Если бы Франц Георг был политиком более проницательным, он мог бы даже в своих стесненных обстоятельствах усомниться в целесообразности принятия назначения, которое требовало от него делать все возможное для блага рейха, не мешая при этом Кобенцлю и Лербаху реализовать секретные статьи договора Кампоформио. В самом деле, имеется сильное подозрение, что Тугут рассматривал это назначение как расплату Франца Георга за неудачу в австрийских Нидерландах. Он систематически держал полномочного представителя императора в неведении относительно государственных секретов, которыми щедро делился с Кобенцлем и Лербахом. Вызывает большие сомнения, что Меттернихам вообще было что-либо известно об обязательствах, взятых рейхом в Кампоформио. Клеменс, к несчастью, был более близок к истине, чем предполагал, когда говорил об отцовском назначении, что «ни один пост не соответствовал ему больше и никто не соответствовал этому посту больше, чем он».
Как бы то ни было, но, когда в январе 1798 года открылась конференция, Франц Георг оказался в беспомощном состоянии, зажатый между инструкциями рейхстага, предполагающими возвращение к положению до сложившегося статус-кво, и требованиями французских представителей, выходящими за рамки договора в Кампоформио, о передаче Франции всего левого берега Рейна без исключений. В конце концов он был вынужден следовать линии Кобенцля и Лербаха, которые не только уступали французским требованиям, но также побуждали другие курфюршества рейха делать то же самое в счет компенсации за это на правом берегу. Средством защиты рейха, признался в итоге Франц Георг делегации представителей немецкого дворянства, было одно лишь «звонкое слово».
Молодой Меттерних не разделял отцовскую сентиментальность и стоическую гордость. Перед тем как договор Кампоформио похоронил надежды на левый берег Рейна, он предпринял уже в Раштатте, где формально участвовал в работе конференции, меры по обеспечению адекватной компенсации за потерю поместья Меттернихов. «Не хочу, чтобы меня цитировали, – писал Клеменс жене, – но, согласно моему видению ситуации, все пошло к чертям, настало время спасти хоть что-нибудь из-под развалин». Через четыре месяца, когда конференция приняла принцип компенсации, он уже подобрал подходящее поместье и выдвинул на него претензии. На более высоком политическом уровне он смотрел скорее вперед, чем назад. Оценивая французскую программу полной секуляризации, против которой, по его мнению, будет неизбежно возражать австрийский суд, Меттерних предпочел середину между двумя крайностями. Когда программа была одобрена конференцией, он выражал недовольство постоянными и бесполезными, по его убеждению, возражениями против этого решения отца.
В то время как Франц Георг упрямо защищал территориальную целостность рейха, а более реалистичный Клеменс выторговывал компенсации за потерю имущества, реальной проблемой в Раштатте стало бы решение вопроса о том, как крупные державы разделят третью Германию. Гипотетически представлялась возможность разделить территорию рейха так же, как Польшу: Франции достался бы левый берег Рейна, Пруссии – Северная Германия, а Австрии отходила бы южная часть территории Баварии. Кое-что из этого расклада действительно составляло суть решения, которого добивалась старая дипломатия со времен Вестфальского мира, – некоторые называли это решение «полонизацией Германии», – и, если бы принципы старой дипломатии взяли верх, так могло бы и произойти.
Но так не случилось. Тугут не позволил Пруссии осуществить желаемую консолидацию территорий, а французы не ограничили свои аппетиты левым берегом Рейна. Плохо то, что они возвели секуляризацию в универсальный принцип. Еще хуже была их программа перераспределения земель, которая игнорировала существование двух немецких держав и была нацелена на создание промежуточных феодальных владений в надежде, что Пруссия и Австрия удовлетворятся формальным лидерством в рейхе. К тому же французы планировали передать церковные земли трех выборщиков светским династиям Гессен-Касселя, Вюртемберга и Оранг-Нассау. Лишь во время Реформации возникал такой же ажиотаж вокруг захвата земель, который охватил теперь немецких князей. Во главе с ландграфом Гессен-Касселя и маркграфом Бадена они ринулись в Париж и Раштатт, выпрашивая милостей у французских победителей. «Французы навязали свой закон, – комментировал события Клеменс Меттерних, – причем с высокомерием и самоуверенностью, кажущимися невероятными для тех, кто не знает тайных устроителей наших бед».
В это время одним из главных французских империалистов был сам Бонапарт. Он лично явился в Раштатт. Его солдафонские глаза излучали тайное желание завладеть потенциалом живой силы рейха, а острый политический ум предвкушал выгоды политики «разделяй и властвуй». Он предвосхищал раздачу вознаграждений друзьям и наказаний врагам, покуда Франция эксплуатирует эффект своей уникальной и устрашающей способности формировать многочисленные армии. Наполеон пробыл в Раштатте недолго, покинув его за несколько дней до прибытия туда Меттерниха, слава которого была уже громкой, а влияние на политику Франции значительным. Меттерних был крайне раздосадован тем, что разминулся с Наполеоном, и он чутко прислушивался к разговорам о неминуемом возвращении прославленного генерала на конференцию. Однако тот больше не приезжал. Таким образом, борьба за Германию началась, когда оба антагониста так и не могли свидеться.
