Ольга Крючкова
Авантюристы
© Крючкова О.Е., 2009
© ООО «Издательство «Вече», 2009
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018
Сайт издательства www.veche.ru
Часть 1. Внучка Бонапарта
Глава 1
1812 год, Смоленск
В городском доме помещика Петра Анисимовича Горюнова царила суета и беспорядок, причиной сего было приближение французской армии к Смоленску. Прислуга срочным порядком упаковывала ценные вещи, супруга Петра Анисимовича, Глафира Сергеевна, дама пышная и решительная во всех отношениях, сотрясала воздух и так весь пропитанный пылью от множества вещей, своим зычным голосом:
– Анфиска! Дашка! Поторопитесь! Уже слышна орудийная канонада! Чего доброго француз застанет нас прямо в доме со всем добром – вот уж будет чем потешиться неприятелю!
Девки переглянулись: попадать в руки ужасным французам им вовсе не хотелось, и они пуще прежнего начали упаковывать барские платья.
Петр Анисимович не поддавался всеобщей суете и панике, он ходил по дому, молча, созерцая удручающую картину: картины сняты и завернуты, персидские ковры скатаны в рулоны, посуда упакована, одежда вынута из шкафов и дожидается, когда наконец ей займутся неповоротливые Анфиска и Дашка. Слова хозяйки возымели на девок необыкновенное действие, и они с перепугу, упирая сопли и слезы рукавами ситцевых рубах, а то и вовсе подолом цветастых сарафанов, начали поторапливаться.
– Петр Анисимович! Душа моя! – проревела Глафира Сергеевна. – Прикажи, голубчик, мужикам загружать ковры, картины и посуду.
Барин еще раз посмотрел на перевернутый в суматохе дом, понимая, что может вернуться на одни лишь обугленные головешки, и распорядился:
– Трофим! Загружай!
Управляющий тотчас привел мужиков, также томимых страхом и сомнениями.
– Барин… – начал один из них, – дозвольте спросить вас.
Петр Анисимович удивился: о чем вообще можно спрашивать в такой момент?
– Ну что тебе?
– А что ежели энтот хранцуз, лихоманка его подери, дом сожжет? Али догонит нас с добром-то: чаго делать станем?
Горюнов задумался: подобные мысли не давали покоя уже второй день.
– Ничего, надо надеяться на лучшее и на нашу армию. Авось с Божьей помощью все и образуется.
Мужики переглянулись: ну да, они и забыли, что в России все решает Его Величество «Авось»!
* * *
– Лизавета! – позвала Глафира Сергеевна прислугу. – Ну что ты спишь прямо на ходу? Ты постельное белье упаковала, как я велела?
– Да барыня, все как сказано…
Лизавета указала на сундук, доверху нагруженный бельем из отменного фламандского полотна.
– Хорошо…
– Барыня… – начала было Лизавета.
– Говори быстро, не тяни!
– Позвольте остаться, мать уж больно хворая. Не перенесет она дороги до вашего поместья в Горюново.
– Дело твое. Смотри не пожалей потом, – ответила барыня. – За домом приглядывай, раз уж остаешься.
– Слушаюсь, Глафира Сергеевна.
В гостиную вошли двое мужиков, они подхватили за боковые кованые ручки сундук с бельем и потащили грузить в телегу.
Маленький Виктор, сын Горюновых, которого Глафира Сергеевна до начала военных действий называла не иначе как на французский манер, произнося с ударением на последний слог, носился по дому, размахивая деревянной саблей и крича:
– Подайте мне сюда Наполеона, я выпущу ему кишки!
– Перестань носиться! – одернула его мать. – Пятнадцатый год уже, а ты все в игрушки играешь. Лучше помоги отцу.
Виктор остановился, огорчившись, что его развлечение прервали столь грубым образом, и неохотно поплелся прочь из гостиной в надежде, что не встретит отца.
* * *
Лизавета незаметно вынырнула из господского дома, впрочем, на нее все равно никто бы не обратил внимания, неожиданно ее окликнули:
– Лиза!
Она обернулась, навстречу шел Фрол, кучер помещика Сазонова, который давно приятельствовал с Петром Анисимовичем Горюновым.
– Фролушка! – девушка бросилась к своему возлюбленному. – Господи, что теперь будет-то? – она залилась слезами.
