Луиза Аллен
Покорись страсти
Глава 1
Ямайка, июнь 1817
Да я скорее…
– Скорее – что? – Дядя презрительно посмотрел на Клеменс. – Умрешь?
– Скорее выйду замуж за первого встречного, чем это. – Клеменс мотнула головой в сторону своего кузена, сидевшего у окна. Его внимание было приковано к служанкам, суетившимся на залитом светом факелов дворе.
– У тебя нет выбора, – неумолимо и спокойно сказал Джошуа Нейсмит. Таким тоном он говорил с ней уже шесть месяцев, со дня смерти ее отца. – Я – твой опекун, и тебе придется меня слушаться.
– Мой отец никогда не хотел, чтобы я вышла за Льюиса, – запротестовала Клеменс с нарастающим отчаянием.
Это отчаяние не покидало ее с того самого дня, когда, оправившись от горя, она вдруг поняла, что сводный брат ее покойной матери совсем не такой опекун, каким ожидал видеть его отец Клеменс, составляя завещание. Ее почтенный, уважаемый и слегка занудливый дядюшка Джошуа оказался настоящим хищником, жаждавшим запустить когти в состояние Клеменс.
– Намерения почившего и горячо оплакиваемого всеми нами лорда Клемента Рейвенхерста, – сказал мистер Нейсмит, – не имеют для меня никакого значения. Самое главное – это то, что, согласно его завещанию, ты теперь в моей власти. Полагаю, это в достаточной мере вознаградит меня за все те годы, что я принужден был выслушивать его идиотские политические суждения и нелепые социальные теории.
– Мой отец был против рабства, – ответила Клеменс, чувствуя, как в ней нарастает гнев. – И большинство просвещенных людей думают так же. Вас никто не заставлял слушать то, во что вы не верили… Вы могли спорить с ним, пытаться опровергнуть его суждения. Но для этого нужен интеллект и принципиальность, а у вас их, видимо, нет, не так ли, дядюшка?
– Высокомерная стерва. – Льюис вскочил с дивана и подошел к отцу. Нахмурясь, он смотрел на Клеменс. Она часто видела, как кузен, стоя перед зеркалом, придавал своему лицу это хмурое выражение. Видимо, считал, что оно облагораживает его невзрачное лицо. – Жаль, что ты не мальчишка… Твой отец не уделял должного внимания твоему воспитанию… И посмотри, на кого ты похожа – на настоящего сорванца.
Клеменс почувствовала, как щеки заливает румянец, слова Льюиса больно ужалили ее. О соблазнительных формах она и не мечтала, но несколько месяцев назад у нее наконец появилась небольшая грудь и бедра чуть округлились. Правда, теперь аппетит у Клеменс был как у мыши, и она так похудела, что на вид ей снова можно было дать лет двенадцать. Клеменс прекрасно понимала, что с учетом высокого роста, унаследованного от отца, она теперь выглядела как мальчик-подросток, обряженный в женское платье.
Словно защищаясь, Клеменс подняла руку и коснулась волос, уложенных в простую прическу. Эти гладкие шелковистые волосы цвета золотистого меда были единственным ее украшением.
– Если бы я была мальчиком, мне не пришлось бы слушать, как вы строите отвратительные планы относительно моего замужества, – резко сказала девушка. – Впрочем, кем бы я ни была – мальчиком или девочкой, вы все равно наложили бы лапу на мое наследство, я в этом не сомневаюсь. Неужели деньги – это единственное, что вас волнует?
– Мы – купцы. – Лицо дяди Джошуа побагровело от едва сдерживаемого гнева. – Мы делаем деньги, в отличие от твоих аристократических родственников, которые палец о палец не ударили, чтобы заработать хотя бы грош.
– Папа был младшим сыном в семье, он сам составил себе состояние…
– О да, младший сын герцога Эллингтонского. В какой нищете он, должно быть, рос и какие страдания претерпел.
В запасе у Клеменс была еще одна карта, которую она пока еще не разыграла. Теперь, подумала девушка, самое время пустить ее в ход.
– Мои английские родственники очень влиятельные люди, – сказала она, – вы же не хотите враждовать с ними?