Возможно, это и к лучшему. Встреча между героем войны и малоизвестным представителем графов Вестфалии не могла бы произойти на равных. Да и почти не было внешних признаков того, что будущий министр иностранных дел набирается опыта. Во время пребывания в Раштатте Меттерних постоянно посещал балы, спортивные игры, казино и концерты, к тому же он получил скандальную известность из-за флирта с актрисами и шумного поведения во время игры симфонического оркестра. Внутренне он стал приобретать «хладнокровие лекаря», которое некогда резко порицал. Он усваивал австрийский взгляд на политику. Если он и выражал сожаление по поводу потери левого берега Рейна, то не потому, что разделял отцовские чувства в отношении рейха, но потому, что не мог выносить мысли о захвате его дома «этими негодяями». Тем не менее разногласия с отцом носили тактический, но не принципиальный характер. Он опасался, что упрямое сопротивление переменам закончится потерей левого берега Рейна без компенсации. Ни один из Меттернихов не желал бы этого. Как институт, рейх все еще служил их интересам, независимо от размеров его территории и местопребывания их семьи. В душе Клеменс Меттерних оставался рейхсграфом, почтительным сыном своего отца.
Глава 2
Упадок и крушение Рейха
Летом 1798 года в Раштатте к Меттерниху присоединились жена и маленькая дочь. Во всем остальном в его жизни ничего не изменилось. На конференции были приняты принципы секуляризации церковных владений и компенсации за утраченные поместья. Но сложности их практического осуществления затягивали переговоры до бесконечности. В начале следующего года стало ясно, что война будет продолжаться. В марте, когда пребывание в таком пограничном городе, как Раштатт, стало внушать беспокойство, Клеменс Меттерних вместе с родными вернулся в Австрию. Все еще не наладив отношения с Тугутом, он вел частную жизнь, чередуя увлечения наукой в Аустерлице с посещениями в столице аристократических салонов, где обсуждалась политика. Лишь после отставки Тугута из-за катастрофического мира в Луневиле в феврале 1801 года Меттерниху предоставилась возможность продолжить дипломатическую карьеру.
В эти два года он наблюдал события, связанные с войной Второй коалиции. Вопреки надеждам, которые питал Меттерних во время пребывания в Раштатте, конференция превратилась в «заранее спланированную игру», исход которой определялся не столько переговорами, сколько действиями двух отсутствовавших держав. Одной из них была Великобритания, которая продолжала войну и поэтому отвлекала внимание Бонапарта от Германии к Египту. Другой державой была Россия, которую встревожили амбициозные планы французов в Центральной Европе, обеспокоила судьба Баварии, Вюртемберга и Бадена, ее подопечных в империи. Россию возмущало то, что ее права как гаранта статус-кво в Германии совершенно игнорировались. Император Павел I стремился воссоздать коалицию европейских союзников, подорванную сепаратными мирными договорами с Францией. Он предупредил Директорию, что не потерпит враждебных действий против «нашего союзника, императора Священной Римской империи, или действий, ведущих к уничтожению Германской империи».
Если Первая коалиция погибла из-за поражения, то Вторая была рождена победой. Разгромив французскую армию на Ниле, Британия оказалась в положении соперницы России в Восточном Средиземноморье. Аналогичный характер приняли отношения между Россией и Австрией. После ряда долгожданных побед в Италии венское правительство стало тяготиться присутствием русских войск в Центральной Европе и чинить препятствия дальнейшему сотрудничеству с Россией. Однако император Павел, заподозрив, что австрийцы прибегают к уловкам с целью вовлечь Россию и Францию в губительную войну, отвел свои армии на родину и начал политику примирения с Францией. На этом пути Россия добилась посредством переговоров того, чего не смогла достигнуть при помощи войны, – влияния в решении проблем Германии, Италии и Леванта.
Изменение политики России поставило перед «фланговыми державами» в Центральной Европе ряд выборов. Выбор Австрии тем не менее был прост: либо препятствовать делу укрепления рейха, когда оно близилось к успеху, либо добиваться его полного успеха, чтобы затем обнаружить себя в подчинении более сильного союзника. Выбрав первое, она обрекла себя на поражения от французов 14 июня 1800 года при Маренго и 3 декабря того же года при Гогенлиндене. После этого Австрия запросила мира. На этот раз французские представители настаивали на том, чтобы Франциск Габсбург подписывал мирный договор и от имени рейха. Они не хотели повторять опыт Раштатта, когда Франц Георг отказывался от имени императора уступить то, что Кобенцль соглашался отдать от имени короля Венгрии.