Кучер обнял свою пассию, попытавшись успокоить:
– Ничего, побьем хранцузов! Не сумневайся… – он привлек Лизу и поцеловал в губы. – Уезжаю я с барином и его семьей в Нижние Вешки, туда хранцузы, могет быть, не доберутся.
Девушка всхлипнула.
– Я остаюсь здесь…
– Как? – удивился Фрол. – Зачем?
– Мать совсем плохая, того гляди помрет. Кто ее похоронит, как не я? Прощай, Фролушка, свидимся ли еще? – Лиза снова заплакала. – Коли нет, знай – любый ты мне всегда был…
Кучер растрогался, прослезился и еще раз привлек к себе возлюбленную.
– Свидимся, не сумневайся…
Он отстранил от себя девушку и быстро ушел со двора. Та так и осталась стоять, не замечая ничего вокруг себя.
* * *
Лиза вошла в комнату, в ней царил полумрак, мать лежала на лавке, прикрытая меховым зимним салопом и, несмотря на это, ее трясло от лихорадки.
– Доченька… – простонала она. – Чаго такой крик стоит?
– Господа уезжают в поместье Горюново, что восточнее города, думают хранцузы туда не пойдут, – пояснила Лиза.
– И ты поезжай… Все равно умру, чаго тебе при мне делать-то…
– Матушка! – девушка упала на колени перед скромным ложем больной родительницы и залилась слезами. – Как вы без меня-то?
– Ничего… Поезжай… – настаивала мать.
Но Лиза твердо знала – она останется в доме, подле матери.
* * *
Когда французы заняли Смоленск, оставленный русскими войсками, и располагали ставку в доме помещика Горюнова, как одном из самых лучших в городе, Лиза стояла на коленях перед усопшей матерью. Молодой мужчина в сине-белом мундире вошел в темную комнату прислуги и, увидев молодую девушку, убитую горем, склонившуюся над умершей женщиной, повел себя благородно, распорядившись помочь несчастной русской с достойными похоронами. Сама же Лиза была определена на прежние свои обязанности: стирать, убирать в комнатах, занимаемых теперь главнокомандующим армии – Наполеоном Бонапартом и его штабом.
Очнувшись от горя, спустя несколько дней, Лиза наконец вернулась к действительности, увидев, что в городе и в доме – французы и она, как ни в чем ни бывало, выполняет свою прежнюю работу.
Когда она увидела человека, небольшого росла, крепкого на вид, даже можно сказать коренастого, с легким брюшком, виднеющимся из-под зеленого мундира, увешанного всевозможными орденами, она поняла, что незнакомец – и есть главный француз: как его там… Бонапарт. Отчего Лиза догадалась, сама не знала, видимо, интуитивно, а может, и оттого, что все вокруг него были слишком подобострастны.
Девушка подумала: «Толстый, маленький, невзрачный. Похож на управляющего помещика Сазонова, что проворовался два года назад и тот прогнал его с позором с глаз долой… Отчего этого Бонапарта все так боятся?»
С такими мыслями она стирала батистовые рубашки французских генералов, проявляя по привычке усердие, которое было замечено денщиком одного из важных особ, и тот в награду подарил девушке золотой луидор.
Лиза посмотрела на странную монетку, обратив внимание на то, что «главный француз» и тот профиль, что отображен на монете весьма схожи между собой: неужели сам Бонапарт? Она сунула ее в карман передника, поклонилась щедрому денщику, на всякий случай: как знать, вернется ли барин или нет, а тут вроде как пристроилась…
Тот же еще долго стоял, разглядывая полногрудую русскую девицу, явно наслаждаясь ее красотой и прелестями, видневшимися из расстегнувшийся ситцевой рубашки. В тот же вечер денщик пришел в маленькую комнатку Лизы, показывая всем своим видом, чего именно хочет от нее. Девушка уступила: что же ей оставалось делать – победителям достается все, и женщины побежденных в том числе. Француз даже в постели с русской крепостной девкой оставался французом, был страстен и даже галантен. Лиза была сражена наповал его отношением, постоянно сравнивая своего нового любовника с Фролом. Любила ли она Фрола? Пожалуй, что да. Но столько изменилось с тех пор… Казалось, Фрол был в другой жизни… А теперь вот рядом лежит француз, и весьма не дурен собой…
Через две недели Лиза встревожилась: положенные женские дни не начались. Не начались они и позже, девушка поняла, что беременна: но от кого? Мысли путались: «От Фрола… Уж сколь времени с ним жила – почти три месяца, а то и больше. А если от хранцуза… Нет, не может быть…» Но факт оставался фактом: отцовство пребывало под сомнением, хорошо хоть мать всегда доподлинно известна.
