– Да, – быстро кивнул Ратушинский. – Я согласен на все. На любые условия. Я должен узнать, кто украл документы.
– Тогда давайте сразу начнем, – предложил Дронго. – Расскажите мне подробно, кто был в вашей квартире в день, когда они исчезли. Расскажите о каждом поподробнее.
Гость кивнул. Потом, взглянув на Вейдеманиса, вдруг попросил:
– Вы не могли бы дать мне еще стакан воды?
Эдгар пошел на кухню. Ратушинский посмотрел ему вслед и шепотом обратился к Дронго:
– Вы в нем уверены? Сейчас плохое время. Если эта история попадет в газеты, я буду окончательно опозорен.
– Мы знаем друг друга уже не первый год, – пояснил Дронго. – Что касается лично вас, то мне иногда кажется, будто я живу в перевернутом мире. Когда вас уличили в том, что вы обманули государство на несколько десятков миллионов, вас это не испугало. Вас волновало не моральное осуждение окружающих, а поиски предателя из вашего окружения. Зато вы боитесь показаться смешным и поэтому не хотите, чтобы наше расследование стало достоянием гласности.
– Лучше пусть думают, что я жулик, чем полагают, что дурак, – парировал Ратушинский, – и не нужно говорить о моральных принципах. Мы примерно одного возраста, может, я старше вас на несколько лет. Мы с вами прошли одну школу. Нас принимали в пионеры под барабанную дробь, потом мы были комсомольцами. Кстати, вы, наверное, были и членом партии? – Не дожидаясь ответа, Борис Алексеевич махнул рукой: – Я тоже был. Только меня исключили. За махинации в восемьдесят четвертом. Тогда было строго. Как раз перед смертью Андропова. Нас учили, что спекуляция – это плохо, что нельзя заниматься частнопредпринимательской и коммерческой деятельностью, нельзя иметь валюту на руках, за это давали срок. А сейчас? Ценности изменились… Моральные ценности стали совсем другими. Девочки мечтают стать валютными проститутками, а мальчики продают жвачку друг другу в школе и становятся рэкетирами уже в старших классах, отбирая деньги у малышей. Все изменилось…
Вейдеманис принес стакан с водой, и Ратушинский, благодарно кивнув, выпил его залпом.
– Вам не говорили, что вы циник? – спросил Дронго. – Вы пытаетесь оправдать собственную нечистоплотность. За аферу с сахаром в любой другой стране вас привлекли бы к уголовной ответственности. Такие «шалости» не прощают в цивилизованных странах.
– Может быть, – кивнул Ратушинский, – но тогда нужно сажать и некоторых ответственных чиновников из правительства, которые знали о настоящей цене и тем не менее подписали наши договора. Или вы думаете, что они сделали это безвозмездно?
– Не думаю, – нахмурился Дронго.
Он посмотрел на Вейдеманиса. Им обоим этот человек был неприятен. «Может, выгнать его к чертовой матери? – подумал Дронго. – А с другой стороны, за него просил давний знакомый из Баку».
Вслух он спросил:
– Как вы вышли на моего знакомого?
– У меня есть адрес вашего филиала в Баку, – улыбнулся Ратушинский, – а там все знают, что офис Дронго находится на улице Хагани, двадцать пять. Я даже помню ваш почтовый индекс – тридцать семь и четыре нуля. Но вы там редко бываете. Хотя адрес запоминающийся, как Бейкер-стрит у Шерлока Холмса. Я попросил узнать о ваших знакомых, и мы вышли на вашего друга. Вы меня и за это осуждаете? Я ведь понимал, что мне нужно заручиться рекомендацией кого-то из тех, кто хорошо вас знает.
– Остается только позавидовать вашей предприимчивости, – пробормотал Дронго, – давайте перейдем к делу. Расскажите о каждом из шести человек, которые находились в доме.
Глава 2
Ратушинский заерзал на месте. Потом спросил:
– С кого начинать?
– С кого хотите. Вы сказали, что там были две семейные пары, ваша супруга и секретарь. Можно узнать, кого из них вы подозреваете?
– Н-никого, – не совсем уверенно произнес Борис Алексеевич. – Я никого не подозреваю.
