшало влияние англичан, которые не могли не заметить перемены. Твердый тон, взятый Британией, когда русские войска приблизились к Константинополю; появление английского флота у Золотого Рога; уверенное поведение Дизраэли и Солсбери на Берлинском конгрессе, лишившем Россию некоторых из ее завоеваний, помогли упрочить положение англичан в Тегеране, но английским дипломатам этого было недостаточно.
Рональд Томсон, британский поверенный в делах в Тегеране, жаловался, что некоторые персидские чиновники не допускают возможность применения Британией силы против Персии. Он предвидел дальнейшее ухудшение отношения к Англии, если некоторая сумма денег не поступит в распоряжение определенных должностных лиц. Томсон подозревал, что Персия дала тайное обещание уступить территории в Закаспии России, находя в этом ответ на вопрос, почему Турция, в соответствии со Сан-Стефанским соглашением, была вынуждена отдать Персии район Котура. В таком случае, писал Томсон, Англии следует занять остров Харг, угрожая Персии оккупацией Мохаммереха (современное название Хорремшехр). Осуществив оккупацию, Англия получила бы множество стратегических преимуществ, а «русские были бы вынуждены колебаться перед выбором: применить силу или дать Персии остаться в ущемленном положении».
7 июля 1878 г. Томсон телеграфировал вице-королю Индии, что его агент в Астарабаде сообщил о высадке русских войск в Чикишляре. Через две недели он доложил правительству Индии, что для предотвращения вторжения в Ахал необходимо убедить персов направить туда делегацию, чтобы не допустить военных действий. Томсон предпринял все возможные усилия, чтобы убедить персидское правительство выступить против российских военных приготовлений, направленных на господство над Ахалом, а также прибегнуть к непосредственному воздействию на племена. Персидское правительство, усвоив прошлые уроки, отказалось действовать и сообщило, «что Шах предпочтет русских туркменам в Ахале в качестве соседей». Несколькими днями позже вице-король получил еще более неприятные известия. Капитан Напьер, «путешествовавший» среди туркмен, собиравший разведывательные данные и, несомненно, пытавшийся организовать сопротивление, сообщал, что персидские власти в Боджнурде, Кучане и везде вдоль границы втайне готовились снабжать российские войска в Закаспии.
Опасения Томсона и Напьера были полностью оправданны. В конце июля Столетов прибыл в Афганистан. Небольшой отряд русских, действующий под прикрытием храброй афганской кавалерии, мог нанести громадный ущерб на территории, лояльность населения которой вызывала сомнения. Войска собирались в Туркестане; другие войсковые подразделения пересекали Каспий со стороны Кавказского военного округа и готовились выступить в поход по направлению к Мерву и Герату. Необъятная страна к востоку от Каспия притихла под проникающими лучами летнего солнца, но надолго ли? Успешное заключение Берлинского конгресса, казалось, указывало на то, что опасность миновала. Однако приготовления русских к кампании продолжались еще в течение двух недель до того, пока наместник на Кавказе и генерал-губернатор Туркестана не получили приказ об отмене царем запланированной демонстрации против Индии и распоряжение не предпринимать никаких шагов, кроме операций локального характера.
Томсон не знал о переброске русских войск вплоть до первой недели сентября. В этот период он продолжал льстить и угрожать персам, протестуя против русских приготовлений к вторжению в Ахал.
Он жаловался мирзе Хосейн-хану, министру иностранных дел, что Россия, в отличие от Англии, обладает огромным влиянием в Иране.
Хосейн-хан на это заметил, что в течение многих лет он старался привести Персию под защиту правительства ее величества, но не преуспел в этом, потому что англичане сами отказались связать судьбы Британии и Персии. Поэтому симпатии шаха в значительной степени отданы России.
