Кроме этого, так сказать, первого круга гостей был и другой, более широкий, из которых самыми желанными гостьями были миссис и мисс Бейтс и миссис Годдард, три дамы, которых в Хартфилде почти всегда ждал теплый прием; за ними часто посылали карету, а после ужина отвозили их домой; при этом мистер Вудхаус не считал такую услугу в тягость ни Джеймсу, ни лошадям. Посылай он карету раз в год, он не уставал бы сокрушаться.
Миссис Бейтс, вдова бывшего приходского священника Хайбери, – почтенная старушка, для которой пребывание в гостях сводилось уже почти только к двум вещам: чаю и кадрили. Они с дочерью жили очень скромно, но при этом были окружены всеобщей любовью и уважением, невзирая на стесненные обстоятельства. Как ни странно, дочь ее, несмотря на то, что она не могла похвастаться ни молодостью, ни красотой, ни богатством, ни мужем (она была не замужем), любили все соседи. Казалось бы, мисс Бейтс была приговорена во мнении света, так как не обладала ничем, что привлекало бы к ней людей; не блистала она и особым умом, благодаря которому ее предыдущие недостатки некоторым образом искуплялись бы или внушали невольное уважение тем, кто мог ее ненавидеть. Но и красотой, и умом мисс Бейтс природа тоже обделила. Юность ее пролетела незаметно, а зрелые годы проходили в хлопотах и заботах о стареющей матушке и стараниях хоть как-то свести концы с концами. И тем не менее она была счастлива; вдобавок окружающие отзывались о ней не иначе как с почтением. Вот какое чудо сотворили ее безграничное добродушие и покладистость характера. Она любила всех соседей, живо интересовалась их делами и преувеличивала их достоинства; себя почитала счастливейшим созданием, и, живя одним домом с обожающей ее матушкой, окруженная столь превосходными соседями и друзьями, считала, что ей нечего больше желать. Ее простота и бодрость характера, покладистость и отзывчивость находили путь к сердцу всех ее знакомых и были источником счастья для нее самой. Она часами могла говорить о пустяках – эту черту особенно ценил в ней мистер Вудхаус; рассуждения и безобидные сплетни просто лились из нее потоком.
Миссис Годдард заведовала пансионом – не просто какой-то школой для девочек, не новомодным учебным заведением, которое, прикрываясь цветистыми фразами, применяло в воспитании юношества последние достижения вольнодумной мысли и новые методы образования (в них юные девицы за огромную плату лишались здоровья и приучались к тщеславию), нет, она руководила настоящим, честным, старомодным английским пансионом, в котором по сходной цене предлагался разумный набор занятий и куда родители без опаски сбывали дочерей, будучи уверенными в том, что девочки получат какие-никакие знания и, вернувшись домой, не станут презирать родителей за «отсталость». Пансион миссис Годдард пользовался – и вполне заслуженно – доброй славой; к тому же климат в Хайбери считался целебным для здоровья; под пансион был отведен просторный дом с садом, кормили воспитанниц обильно, летом позволяли бегать и играть, сколько им заблагорассудится, а зимой хозяйка собственноручно лечила их от обморожения. Ничего нет удивительного в том, что теперь за нею в церковь следовали двадцать пар молодых девиц. Она была женщиной доброй, по-матерински заботливой; в юности ей пришлось напряженно работать, и теперь она считала, что иногда вполне вправе устроить себе выходной и отправиться в гости выпить чайку. Будучи многим обязанной в прошлом доброте мистера Вудхауса, она почитала за особую честь когда только возможно покидать свою уютную гостиную, увешанную образчиками рукоделия, и проводить вечер за карточной игрой у камина со стариком Вудхаусом, то выигрывая, то проигрывая несколько шестипенсовиков.