– Так не бывает, – сказал Дронго, – вы ведь наверняка уже прокручивали эту ситуацию сто раз. И каждый раз пытались найти конкретного виновника. Итак, кого вы подозреваете в первую очередь? Учтите, вам нужно быть откровенным, иначе все наши усилия окажутся безрезультатными.
– Да, конечно, – кивнул Ратушинский, – среди этих шестерых больше всего сомнений у меня вызывал Виталий Молоков. Это муж моей сестры. Они женаты уже восемь лет, у них маленький ребенок. Он пытается заниматься бизнесом, но безуспешно. Ничего не получается. Все его проекты оказываются безуспешными. Есть люди, которым противопоказано заниматься бизнесом. К ним не идут деньги. Они обходят их стороной. Очевидно, Виталий из их числа. Но он все время пытается что-то сделать, как-то пробиться. Я, конечно, ему помогаю – из-за сестры, но, думаю, он безнадежен. В первую очередь я подозревал именно его. Даже пытался с ним поговорить. Он очень испугался и клялся, что не мог сделать ничего подобного. И знаете, я ему верю. С его куриными мозгами очень сложно продумать такую комбинацию. Он скорее взял бы деньги, чем документы. Но его я подозревал в первую очередь.
– Он знал, что вы держите в кабинете деньги и документы?
– Конечно, знал. И про деньги тоже. Он приходил ко мне, и я иногда давал ему небольшие суммы. Он клялся, что вернет, но я до сих пор не получил ни копейки.
– Он мог войти в ваш кабинет?
– Вообще-то, нет, но если он решился на то, чтобы забрать документы, то, наверное, мог. Дело в том, что у нас квартира на двух этажах. На первом находятся гостиная, столовая, мини-кинотеатр – сейчас это модно – и кухня. А на втором – спальни и мой кабинет. Поэтому трудно проследить, кто именно входил или выходил из кабинета. Любой из находившихся в квартире мог незаметно подняться ко мне в кабинет. Я никогда не закрываю дверь. В кабинете нет сейфа. Я считал, что не нужно привлекать внимание строителей такой красноречивой деталью. Обычно документы я храню у себя на работе, но из-за того, что я должен был лететь в Лондон, привез их домой.
– Значит, Виталий Молоков, – повторил Дронго.
В руках у Вейдеманиса появился блокнот. Эдгар каллиграфическим почерком вывел имя первого подозреваемого.
– Главный подозреваемый всегда бывает невиновен, – мрачно пошутил Ратушинский, – кажется, так случается во всех детективах.
– Но не в жизни, – возразил Дронго. – Здесь как раз все наоборот. И вообще преступления совершаются гораздо проще, чем об этом принято думать. На одного гениального преступника приходится сто дилетантов. Как на одного хорошего бизнесмена – тысяча неудачников.
– Намек понял, – кивнул Борис Алексеевич. – Кто еще вас интересует?
– Все остальные.
– Моя жена – Майя Арчвадзе. По отцу она грузинка, по матери – еврейка. Это моя вторая жена. Мы женаты шесть лет. У Майи есть дочь от первого брака, которая учится в Париже. Должен сказать, что жену я подозреваю меньше всего. Ей это просто не нужно. И замуж она выходила за меня, а не за мои миллионы. Дело в том, что ее первый супруг умер восемь лет назад, в девяносто третьем. К тому времени он успел сколотить состояние в несколько миллионов долларов, и Майя ни в чем не нуждалась. Кстати, она дважды отказывала мне, и только с третьего раза мне удалось убедить ее выйти за меня замуж. Я думаю, когда вы ее увидите, то все поймете. Она – потомок известного княжеского рода. Эта женщина абсолютно не способна на мелкую пакость. Она никогда не стала бы красть документы, чтобы причинить мне неприятности. Это не в ее стиле.
– У вас нет детей?
– У меня есть сын от первого брака. Ему уже четырнадцать, он живет с матерью, моей первой женой.
– Ваш сын навещает вас?
– Конечно. Но если вы думаете, что он мог выкрасть эти документы, то ошибаетесь. Он с матерью уехал за город, их не было в Москве несколько дней, включая и тот день, когда пропали документы.
– Нет, я спросил не поэтому. Я хотел узнать, какие отношения у вашей второй жены с вашим сыном?
– Самые хорошие. Она принимает его так, как будто он ее родной сын. Ни одного лишнего слова или жеста. Я же говорю, вам нужно с ней познакомиться. Она настоящая аристократка, и именно это привлекает в ней более всего.