– Отсюда до Англии путь неблизкий, и тут, в Вест-Индии, они никакого влияния не имеют, – самоуверенно парировал Джошуа. – Здесь последнее слово за губернатором и банкирами. В скором времени Льюис, возможно, решит перебраться в Англию, вот тогда ваш брак сослужит ему хорошую службу.
– Поскольку я не имею намерения выходить замуж за кузена, никакой выгоды он не получит.
– Ты станешь моей женой. – Льюис подскочил к девушке, схватил за руку и повернул к себе.
Глядя ему в глаза, Клеменс старалась не морщиться от боли, хотя сильные пальцы Льюиса все сильнее впивались в ее запястье.
– О свадьбе будет объявлено в ближайшее воскресенье.
– Я никогда не соглашусь на это, ты же не потащишь меня к алтарю силой? Подумай о том, что скажут люди.
Клеменс старалась говорить уверенно. Девятнадцать лет она жила в мире и спокойствии, окруженная отцовской любовью, а теперь лицом к лицу столкнулась с предательством и жадностью. Клеменс приходилось нелегко, но гордость и отчаяние придавали ей сил.
– Это верно.
Девушка удивленно посмотрела на дядю, он улыбался, и голос его звучал спокойно и уверенно. Клеменс поняла, что Джошуа предусмотрел и такую возможность, и потому ее отказ ничуть не смутил его.
– У тебя два выхода, моя дорогая племянница. Ты можешь вести себя прилично и добровольно пойти под венец с моим сыном, или он каждую ночь будет приходить в твою комнату, пока не сделает тебе ребенка, и тогда тебе уже не отвертеться от этого брака.
– А если я и в этом случае не соглашусь? – спросила Клеменс, испытывая тошнотворное чувство страха.
– На островах большой спрос на здоровых младенцев, – улыбнулся Льюис и привалился к столу. – Будем продолжать до тех пор, пока ты не одумаешься.
– Ты… – Клеменс задохнулась от гнева. – Ты продал бы своего ребенка в рабство?
Льюис пожал плечами:
– Какая польза от незаконнорожденного ублюдка? Выходи за меня замуж, и твои дети ни в чем не будут нуждаться. Откажешься – и их страдания будут на твоей совести.
– Моим детям нужен порядочный отец, – резко сказала Клеменс, стараясь не выдать страха. – Ты – насильник и шантажист, а вы… – девушка повернулась к дяде, – вы не лучше. Я никогда не поверю, чтобы ваш сын придумал все это сам.
Несмотря на свое отношение к племяннице, Джошуа прежде никогда не делал попыток ударить ее, за всю жизнь никто никогда не бил Клеменс. И потому, увидев, как дядя занес руку, она решила, что он хочет просто напугать ее. Она поняла, что ошибается, когда его кулак обрушился на ее лицо. Пошатнувшись, Клеменс ударилась об стол и упала на пол.
Через несколько мгновений, придя в себя, она попыталась встать. Ноги не держали ее, лицо Джошуа Нейсмита расплывалось, словно девушка смотрела на него с другого конца подзорной трубы, а его голос доносился откуда-то издалека:
– Ты выйдешь замуж за моего сына?
– Нет.
Никогда.
– Тогда я запру тебя в твоей комнате. Тебе будут приносить еду, и ты будешь съедать все до последней крошки, твоя тощая фигура оскорбляет мой взор. Завтра Льюис навестит тебя. Думаю, что сегодня ты не в состоянии оказать ему достойный прием.
Достойный прием? Да если кузен осмелится приблизиться к ней и у нее под рукой окажется что-нибудь острое, он никогда не сможет стать отцом.
– Позовите Элизу, – прошептала Клеменс, прижимая дрожащие пальцы к ноющей щеке. – Мне нужна ее помощь.
– У тебя новая служанка. – Джошуа протянул руку и позвонил в колокольчик. – Твою девчонку я выгнал, уж больно дерзка была. Впрочем, чего еще ждать от бывшей рабыни.
В комнату вошла полногрудая женщина с кожей цвета кофе. Волосы ее были уложены в причудливую прическу. Взгляд, который она бросила на Клеменс, был полон неприязни.
– Твоя любовница? – Клеменс посмотрела на Льюиса.
Неудивительно, что в глазах Мэри Люс читалась враждебность: она, должно быть, знала о намерении Джошуа выдать Клеменс за Льюиса и ревновала.