Вот каких гостей Эмма находила возможным собирать у себя в доме чаще всего; она радовалась их визитам главным образом из-за отца, ибо для нее ни одна из перечисленных дам не могла сравниться с миссис Уэстон. Ей приятно было видеть довольство батюшки и еще приятнее от сознания того, что она так ловко все устраивает; однако тихая скука, исходящая от трех почтенных женщин, невольно наводила на мысли о том, сколько еще таких томительных длинных вечеров предстоит ей пережить…
Как-то утром, когда она сидела, привычно ожидая гостей и очередного тоскливого вечера, от миссис Годдард принесли записку, в которой та в самых почтительных выражениях осведомлялась, нельзя ли привести с собой мисс Смит; просьба пришлась как нельзя кстати. Мисс Смит, очень хорошенькая семнадцатилетняя девушка, была знакома Эмме лишь шапочно, и она давно хотела лично познакомиться с нею. Эмма ответила весьма изысканно составленным приглашением, и вечер больше не страшил очаровательную хозяйку Хартфилда.
Харриет Смит была чьей-то внебрачной дочерью. Несколько лет назад некто, оставшийся неизвестным, поместил ее в пансион миссис Годдард, а впоследствии она была переведена в разряд пансионерки, постоянно живущей в семье хозяйки пансиона. Вот и все, что было о ней известно. Близких друзей у нее не было, но в Хайбери ее принимали повсеместно; вот и теперь она только что вернулась из деревни, где гостила у своих однокашниц по пансиону.
Красота Харриет Смит относилась к тому типу, который особенно привлекал Эмму. Блондинка невысокого роста, румяная, голубоглазая, с точеными чертами лица и ласковой улыбкой. Еще до конца вечера Эмма была очарована и манерами мисс Смит, и ее внешностью и преисполнилась решимости продолжать знакомство.
Судя по репликам мисс Смит, умом она не блистала, однако Эмма ее нашла весьма интересной особой – она напрочь была лишена неловкости и стеснительности, качеств, столь тягостных при первом знакомстве; она держалась просто и открыто, но в то же время ненавязчиво. И потом, она выказывала такую трогательную признательность за то, что ее пригласили в Хартфилд, и так безыскусно восторгалась великолепием обстановки, каждой вещью, настолько превосходящей то, к чему она привыкла, что Эмма нашла новую знакомую не лишенной здравого смысла и решила, что она заслуживает всяческого поощрения. Ее следует возвысить. Кроткие голубые глазки и вся природная прелесть мисс Смит не должны впустую растрачиваться на низшие слои общества Хайбери и его окрестностей. Знакомства, которые она уже успела завязать, не делают ей чести. Вот, например, те друзья, у которых она недавно гостила, – люди в своем роде порядочные; однако знакомство с ними, несомненно, ей вредит. Эмма наслышана была о семействе по фамилии Мартин, так как они арендовали большую ферму у мистера Найтли. Жили они в приходе Донуэлл, что делало им честь, как полагала Эмма, так как знала, что мистер Найтли о них весьма высокого мнения. Но они, скорее всего, люди грубые, неотесанные и совершенно не подходят в знакомые девушке, которой до совершенства недостает самой малости – учености и изысканности. Вот ей-то, Эмме, и следует обратить на это внимание, заняться воспитанием мисс Смит, она отдалит ее от прежних, неподходящих знакомых и введет ее в хорошее общество; она сформирует ее вкусы, суждения и манеры. Дело обещало быть интересным и, несомненно, добрым; такое занятие в высшей степени подходило Эмме, учитывая ее собственное положение, а также избыток свободного времени и сил.
Она столь самозабвенно восхищалась этими ласковыми голубыми глазками, говорила и слушала, строя между делом в голове различные планы, что вечер пролетел незаметно; и общий ужин, которым всегда завершались подобные вечера – обыкновенно она терпеливо просиживала за столом положенное время, молчала и кивала, – был уже подан и накрыт, и, прежде чем она успела распорядиться, стол придвинули поближе к камину. С живостью, несколько даже превосходящей ее обычное гостеприимство, – хотя ее, как и любую хозяйку, радовало славословие друзей по поводу ее внимания и расторопности, – преисполненная новыми мыслями, распоряжалась она за столом, хлопотала и окружала всех лаской и заботой, настойчиво угощая гостей котлетами из цыплят и морских гребешков. Ей было известно, что такое внимание польстит самолюбию благовоспитанных соседей, которые привыкли рано уезжать домой и ложиться спать.