– Она где-нибудь работает?
– Да. Как ни странно – работает. Я много раз предлагал ей бросить работу, тем более что получает она гроши. Но она не соглашается. Сейчас она – руководитель отдела в Институте мировой литературы. Готовит докторскую диссертацию. Ей кажется важным добиться успехов самой. Наверное, она так решила после смерти первого супруга.
– От чего он умер?
– Онкология. Проклятая болезнь. У них в семье многие от нее умирали. Был цветущий, красивый мужчина – и вдруг за полтора года превратился в старика. Она так много вынесла, уму непостижимо! Возила его в Америку, в Германию, в Израиль. Ничего не помогло. В последние дни он угасал на ее глазах. Она так измучилась.
– Вы были с ним знакомы?
– Да. И с ним, и с ней. Она мне всегда очень нравилась. Но я не позволял себе глупостей. А она тем более не одобрила бы моих вольностей. Это не та женщина. Пока мы официально не зарегистрировались, у нас не было никаких отношений. Поверьте мне, это так, хотя мы оба были уже достаточно взрослыми людьми. Когда мы поженились, мне было около сорока, а ей тридцать восемь. Ее дочери тогда было шестнадцать, а сейчас уже двадцать два года, и Майя говорит, что у девочки есть постоянный друг. Наверное, мы скоро станем дедушкой и бабушкой, – усмехнулся Ратушинский.
– Продолжайте, – попросил Дронго.
– Моя сестра Евгения Ратушинская, супруга Виталия. Она не стала менять нашу фамилию. Моя младшая сестра. По образованию – врач. Работает в научно-исследовательском институте. У них с Виталием растет дочь. Не представляю, как Женя терпит своего никчемного мужа. При ее амбициях рядом с ней должен был бы находиться какой-нибудь известный режиссер или политик, а не этот слюнтяй. Но так получилось, и теперь Евгения мучается с ним, пытаясь сделать из него человека. Женя на шесть лет моложе меня.
– Они часто бывают в вашем доме?
– Нет, нечасто. Но в тот день мы собирались вместе пойти в театр. Женя приехала к нам, чтобы мы отправились туда вместе.
– Почему? – поинтересовался Дронго. – Они не могли встретиться с вами у театра? Зачем нужно было приезжать к вам, чтобы затем поехать в театр?
– У Жени свои амбиции, – улыбнулся Ратушинский. – Дело в том, что я вызвал оба свои «Мерседеса», чтобы нас отвезли в театр, и Женя об этом знала. Ей хотелось продемонстрировать свое положение. Хотя у ее мужа тоже неплохая машина, но это не представительский «Мерседес». Вообще-то с нами должны были ехать соседи по дому, но у них оказались срочные дела, и я пригласил Женю.
– Они приехали непосредственно перед выездом?
– Нет, гораздо раньше. Часа за три. И где-то через полчаса приехала другая пара. Мы пили чай – скоро надо было ехать в театр, когда приехала моя секретарша.
– Не спешите, – попросил Дронго. – Значит, вы были дома с супругой, когда приехала ваша сестра с мужем. Верно?
– Да.
Эдгар Вейдеманис делал отметки в своем блокноте.
– Вы сказали, что потом приехала другая пара. Кто эта пара?
– Миша Денисенко и его супруга. Вы, вероятно, иногда встречаете его фамилию среди режиссеров популярных телевизионных передач. Он работает на телевидении.
– Он журналист? – уточнил Вейдеманис, впервые подав голос.
Ратушинский нахмурился, услышав его хриплый шепот.
– Почему вы так разговариваете? – спросил он. – Что с вашим голосом?
– У господина Вейдеманиса удалена часть легкого, – пояснил Дронго. – Значит, ваш гость был режиссером?
– Почему был? Он и сейчас режиссер, – возразил Ратушинский. – Мы дружим семьями уже много лет. Наши жены – подруги, работают в одном институте и дружат уже лет десять.
От внимания Дронго не ускользнуло, что, рассказывая об этой паре, Ратушинский вел себя несколько скованно.
– Мне кажется, вы должны были понять мотивы нашего повышенного интереса к господину Денисенко, – пояснил Дронго. – Насколько я понял, он был единственным среди находившихся в доме людей, кто имеет отношение к средствам массовой информации, к той же журналистике, например.
