«И чего пристают? – подумала я, но начала улыбаться. – А ведь я даже без косметики!»
Последнее время, действительно, представители противоположного пола стали обращать на меня намного больше внимания, чем раньше. Конечно, я уже не была школьницей, а училась в институте, но я бы не сказала, что как-то кардинально поменяла внешность. Стиль одежды стал более строгим, но это лишь когда я ходила на лекции. А остальное время по-прежнему носила джинсы, кроссовки, свитера, куртки с капюшонами. Мне было удобно в спортивной одежде. Мама, правда, пыталась как-то повлиять на меня и предлагала купить что-нибудь элегантное или даже гламурное, но меня раздражали вычурные наряды в «псевдогламурном» стиле. Но многие студентки одевались именно так. Мне казались смешными и нелепыми все эти короткие юбки, узкие сапоги на высоченных каблуках, обтягивающие кофточки с неприличными декольте и обязательными блестящими паетками или стразами. Макияж часто вызывал недоумение. Казалось, девушки приходят не на лекции, а на клубную тусовку, таким густым и вызывающим он был. Сама я косметикой практически не пользовалась, только если собиралась куда-нибудь в театр, клуб или на вечеринку к друзьям.
Лишних денег на какие-то изысканные наряды у меня не имелось. Родители давно развелись, и мама категорически отказывалась от помощи отца. На это были свои причины. И мы жили только на ее зарплату. Работая в частном роддоме, она, в принципе, получала неплохие деньги, но все равно при нынешней дороговизне нам не всегда хватало. Я уже подумывала о том, что пора начать подрабатывать, но мама была против. Она считала, что я должна закончить хотя бы первый курс, а там уже решать, смогу ли выкраивать время на работу. Я получала платное образование, очень недешевое, надо сказать. И наши студенты были соответствующего уровня. Все они принадлежали к обеспеченным семьям, некоторые ребята были из известных киношных династий. И насколько я знала, никто из моих сокурсников не подрабатывал на стороне. Многие приезжали в институт на дорогих машинах.
Мое обучение оплатил отец. Он отлично устроился в жизни, работал PR-директором одного из крупнейших рекламных агентств Москвы и мог себе это позволить. Тогда я еще с ним общалась и считала его одним из лучших мужчин на свете. Но потом все изменилось.
Я свернула с Большой Андроньевской, на которой находился институт, на Таганскую улицу. Пройдя между домами, оказалась на Воронцовской. Мама работала посменно, и я знала, что сегодня у нее ночное дежурство. Зайдя в квартиру, позвала ее. Но ответа не дождалась. Видимо, мама ушла, причем недавно, я обнаружила на плите кастрюлю с еще горячим борщом.
Пообедав, отправилась в свою комнату и, постояв в задумчивости у компьютера, все-таки решила пока не усаживаться за него. Я легла на кровать и бездумно смотрела в потолок. Настроение, неважное с утра, окончательно упало. Я с трудом сдерживала слезы, тяжелая тоска навалилась на меня. Я легла на бок и глянула на картину, висящую на стене напротив кровати. Именно ее фотографию увидела Ира.
«Какая она любопытная! Лезет прямо в душу, все-то ей знать надо, – раздраженно подумала я и вытерла слезинки, появившиеся в уголках глаз. – Нужно удалить фотки картины из ноута».
Я взяла смартфон, воткнула наушники, нашла довольно старый альбом группы «Серебро» и вновь улеглась. Я смотрела на бледный профиль Грега на картине и страстно желала, чтобы он оказался рядом со мной… и прямо сейчас.
Я вдруг вспомнила о необычайной способности Ренаты входить внутрь собственных картин. Это было ее любимое развлечение. Она рисовала солнечную опушку, покрытую цветами, затем оказывалась на ней и наслаждалась ясным летним днем без всякого вреда для своего организма. В обычной жизни и Рената и Грег избегали солнечного света. Нет, он не сжигал их, как это описано во многих легендах о вампирах, но в его лучах они впадали в состояние, похожее на анабиоз, и могли стать легкой добычей охотников.