– Она будет делать то, что ей прикажут, – спокойно ответил Льюис, – и будет должным образом вознаграждена. Отведи ее в комнату, заставь поесть, – сказал он, обращаясь к Мэри Люс, – потом запри дверь и приходи ко мне.
Клеменс позволила вывести себя из гостиной. Здесь, в длинном коридоре, окна были приоткрыты и через них доносился шум морских волн, бьющихся о берег. Едва передвигая ноги, Клеменс шла по стертым каменным плитам. С потемневших портретов, покрывавших беленые стены, на нее безмолвно взирали предки. Они не в силах были помочь ей.
– Где Элиза?
Слава богу, подумала Клеменс, что ее служанка была уже свободной женщиной и Нейсмиты не могли причинить ей вреда.
Мэри Люс пожала плечами, в ее темных глазах сверкнула злоба, и она еще крепче сжала руку Клеменс.
– Понятия не имею, мне это безразлично. – Мягкий акцент смягчил грубость тона. – Зачем вы сердите мастера Льюиса? Выходите за него замуж, родите ребенка, и он оставит вас в покое.
– Мне он не нужен, в отличие от тебя, – отозвалась Клеменс.
Они приблизились к двери ее комнаты.
– Принеси мне, пожалуйста, теплой воды, я хочу умыться.
Служанка захлопнула за собой дверь, и Клеменс услышала, как в замочной скважине повернулся ключ. Шаги в коридоре стихли.
Клеменс обессиленно опустилась на стул у туалетного столика, и пальцы ее крепко сжали спинку. Она посмотрела в зеркало. На правой щеке наливался синяк, глаз припух. Завтра синяк почернеет, подумала Клеменс. От прически не осталось и следа, волосы тяжелой волной падали на плечи.
Клеменс осторожно выпрямилась и тут же поморщилась – бок болел после удара об стол. Будь у нее на костях немного жира, подумала девушка, это смягчило бы удар. Ей очень повезло, что ребра не сломаны. Она должна поесть. Голодовкой делу не поможешь, впрочем, есть ли вообще что-то, что может помочь? Дверь распахнулась, и в комнату вошла Мэри Люс, за ней следовал слуга с подносом. Этот человек, которого Клеменс знала всю свою жизнь, бросил испуганный взгляд на ее лицо и отвернулся.
– Мистер Льюис велел вам поесть, – сказала Мэри Люс. – Я останусь здесь, пока вы все не съедите. – Она поставила на туалетный столик таз с водой.
Клеменс намочила платок и приложила к лицу, которое тут же отозвалось ноющей болью. Спасибо еще, что дядя Джошуа ударил ее не левой рукой, на которой он носил перстень.
– Хорошо.
Курица с рисом, фаршированный перец, кукурузные лепешки с сиропом, молоко. Желудок Клеменс отказывался принимать пищу, но инстинкт заставил ее приняться за еду, пусть даже жевать было больно.
Теперь девушка знала точно: она должна бороться. Дело, правда, осложнялось тем, что она была заперта в своей комнате. Когда ужин был съеден, а молоко выпито, Мэри Люс собрала посуду и удалилась. Клеменс напрягла слух – в замочной скважине заскрежетал ключ. Напрасно было бы надеяться, что служанка забудет запереть дверь.
Поев, Клеменс почувствовала себя лучше. Кажется, недели прошли с того дня, когда она в последний раз плотно ела. По мере того как дядя все больше завладевал домом, горе Клеменс, вызванное смертью отца, сменилось сначала тревогой, затем напряжением и, наконец, страхом. Вряд ли стоит ожидать помощи извне. Друзьям и знакомым сказали, что Клеменс слегла, горе помутило ее рассудок и врач предписал ей абсолютный покой. Даже ближайшие подруги девушки – Кэтрин Пейдж и Лаура Стиплс – не усомнились в дядиных словах и решили не тревожить Клеменс своими визитами. Клеменс видела их письма, адресованные дяде, – они были полны сожалений по поводу болезни подруги.