– Да, конечно, – неожиданно улыбнулся Ратушинский. – Но нужно знать Мишу, чтобы отмести от него любые подозрения. Это абсолютно порядочный человек, добрый и мягкий. Никогда в жизни он не пойдет ни на какую подлость. Скорее я сам мог бы отдать кому-нибудь документы, чем Миша позволил бы себе их взять. Это типичный интеллигент-шестидесятник. Хотя в то время он был совсем мальчиком – ему сейчас около пятидесяти. Но он словно пришел из того времени. Любит песни бардов, многие знает наизусть. Высоцкий, Окуджава, Визбор – его любимые авторы. Он и сам хорошо играет на гитаре, поет. Нет, нет. Это не он.
– А его супруга? – предположил Дронго. – Чтобы помочь мужу в его карьерных устремлениях? Такое возможно?
– Только теоретически, – ответил Борис Алексеевич. – Мы дружим семьями несколько лет. В прошлом году даже вместе отдыхали в Испании. Нет, она тоже не могла взять документы.
– Вы так доверяете людям? – удивился Дронго.
– Нет. Это не доверие. Скорее умение разбираться в людях. Супруги Денисенко – последние из тех, кого я начал бы подозревать. Мне кажется, что, познакомившись с ними, вы со мной согласитесь.
– Посмотрим, – уклонился от конкретного ответа Дронго, – и тем не менее остался еще шестой человек, о котором вы пока не сказали. Или ваша секретарша пришла позже других?
– Нет. Она появилась после того, как пришли моя сестра с мужем. И до того, как появились супруги Денисенко. Я сам ее вызвал, чтобы просмотреть некоторые документы.
– Вы часто так делаете? Вызываете секретаря к себе домой?
– Нет, не часто. Но случается. Я же вам говорил, что мне нужно было лететь в Лондон, поэтому я и вызвал ее к себе. Точнее, послал за ней машину. Мы немного поработали в моем кабинете.
– Значит, она была у вас в кабинете?
– Да, была.
– И вы не выходили из кабинета?
– Выходил. Но мне кажется, что глупо подозревать собственного секретаря. У меня на работе остается гораздо больше важных документов, которые проходят через ее руки. Кроме того, она бы не выручила за эти документы больше пяти-шести тысяч долларов. Зачем ей рисковать своей работой? Она получает у меня полторы тысячи долларов.
– Какие большие зарплаты у секретарей, – усмехнулся Дронго. – Неужели она получает такую зарплату по ведомости?
– Нет, конечно, – нахмурился Ратушинский. – По ведомости она получает только двести долларов. Остальное в конверте. Я надеюсь, что вы не работаете заодно и в налоговой инспекции?
– К сожалению, нет, – ответил Дронго, – хотя иногда очень тянет на сотрудничество с этой почтенной организацией. У меня вообще такое ощущение, что зарплата в Москве выдается только в «конвертах», минуя налоговые органы.
– Девяносто процентов компаний так и делают, – усмехнулся Борис Алексеевич. – Сейчас никто не доверяет государству. И уж тем более никто не платит налогов. Хотя говорят, что платить налоги в России стало выгодно. Всего тринадцать процентов. Это гораздо лучше, чем сорок или пятьдесят в других странах. Но гораздо хуже, чем вообще их не платить.
– Учебник новой политэкономии, – указал на гостя Дронго, обращаясь к Вейдеманису. – Учись, Эдгар. Это называется «новые рыночные отношения». Итак, что вы можете рассказать о своем секретаре?
– Юлия Геллер. Ей двадцать восемь лет. Не замужем. Образование высшее. Свободно владеет английским. Работает у меня более двух лет, точнее, около двух с половиной. Исполнительная, дисциплинированная, очень пунктуальная. Весьма целеустремленная. Собирается защищать кандидатскую диссертацию. В общем, идеальный секретарь.
– Вы взяли ее по чьей-то рекомендации?
– Да, конечно. В нашей компании существует жесткий отбор. Мы не берем людей с улицы, тем более секретарей. Она работала в телефонной компании. У нее были отличные рекомендации. Но на прежней работе она получала около четырехсот долларов. А ей хотелось роста. Когда у нас появилась вакансия секретаря для моего заместителя, она принесла свои документы.