Личные обращения к шаху были также неудачны. 14 августа Насреддин искренне признался Томсону, что бессилен остановить проникновение России в Ахал. Отказываясь от своих притязаний на территории к северу от Атрека, Персия надеялась сохранить свои туркменские земли к югу от реки. «Было время, когда Англия вместе с Персией могли вынудить русских отойти от туркменского побережья, – признал шах. – Но сейчас Персия оказалась вынуждена прийти к этому соглашению; теперь слишком поздно». Тон донесений Рональда Томсона стал ожесточенным; он не хотел признать справедливость упреков мирзы Хосейн-хана. Единственный успех, которого он добился тем летом, был эфемерен. Хосейн-хан обещал отправить еще одну ноту И.А. Зиновьеву, русскому посланнику в Тегеране, относительно Кара-Кале, Ахала и Мерва.
Шах, лично редактировавший ноту, вычеркнул упоминание Ахала и Мерва, оставив только мягкое пожелание, чтобы русские не оккупировали Кара-Кале, незначительную деревню, неверно названную фортом. Возмущенный и разочарованный, Томсон написал Солсбери: «Должно быть ясно теперь, что персидское Правительство не только не будет возражать против захвата всей территории Ахала Россией, но что, когда наступит момент для русской оккупации Мерва, оно будет также способствовать этому плану, отводя войска или отказываясь предъявить свои требования на ту территорию, либо уступая свои права настолько, насколько это необходимо. Не имеет значения наличие официального соглашения или его отсутствие».
Разочарование Томсона было естественным, но нельзя не удивляться его надежде, что беззащитная Персия выступит против России, в то время как могущественная Англия не желала или была не способна остановить русское наступление в Азии. Было что-то нелепое в убежденности Томсона, что Персия должна подвергнуть себя серьезной опасности, чтобы защитить подходы к Индии, в то время как Англия отказалась предоставить свою поддержку, не считая «моральной».
Персидская нота по проблеме Кара-Кале была спокойной и вежливой. В ней отмечалось, что крепость, принадлежавшая Персии, была захвачена правителем Хорасана принцем Хешматом од-Дойлы. Министерство иностранных дел знает, что правительство России всегда было защитником прав Персии, и поэтому просит его превосходительство русского посланника удержать командующего русской экспедицией от вмешательства в дела Кара-Кале.
Зиновьев знал, что персидский протест был результатом британского давления, и ответил в доверительном тоне. Он выразил признательность за понимание, которое Персия проявила к русским намерениям. Что касается действий вдоль ее границ, то он написал: «Персии остается лишь воспользоваться ситуацией: успешный исход будет способствовать укреплению безопасности ее границ и избавит правительство его величества шаха от необходимости предпринимать и дальше дорогостоящие военные экспедиции».
Не признавая сразу требования Персии на Кара-Кале, Зиновьев обещал передать мнение Хосейн-хана в Россию.
Через четыре дня он получил ответ от начальника штаба Кавказского военного округа, что Ломакин не получал приказ занять Кара-Кале и «до следующей весны он имеет право посылать по направлению к Ахалу только группы разведки». Зиновьев передал эту информацию Хосейн-хану. Точно неизвестно, упомянул ли он при этом слова «до следующей весны», но можно с уверенностью предположить, что он этого не сделал.
6 сентября Рональд Томсон, служивший тогда посланником в Тегеране, узнал об уходе Ломакина. Он приписал это своим протестам министру иностранных дел Персии, который был рад поддержать иллюзию, льстившую Томсону и дававшую преимущество персидскому правительству. Согласно радостному донесению Томсона, отправленному по телеграфу вице-королю Индии, Ломакин рассчитывал на провизию, обещанную правителем Хорасана. Доставка продуктов была предотвращена Томсоном, и Ломакин был вынужден отступить. Фактически продукты были собраны в Хорасане, их доставка была запрещена персидским правительством, но отступление Ломакина началось раньше. Мирза Хосейн-хан увидел возможность доставить Томсону радость и поэтому преувеличил значение инцидента.