Я смотрела на Грега, привалившегося спиной ко мне. Картина словно делилась вертикально на две части. Он находился на половине, которая изображала глубокую ночь. Небо казалось настолько темным, что выглядело чернильным, земля окутывалась темно-серой с фиолетовым оттенком дымкой тумана, и ноги Грега тонули в этой дымке. Но его бледный профиль был четко виден, и он выглядел как живой. Мне даже показалось в какой-то миг, что я заметила трепет его длинных ресниц…
Я настолько погрузилась в созерцание любимого лица, что начала успокаиваться и впадать в какое-то заторможенное состояние. Мои глаза медленно закрылись, улыбка приподняла уголки губ.
– Любовь в тебе и во мне… как опиум, как опиум, – повторила я слова из песни. – И я знаю, она никогда не закончится! – с жаром добавила я.
– Никогда не закончится, – услышала я нежный голос, зазвучавший словно эхо, и тихо рассмеялась.
Я почувствовала легкое щекотание ресниц по моей щеке, повернула голову и утонула в глубокой, кристально чистой голубизне глаз. Я увидела, как плавно опускаются длинные черные ресницы, прикрывая этот затягивающий в себя прозрачный омут, и счастливо вздохнула.
– Грег, – прошептала я в раскрытые губы, – ты вернулся…
Меня не удивило его внезапное появление. Ведь он был вампиром, а значит, обладал сверхспособностями и мог исчезать и появляться, где и когда ему вздумается.
– А я и не уходил, – еле слышно ответил он и легко прижался прохладными губами к моим задрожавшим губам. – Я всегда с тобой, любовь моя.
– Ты всегда рядом, – согласилась я. – И это упоительно! Но я так тоскую, когда не вижу тебя. Где ты был так долго?
Я отодвинулась, легла на бок и подперла рукой голову, не сводя с него глаз.
– Когда я оставил тебя…, – начал он.
– И это было в начале января, – с горечью заметила я, – а сейчас уже конец февраля.
– Но ты ведь не могла забыть, в какой момент я оставил тебя, – сказал он и лег на спину.
Я, едва касаясь, провела пальцем по его высокому гладкому лбу, затем спустилась по контуру носа и коснулась приоткрытых розовых губ. Грег вдруг слегка укусил меня за кончик пальца, я машинально отдернула руку, и он тихо рассмеялся.
– Видишь, я стал спокойнее относиться к твоей близости, – заметил он. – И даже могу легко покусывать тебя без опасения, что утеряю контроль.
И я вновь коснулась его губ пальцами, словно приглашая еще раз укусить. Но он лишь подул на них, смешно сложив губы в розовое «сердечко». Я тут же склонилась и припала к ним. Мне невыносимо хотелось почувствовать их вкус, окунуться в восхитительное ощущение близости, возникающее всегда, когда мы оказывались рядом. Это было ни с чем несравнимо. Мне казалось, все мое тело тает, мы сливаемся и превращаемся в одно существо, нас окутывает живая энергия нежности, ласковой теплоты, умиротворения, и мы попадаем будто бы в огромный светящийся кокон, до отказа заполненный любовью.
Грег целовал меня осторожно, но мне хотелось более сильных ощущений. Нежность разгоралась изнутри страстью, словно из прохладной сердцевины голубого колокольчика вырастала алая жаркая роза. Но я помнила, как обычно Грег реагировал на подобные бурные проявления, как он из нежного ласкового парня превращался в жаждущего крови вампира, с невероятным трудом останавливался в последний момент и оставлял меня. И я старалась изо всех сил сдерживать себя и целовать его мягко и легко. Но Грег в этот раз сам словно бы разгорался изнутри. И я почувствовала, что в глубине его холодной сущности начинает полыхать пламя. Он, не разжимая объятий, перевернул меня на спину и лег сверху. Я задрожала от ощущения его тела, мое домашнее платье из очень тонкого трикотажа словно исчезло, мне казалось, я лежу голой. Я обхватила Грега руками, мы целовались, не отрываясь.