Чувства бедного мистера Вудхауса, как всегда в подобных случаях, подвергались суровому испытанию. Он, разумеется, был хлебосольным хозяином, потому что так было принято в годы его молодости; однако, будучи убежден во вредности ужина, он не без жалости взирал на каждое новое подаваемое кушанье; и, в то время как долг хозяина призывал его угощать гостей, забота об их здоровье заставляла его с сожалением смотреть на то, как они едят.
Он бы еще смирился, если бы гости ели овсяную кашу-размазню, мисочка которой стояла перед ним самим; однако при виде того, как гости уплетали всякие вкусности, он испытывал поистине адские мучения!
– Миссис Бейтс, – говорил он, – позвольте предложить вам яичко. Не бойтесь, одно яйцо всмятку не повредит организму. Сэрль варит яйца всмятку, как никто. Я бы не рискнул предлагать вам яйцо, сваренное другим, но вам бояться нет нужды – видите, яйца очень мелкие. Одно маленькое яичко вам не повредит. Мисс Бейтс, позвольте Эмма положит вам чуточку пирога – буквально крошечный кусочек. Мы всегда подаем пироги с яблоками, причем с сырыми. Можете не опасаться, что в пироге попадется какое-нибудь старое варенье. Заварной крем? Нет, не рекомендую. Миссис Годдард, позвольте я налью вам вина – всего полрюмки. Даже меньше половины, а потом долью водой. Думаю, вам это не повредит.
Эмма не возражала отцу, но потчевала гостей куда более сытными яствами; нынешним вечером ей было особенно приятно доставить им удовольствие. В ее намерения входило порадовать мисс Смит; она вполне преуспела в этом. Мисс Вудхаус считалась в Хайбери столь выдающейся личностью, что перспектива быть ей представленной внушала молодой девушке столько же ужаса, сколько и радости, однако из гостей юная, скромная девушка уходила преисполненной величайшего удовольствия: мисс Вудхаус не только держалась с нею весь вечер чрезвычайно приветливо, но и на прощание – подумать только! – обменялась с нею рукопожатиями!
Глава 4
Вскоре Харриет Смит стала в Хартфилде своим человеком. Эмма не привыкла терять время даром и потому постоянно приглашала новую знакомую в гости, всячески поощряла и велела заходить почаще; и чем дальше, тем больше радовалась новой крепнущей дружбе. Эмма почти сразу поняла, насколько полезна может оказаться Харриет в качестве спутницы в ее пеших прогулках. Потеря миссис Уэстон в этом отношении прежде казалась ей невосполнимой. Отец ее никогда не выходил за пределы парка; тропинка, обсаженная с двух сторон кустарником, подходила ему и для долгой, и для короткой прогулки, в зависимости от времени года; поэтому, с тех пор как мисс Тейлор вышла замуж Эмма редко покидала Хартфилд. Однажды она рискнула одна пойти пешком в Рэндаллс, однако прогулка не доставила ей радости; а с Харриет Смит можно пойти куда угодно – еще один повод радоваться новой дружбе. Словом, чем ближе Эмма знакомилась с Харриет, тем больше одобряла ее и тем сильнее утверждалась в своих добрых побуждениях.
Конечно, Харриет умом не блистала, но зато она обладала мягким, податливым и отзывчивым характером; кроме того, самонадеянность и тщеславие были ей чужды; ей недоставало лишь руководства со стороны более сильной натуры. Она сразу доверчиво выказала Эмме свою привязанность; а ее склонность к хорошему обществу и переимчивость доказывали, что она, пусть даже бессознательно, обладает хорошим вкусом. Словом, Эмма почти уверилась в том, что нашла в Харриет идеальную подругу. Разумеется, о такой дружбе, какая соединяла ее с миссис Уэстон, и речи не было – второй такой не найти. Но второй такой подруги, как миссис Уэстон, Эмма и не хотела. Нет, тут было нечто совершенно иное; новая дружба укрепляла ее независимость. Миссис Уэстон была объектом обожания и почитания; Эмма не могла не видеть всех ее достоинств и была ей бесконечно благодарна. Харриет же можно любить как человека, которому нужна ее помощь. Для миссис Уэстон она не могла сделать ничего; Харриет же была чистым листом.