* * *
Французы, оставив гарнизон в Смоленске для поддержания порядка, двинулись дальше на Москву. Лиза не задумывалась над тем – французам ли стирать или русскому, своему барину, ее волновало другое – живот, который начал расти и стал весьма заметен. Она достала из сундука сарафан покойной матери и, примерив его, решила так в нем и остаться, по крайней мере пошире будет, скрывая пикантные подробности ее тела.
Генеральский денщик, подаривший ей золотой луидор, также последовал в Москву за своим господином, на этом скоротечный роман француза и русской крепостной девки закончился.
Лиза надеялась, что неприятеля все же побьют: вернется ее добрый хозяин, а за ним и Сазонов появится…. Что тогда она скажет своему ненаглядному Фролу? А то и скажет, мол, ребенок твой – не сомневайся… А, если не поверит: не может быть! Непременно поверит!
Время шло: живот рос, ребенок начал шевелиться и переворачиваться. В один прекрасный день Лиза проснулась, едва забрезжил летний рассвет, пропели первые петухи, их она слышала точно. В городе началась паника: французский гарнизон засуетился, она выглянула в оконце домика для прислуги и увидела, что те спешно покидают город. Затем на улице что-то загрохотало: то ли множество лошадей пронеслось, то ли орудия прокатили – Лиза так и не поняла.
Она почувствовала запах гари, и в маленькое оконце увидела, как поднялся столб дыма на соседней улице, затем еще один, и еще… Вдруг она заметила, что трое французов поджигают дом ее благодетеля, она опешила: что же будет? Что она скажет Петру Анисимовичу, когда тот вернется? – не сберегла, мол… А, что могла сделать-то: вон их сколько окаянных врагов, а она – всего лишь женщина, слабая и в тяжести.
Языки пламени обняли барский дом, вырываясь из окон, Лиза заплакала. Поднялся ветер, искры полетели на домик для прислуги, и крыша, покрытая дранкой, мгновенно занялась, женщина услышала, как наверху все трещит, в комнату повалил черный дым. Недолго думая, она, схватив кое-какие вещи, попавшиеся под руку, завязала их платком и бросилась прочь на улицу.
Кругом царила неразбериха, французы поджигали дома, тащили все то, что могли из них вытащить, и спешно отступали. Тут же Лиза увидела, как враги расстреливают троих мужиков, кажется Сазоновских. Она удивилась, отчего они не уехали с хозяином, видимо, тоже оставались приглядывать за брошенным хозяйством, и вот, на тебе – чем закончился этот пригляд.
Женщина с перепугу бросилась на задний двор, в земляной погреб, где обыкновенно хранились соленья и варенье. Удивительно, но он был цел, она разгребла прошлогоднюю сухую траву, нащупала дверное кольцо и, резко рванув его на себя, открыла небольшую дверь.
В погребе царил полумрак, свет пробивался лишь через специальные отдушины, устроенные для того, чтобы избежать затхлого запаха и плесени. Лиза тотчас, не размышляя, спустилась в свое убежище и затворила дверь.
Спустя мгновенье она услышала громкую французскую речь, что-то кричали, затем топот ног, и все разом стихло… Ей стало страшно: неужели весь город сгорел, и она осталась одна-одинешенька?
Лиза устала, почувствовав, что ее одолевает сон. Она развязала свои нехитрые пожитки, завернулась в большой цветастый платок и уснула. Снился Фрол, он улыбался, протягивая руки: «Лиза! Лизонька!» Но она убегала прочь от своего возлюбленного, сама не зная почему. Фрол настигал ее, крича прямо в ухо: «Ага! Блудница, ты еще и брюхата! Небось от хранцуза, одехолоном надушенного?!»