И вдруг во время одного очень долгого и глубокого поцелуя я ощутила знакомое мне давление все увеличивающихся клыков, и невольно отпрянула. Грег оторвался от меня. Я смотрела на его бледное лицо и блуждающий взгляд, на приподнятую верхнюю губу, на обнажившиеся белоснежные зубы с удлинившимися кончиками острых клыков, но страха, как раньше, уже не испытывала. Я безоговорочно верила Грегу, и знала, что он ни за что не причинит мне вреда. Я просто ждала, когда он придет в себя.
И вот его лицо приняло невозмутимое выражение, кожа разгладилась, зрачки сузились. Красные губы побледнели, словно от них отхлынула кровь, и сомкнулись, спрятав зубы.
– Любимый, – тихо сказала я и, освободившись от его объятий, села, привалившись спиной к стене и поправляя сбившееся платье.
– Лада…, – прошептал он и глубоко заглянул мне в глаза.
– Ты еще не можешь спокойно переносить мою близость, – заметила я.
– Не могу, – после паузы ответил он и лег на спину, заложив руки за голову.
– Решения проблемы все еще нет? – еле слышно уточнила я.
– Я пытаюсь, – сказал он и закрыл глаза.
Когда я узнала, что парень, которого я полюбила всей душой и без которого не представляла дальнейшей жизни, вампир, то испытала шоковое состояние. Я пыталась забыть его, не встречаться, ничего больше не знать ни о нем, ни о его близких, но у меня ничего не получилось. Это было сильнее меня. Любовь, возникшая между нами, оказалась поистине нечеловеческой и какой-то гипнотической, она жила в нас вопреки всему. Грег рассказал мне о поверье, которое ходило между вампирами. Будто бы если невинная девушка с чистой душой искренне полюбит вампира, то он сможет пройти обратное превращение и стать обычным человеком. Когда я узнала об этом, счастье захлестнуло. Тогда исполнилась бы моя самая заветная мечта, Грег был бы со мной всю жизнь. Возможно, у нас родились бы дети. Я не хотела ничего другого.
Но все оказалось не так просто. Моя близость сводила его с ума, и мы ни разу не дошли до конца. Грег понимал, каково будет воздействие девственной крови на его вампирскую сущность, сопротивляться этому невозможно. Я была готова на все, лишь бы он стал обычным парнем, хотела полностью принадлежать ему. Но Грег ни разу не смог выдержать даже вполне невинные ласки. Его сущность мгновенно давала о себе знать, и он хотел лишь одного – укусить меня, напиться моей крови. Причем, ни он, ни Рената уже давно не охотились на людей. Они держали дома кроликов. Их кровь и служила им пищей.
Последний раз мы пытались в январе. Это было в его загородном особняке, который находился в деревне, где мы и познакомились. После Нового года я приехала к бабушке на пару дней. Грег ждал меня. Когда мы оказались в его особняке, то поднялись на второй этаж в его комнату. Мы целовались, ласкали друг друга… Но скоро я осталась в одиночестве, потому что Грег, почувствовав, что не может справиться с собой, исчез. Помню это ощущение пустоты и потери, охватившее меня. Я вернулась в дом бабушки, закрылась в комнате и проплакала несколько часов. А потом начала терпеливо ждать его возвращения.
Мы не виделись больше месяца, и мне показалось, что-то в нем изменилось. Я внимательно вглядывалась в его утонченное, аристократичное лицо, любовалась длинными ресницами, бросающими трепещущие тени на бледные щеки, тонким небольшим носом, изящно очерченными бледно-розовыми губами и не замечала особых перемен во внешности. Грег выглядел так же, как четыре месяца назад, когда я впервые его увидела. Но сейчас он казался мне более мягким и каким-то беззащитным. Грег напоминал милого маленького мальчика, в нем не осталось практически ничего от того загадочного жестокого молодого человека с демонической внешностью, каким я его знала в первый месяц знакомства. И эта метаморфоза вызывала прилив жалостливой нежности, появилось материнское желание защитить, оберечь, приласкать.
Я потянулась к нему, он сразу открыл глаза и повернулся ко мне. Я легла рядом, прижалась и положила голову ему на плечо. Он обнял меня и тихо вздохнул.
– Но должен же быть какой-нибудь выход, – сказала я, поглаживая его грудь, обтянутую сиреневой водолазкой. – Решение существует.