Кому же она могла довериться? Прежде Клеменс доверяла Джошуа и как жестоко ошиблась в нем! Девушка встала и подошла к окну, распахнутому в теплоту ночи. Это отец хотел, чтобы дом был построен на краю утеса, как их семейный замок в Нортумберленде. В детстве, после смерти матери, Клеменс, бывало, играла с сыновьями местных плантаторов, одолжив у них одежду, носилась по тростниковым полям и пряталась в домиках на плантациях. Шокированные ее поведением местные матроны в конце концов убедили ее отца в том, что девице четырнадцати лет от роду неприлично вести подобный образ жизни. Ночным вылазкам из дома был положен конец.
Клеменс вышла на балкон, выступающий над морем. Воспоминания о беззаботном детстве вызвали улыбку на ее лице, которая тут же превратилась в гримасу – синяк на щеке напомнил о себе. Если бы она только могла сбежать сейчас из дома!
А почему бы и нет? Клеменс вздохнула. Если бы ей только удалось выбраться из дома и добежать до гавани. Там на якоре стоит «Принцесса», готовая на рассвете отплыть в Англию. «Принцесса» была самым большим из отцовских кораблей – ее кораблей – после «Герцогини», которую захватили пираты. Эта потеря вызвала у отца сердечный приступ и привела в конечном итоге к его смерти. Но если она убежит, они вышлют за ней погоню, как за какой-нибудь сбежавшей рабыней… Клеменс металась по комнате, мысли путались. Она вспомнила усмешку на дядином лице. Ты скорее умрешь? Вот пусть так и думает. Где-то должна быть мальчишеская одежда, которую она когда-то любила надевать. Клеменс принялась распахивать крышки сундуков, наполняя комнату ароматом сандалового дерева. Да, на дне одного из сундуков под кипой простыней лежали просторные штаны, рубашка и пояс.
Стянув платье, Клеменс надела потертый костюм. Штаны оказались коротки и теперь не доходили до лодыжек, зато рубашка все еще была в самый раз. Немного подумав, Клеменс разорвала одну из простыней на ленты и туго стянула грудь. Хотя она и так не могла похвастаться пышным бюстом, лучше было не рисковать. Вытащив из сундука туфли с пряжками, девушка натянула их на босые ноги и посмотрелась в зеркало. Оттуда на нее смотрел долговязый юнец с гривой золотистых волос.
С этим надо было что-то делать, тут уже не до сожалений. Сжав зубы, Клеменс схватила ножницы и решительно отрезала волосы. Завернув их в тряпицу, она сунула ее в узел вместе с платьем, что было на ней в тот вечер. Потом ей вдруг пришла в голову неожиданная мысль. Достав из узла платье, Клеменс оторвала от подола тонкую полоску. Вышвырнула из окна туфли, спрятала скромные серьги и жемчужное ожерелье в шкатулку с безделушками.
В оконном стекле отражалась тощая фигурка с взлохмаченными волосами и потемневшим синяком под глазом. Клеменс почувствовала, что мысли ее прояснились, словно вместе с платьем она избавилась от страха и отчаяния. Схватив перо, девушка нацарапала на листке бумаги: «Я не в силах этого вынести…» Капля воды удачно сошла за слезу, размывшую неровную, словно выведенную дрожащей рукой подпись. Чернильница опрокинулась, покрыв туалетный столик темными брызгами. Это и к лучшему, подумала Клеменс, подумают, что я была в страшном волнении.
Она привязала к поясу узелок, потом подтащила к окну стул. Прицепила к окну полоску ткани, оторванную от подола платья, и опрокинула стул. Получилось вполне убедительно: отчаявшаяся девица прыгнула в бурное море. Как дядя Джошуа будет объяснять это ее знакомым, это Клеменс уже не трогало.
Теперь она могла только молиться, чтобы побеги плюща и шпалеры выдержали ее, как когда-то в детстве. Стараясь не смотреть вниз, девушка стала осторожно спускаться по решетке. Очень скоро она поняла, насколько это было опасно. Просто в детстве она и не думала об этом. Пять лет благопристойного поведения, приличествующего девице из хорошей семьи, и недели после смерти отца, в течение которых Клеменс чувствовала себя больной от горя и отчаяния, ослабили ее мускулы. Ужин камнем лежал в желудке, в горле пересохло. Клеменс сжала зубы, стараясь не думать о сороконожках, пауках и прочих обитателях плющевых зарослей, по которым она сейчас карабкалась. Впрочем, какими бы ядовитыми ни были эти жуки и пауки, они все же не угрожали ей изнасилованием.