По Люневильскому договору от 9 февраля 1801 года Австрия согласилась уступить все, о чем шла речь в Кампоформио, и даже больше. Был подтвержден принцип секуляризации церковных владений в Германии, аннулирована статья договора Кампоформио относительно Клевса и Гелдерланда, причем таким образом, чтобы Пруссия получила компенсацию в Восточной Европе за свой нейтралитет. Теперь весь левый берег Рейна, включая сильную крепость Майнц, был французским де-факто и де-юре. Между тем уничтожение всех укреплений на правом берегу оставляло Южную Германию на милость французов, а путь через Дунайскую долину к Вене – незащищенным. От Кампоформио в наследство остался также план удаления дяди Франциска, герцога Мадены, в Германию. Теперь он был подтвержден. Такая же судьба была уготована брату Франциска, Фердинанду, великому герцогу Тоскании. Реализация этой затеи не только покончила с австрийским влиянием в Италии. Это вынудило также Австрию содействовать перекройке территории рейха, иначе родственники Франциска не получили бы ничего.
Однако в Люневиле даже не упоминалось о компенсации Австрии потерь за счет Верхней Баварии и Зальцбурга, что составляло внутреннюю мотивацию договора Кампоформио. Причиной перемены в позиции Франции было желание Бонапарта умилостивить Россию, самозваную защитницу курфюршеств Южной Германии. Потому что Наполеон стал в это время первым консулом Франции, а российского императора Павла сменил Александр I. Этот государь еще энергичней, чем его предшественник, требовал своего участия в реорганизации Германии. 10 октября 1801 года граф Аркадий Марков от России и князь Шарль Талейран от Франции подписали совместную конвенцию, согласно которой Франция и Россия должны были сообща диктовать условия политического устройства Германии и Италии. Заранее предполагалось, что они отнесутся к Баварии, Вюртембергу и Бадену с особой благосклонностью. За этим снова последовала отчаянная конкурентная борьба курфюршеств империи за благожелательное отношение извне, но на этот раз они обращались за покровительством как к Маркову, так и к Талейрану, а некоторые из них направили своих лоббистов в Санкт-Петербург. Трехстороннее соперничество за «третью Германию» превратилось в четырехстороннее.
И снова беда Австрии обратилась личной выгодой Клеменса Меттерниха. Барону Тугуту, к которому в Вене все чаще обращались как к барону Тунихтгуту, пришлось заплатить своей должностью за неудачи Австрии, хотя он лучше других, возможно, представлял себе проблемы континентальной, удаленной от моря страны, того выбора, который стоял перед Россией, и понимал ненасытные амбиции Наполеона. Его преемником стал граф Кобенцль, старый друг Франца Георга, которому последний был обязан своим дипломатическим постом в Раштатте. Кобенцль и теперь пришел на помощь. Благодаря ему Клеменсу не только был предложен пост в министерстве иностранных дел, но и выбор места службы между Дрезденом, Копенгагеном и Регенсбургом. Для молодого человека без дипломатического опыта это было большое достижение. Обычно в таких случаях можно было рассчитывать лишь на пост секретаря посольства. Но Кобенцль был близок к Кауницам и Лихтенштейнам, а его сестра, графиня Ромбек, особенно симпатизировала рейнцу, который, очевидно, очаровывал всякого гостя на ее званых вечерах. Как бы то ни было, поступление Меттерниха на государственную службу обусловили не только личные связи, но и признание его таланта.
Хотя Меттерних получил назначение в феврале 1801 года, бюрократические проволочки не позволили ему выехать в Дрезден до ноября. Между тем Клеменс использовал свое новое положение, чтобы получить доступ к официальным документам в Вене и под опекой опытного эксперта Карла Дайзера фон Силбаха проводил месяцы за изучением подоплеки австрийской политики. Как это бывает, он стремился поскорее освоить то, на что требовались годы службы карьерного дипломата. Меттерних подвел итоги своим трудам в тщательно продуманном меморандуме, который надеялся захватить с собой в Дрезден в качестве руководства. Тот факт, что документ не был использован по назначению, не умаляет его ценности как свидетельства образа мышления дипломата-энтузиаста в мрачное время, последовавшее за Луневилем.
Подвергая анализу в меморандуме «современное состояние европейской политики», Меттерних все еще усматривал во Французской революции причину всех происходивших перемен, гораздо более важных, чем те, которые были вызваны «тремя великими войнами прошлого века». Тем не менее он обращает основное внимание не столько на социальные потрясения, сколько на развал европейской государственной системы. Явно демонстрируя свой «австрийский» взгляд на дипломатию, он усматривает немало «косвенных преимуществ» как в потере Нидерландов, «самой отдаленной и самой дорогостоящей в смысле обороны нашей территории», так и в территориальных компенсациях в Италии, которые имели следствием выдвижение на передний план торгового превосходства вместо контроля над Адриатикой. Сам Тугут не смог бы обосновать лучше отечественные интересы. Однако в документе было еще одно, что отличало Меттерниха как от Тугута, так и от Кобенцля. Речь идет о его убеждении, что благополучие Австрии зависит гораздо больше от европейского равновесия, чем от ограниченных территориальных приобретений. Вот почему он не был удовлетворен существованием статус-кво, усматривая в нем лишь возможность восстановить силы, привести в порядок внутренние дела Австрии и найти новых союзников для военного противоборства.