Лиза очнулась, ребенок зашевелился в ее чреве и, видимо, перевернулся. Она поплотнее закуталась в платок, и снова заснула, почувствовав во сне, как хочется есть.
Сколько времени прошло, Лиза не знала, голод подводил живот, но она, оглядевшись, обнаружила, что может не беспокоиться о хлебе насущном: запасов хватит минимум на месяц.
Женщина подошла к кадке с капустой, открыла крышку и зацепила горсть рукой: вполне съедобно, решила она, видимо, прошлогодний урожай. Рядом с капустой стол бочонок с огурцами, далее с мочеными яблоками и замыкал ряд – с грибами. Лиза открыла каждый из них, сняв пробу.
Глава 2
Лиза провела в подвале примерно несколько дней, и когда она вышла из своего тайного убежища, вовсю светило яркое солнце. Над городом стоял смрад от пожарищ. Она направилась к барскому дому, обнаружив на его месте лишь обугленные бревна и почерневшие кирпичные стены. Она взглянула на всю эту безрадостную картину и заплакала. Поодаль, за изгородью лежали расстрелянные Сазоновские мужики, Лиза побоялась подходить, все равно она не сможет похоронить их в таком-то положении.
Она прошлась вокруг дома, в одном из разбитых окон увидев кухарку, часть ее лица обгорелa, как и правая сторона тела, – картина была ужасающей.
Лиза почувствовала тошноту и, не успев отойти к вытоптанным кустам, как ее вырвало, голова закружилась, ноги подкосились, сознание уплывало в неизвестность.
* * *
– Гляди-ка, наша Лизка! – прокричал дворовый мужик. – Петр Анисимович, батюшка! Так она, точно – она!
Горюнов обошел пепелище своего дома, предусмотрительно оставив жену и сына в поместье, сам же, когда дошла весть о том, что неприятель оставил город, решил проведать родовое имущество. И вот что он застал – полный разор.
– Тимофей, посмотри, жива ли она, бедняжка, – распорядился барин.
– Кажись, жива. Чаго, девка, напугалась сердечная? – участливо спросил управляющий.
Лиза уже очнулась, увидев перед собой лицо Тимофея, она решила, что умерла и это видение…
– Лизка, очнись! Я это – Тимофей! Барин-то вернулся…
Женщина попыталась присесть, затем огляделась: действительно, управляющий, а вон и барин – отец родной, стоит.
– Чаго с ней делать-то? – поинтересовался Тимофей.
– С девкой? Да в поместье ее надобно отправить. Она и так натерпелась, – сказал барин. – А дом надобно заново строить, покупать лес, плотников нанимать: станет в копеечку.
* * *
Вскоре Лиза прибыла в Горюново. Глафира Сергеевна встретила свою крепостную, словно родную.
– Ах, бедняжка! Как только ты там уцелела-то. Мы такого здесь про французов наслушались. Отправляйся в девичью, я же распоряжусь тебя помыть и выдать новую одежду, эта уж больно грязна.
– Благодарствуйте, барыня… – пролепетала Лиза.
– Ну, ладно уж, иди милая…
Женщина пребывала словно в тумане, когда ее мыли такие же крепостные девки, как и она, причитывая, мол, выпали на ее долю страдания и мучения, особенно увидев округлившийся живот несчастной. Старшая, поставленная над девками, для соблюдения приличий и порядка, сразу же направилась к барыне и, поклонившись, сообщила, что Лиза в тяжести, судя по всему, пребывает месяце на четвертом, не меньше.
Глафира Сергеевна опешила, но быстро взяла себя в руки:
– Дело молодое. Наверняка, она еще согрешила до взятия Смоленска. Надо бы с ней потолковать по-матерински. Зови ко мне.
Лиза, обряженная в новую голубую ситцевую рубашку и поплиновый цветастый сарафан, явилась перед строгим взором барыни.
– Лиза, скажи мне всю правду. С кем была ты из наших дворовых мужиков. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Женщина кивнула.
– Ни с кем.
Глафира Сергеевна вскинула брови от удивления:
– Помилуй, но ты же в тяжести!
– Точно так, барыня. Но не от наших, от Сазоновского.
Хозяйка еще более удивилась:
– Право за вами молодыми не уследишь! И от кого же?
– От кучера Фрола, – призналась Лиза.