– Я уже не знаю, – ответил он. – Может, все это просто сказки, как считает Рената, и обратного пути нет.
– Что ты такое говоришь?! – возмутилась я и села, упираясь ему руками в грудь и глядя в упор. – Как это нет? Что с нами будет?
– Ничего, – усталым голосом произнес Грег, отводя от моего лица упавшие пряди. – Будем жить в том виде, в каком существуем. Обещаю никогда не предавать тебя, и не оставлю… до самого конца.
При этих словах слезы навернулись против воли. Я представила себя старухой рядом с юным влюбленным. Это видение посещало меня уже не раз и вводило в глубочайшую меланхолию. Да и какая бы девушка смирилась с подобным? Грег внимательно смотрел на меня. Я знала, раньше он легко читал все мои мысли. Но чем глубже мы погружались в любовь, тем сложнее он понимал, о чем я думаю. Ему казалось, что моя любовь образует что-то наподобие защитного поля, через которое он не мог, да и не хотел проникать.
– Не смогу так жить, – тихо сказала я и снова легла рядом, обнимая его. – В крайнем случае, я стану вампиром и твоей подружкой навечно.
Я почувствовала, как Грег вздрогнул, и обняла его крепче, уткнувшись носом в его шею.
– Нет, только не это! – взволнованно произнес он. – Ты сама не понимаешь, что говоришь. Быть вампиром не так замечательно, как кажется. Да, мы производим неизгладимое впечатление своей неподражаемой красотой, которая из года в год, из века в век становится все более утонченной и безупречной. Но это изощренный замысел… тьмы. Ведь наша красота – приманка для людей. Мало кто может устоять перед ней, поэтому жертвы так легко идут к нам в руки. Но ты представь лишь на миг, каково это находиться в таком виде вечно, знать, что это не закончится, постоянно бороться со своей черной сутью… или не бороться и множить себе подобных, или…убивать…без конца убивать… Никакие ваши земные ужасы не сравнятся с этим. И ты хочешь, чтобы я по своей воле сделал тебя такой? Пусть даже ради того, чтобы мы не расставались вечно?
Грег отстранил меня и приподнялся на локте. Его глаза горели, прекрасное лицо исказилось.
– Тогда остается одно, – мягко произнесла я. – Попытаться выполнить условия поверья.
– Или оставить тебя навсегда, – еле слышно добавил он.
– Нет! – вскрикнула я и обняла его.
– Лада, ты дома? – раздался в этот момент голос мамы.
И мои руки уже обнимали пустоту. Я быстро вытерла глаза.
Мама заглянула в комнату. Ее лицо выглядело встревоженным.
– Я думала, ты сегодня допоздна в институте, – сказала она, входя и садясь на край кровати. – Ты же говорила, у вас три пары, а потом еще вроде монтаж и семинар по… уж и не помню, по какому предмету.
– По итальянскому кино, – сказала я, пытаясь принять спокойное выражение лица. – Просто я почувствовала себя неважно и ушла раньше. Голова что-то разболелась, а анальгин не помог.
– Анальгин?! – возмутилась она. – Зачем же сразу анальгетики применять? Нужно давление измерить. Что-то ты бледненькая, да и глаза красные. Ты наверняка опять за компьютером сидела.
– Нет, видишь же, лежу, – ответила я, наблюдая, как мама встала и быстро вышла из комнаты.
Я знала, что она сейчас вернется с тонометром. Так и произошло. Но давление у меня оказалось выше, чем обычно, и мама удивилась. Как правило, оно у меня было низким. Но я-то знала, сейчас оно поднялось из-за волнения от встречи с Грегом.
– Что же это? – задумчиво проговорила мама, трогая мой лоб. – Давление скачет? А тебе ведь всего восемнадцать! Уже вегето-сосудистая дистония? Быть того не может. Я постоянно контролирую.
– Мама, ты так не волнуйся, – сказала я и встала, – а то у самой голова заболит. Тем более у меня уже все прошло, и я чувствую себя намного лучше. Сейчас чаю выпью и вообще буду в норме. Тебе когда на дежурство?