Эмма начала с попытки выяснить, кто были родители Харриет; однако этого девушка сказать не могла. Она охотно говорила на любую тему, но о своем происхождении ничего не знала. Эмма могла предполагать что ей вздумается, однако невольно подумала: окажись она на месте подруги, уж она бы постаралась выяснить правду. Харриет проницательностью не отличалась. Ей было довольно тех сведений, которые миссис Годдард угодно было ей дать, а дальше она не заглядывала.
Естественным образом их разговоры вертелись часто вокруг миссис Годдард, других преподавателей, соучениц по пансиону и школьных дел. Если бы не дружба с семейством Мартин с фермы Эбби-Милл, то школьными делами и ограничивался бы кругозор Харриет. Однако Мартины занимали значительную часть ее мыслей; она провела у них два счастливых месяца и теперь с удовольствием вспоминала о своей жизни на ферме и описывала все чудеса и удобства быта своих знакомых. Словоохотливость подруги забавляла Эмму – любопытно послушать, как живут за пределами твоего круга; кроме того, она восхищалась наивной восторженностью, с какой Харриет описывала жизнь на ферме. Подумать только, у миссис Мартин целых две гостиные! Две большие, просторные гостиные – одна почти такая же большая, как гостиная у миссис Годдард; а их старшая горничная живет с ними уже двадцать пять лет; у них восемь коров, из них две олдернейской породы, и еще есть одна коровка уэльской породы, такая миленькая коровка, право! А миссис Мартин сказала: раз ей так нравится эта коровка, пусть она зовется ее, Харриет, коровкою; а в саду у них беседка, где они обыкновенно пили чай. Не беседка, а настоящий летний домик – такой славный, право! И просторный – пожалуй, там и дюжине человек не будет тесно.
Некоторое время Эмму забавляли эти истории, и она не вдумывалась в то, что за ними стоит; однако, получше разобравшись в составе семьи, она забеспокоилась. Вначале она была введена в заблуждение, решив, что семья состоит из матери, дочери, сына и его жены, которые живут одной семьей; однако позже выяснилось, что мистер Мартин – герой большинства рассказов, о котором Харриет всегда упоминала с одобрением, отмечая его готовность прийти на помощь, – холостяк. Никакой молодой миссис Мартин, его жены, нет и в помине; радушие и гостеприимство его показались Эмме подозрительными. Ее маленькому другу грозит опасность! Если она вовремя не позаботится о ней, Харриет может навеки пропасть.
Теперь, когда ее мысли получили новое направление, Эмма засыпала Харриет вопросами и особенно часто наводила ее на разговор о мистере Мартине. Харриет не выказывала неприязни к таким беседам. Она очень охотно говорила о совместных прогулках при луне и невинных домашних развлечениях; и снова Эмма наслушалась вволю о его добродушии и бескорыстии. Однажды он проскакал туда и обратно целых три мили, чтобы привезти Харриет грецких орехов, потому что она призналась, что обожает орехи, – впрочем, он всегда такой любезный и услужливый! Однажды вечером он пригласил к ним в гостиную сына пастуха, чтобы тот ей спел. Она обожает петь. Он немного поет и сам. Харриет считает его очень умным и понятливым. У него славное стадо овец; пока она жила у Мартинов, ему удалось выручить за шерсть больше, чем любому другому фермеру в округе. По ее мнению, все очень хорошо отзываются о мистере Мартине. Его мать и сестры его очень любят. Однажды миссис Мартин сказала ей (при этом личико Харриет зарделось), что лучшего сына и пожелать нельзя, и потому она уверена: женившись, ее сын будет прекрасным мужем. Не то чтобы его матушка хочет, чтобы он женился, нет! Она вовсе не торопит его.