– Мне на работу пора. А ты, когда они начнут двери открывать, – не лезь вперед.
– И не подумаю. Им сказал, чтоб с кинологом приехали. Полезно будет надеть этот собачий прикид – ну, в котором собак дрессируют. Но есть сомнения. Гутковский – он немного отморозок, считает себя пупом земли и больше всего боится, что кто-нито в его крутизне усомнится. Так что не уверен, что тут все будет пучком… Но я поостерегусь.
Ну, удачи! Связь кончаю! Да и сам поостерегись!
Вылез из дома такой груженый, что чуть не влетел под колеса на перекрестке. Облаяли – и, к сожалению, заслуженно: попер я на красный самым дурным образом. Потом ловил ртом ворон – и почти пропустил зеленый.
Не, так дело не пойдет – надо встряхнуться. Вот и маршрутка, кстати. Водитель «шайтан-арбы» сегодня не слишком джигит, почти нормально водит.
Что там у братца? Что там у него может быть? Если все это не бред… А к слову – может, это я свихнулся, а свой бред украсил братцем с его бредом? Может, сплю?
Закрываю глаза, трогаю руками подлокотник. Выше стекло. На пальцах остается внятный слой пыли. Открываю глаза – так-таки «Газель». Ущипнул себя за руку – больно. Ущипнул сильнее – еще больнее, но ничего не поменялось. Интересно – а как понять, что у тебя бредовое состояние? И почему бы в бред не включить боль от щипков?
На подходе к поликлинике ощущение бреда усилилось. Стоянка для автотранспорта почти пустая – сроду такого не было! И ни одной машины «Скорой помощи»! А они всегда ставили свои таратайки здесь, хотя официально их служебная стоянка – с другой стороны подстанции. Но им тут удобнее и на пару десятков шагов ближе, потому всегда с ними были свары. А тут – пусто.
Дальше – больше. Двери заперты, стоит кучка посетителей и посетительниц – человек пять – галдят, дербанят звонок, но, похоже, без результатов.
Чертовщина какая-то.
Отхожу назад – о, со второго этажа на меня кто-то смотрит, машет рукой и исчезает в глубине кабинета. Подхожу к двери, с трудом пробиваюсь поближе сквозь эту толпу, созданную всего пятью человеками, и меня заподозривают в разных черных помыслах, но объясняю, что я врач и, на мое счастье, кто-то из пятерых меня узнает.
В тамбуре за дверями появляется наш ГО-шник – Сан Саныч. Вид у него жуткий: лицо серое, мокрое, волосенки прилипли к коже и, чего никогда не видывал у него, – подмышки халата промокли от пота двумя здоровенными полукружьями – чуть не до пояса. Сам халат изгваздан в грязи, здорово замаран кровью и порван. В руке у Сан Саныча палка от швабры и вид злобно-грозный.
Приоткрыв дверь, он тут же напустился на тетку, стоявшую самой первой:
– Я тебе, дура, уже третий раз говорю: поликлиника закрыта, у нас опасная инфекция, и до проведения полной дезинфекции поликлиника работать не будет! Тебе палкой по башке твоей дурной врезать, чтоб поняла?
– Доктор, ты полегче, – заступается за тетку мужичок средних лет. – Нехорошо так орать!
– А три раза подряд толковать одно и то же – хорошо? Идите вы все отсюда подобру-поздорову, а то сами заболеете! Заболевание смертельно и легко передается!
– Мне назначено! – визгливо и как-то привычно вопит тетеха.
– Шваброй тебе, дура тупая, по башке назначено. Сейчас выпишу! – звереет милейший и добрейший Сан Саныч.
Между тем, из пяти страждущих двое улетучиваются. Мужичок, видя это, тоже смывается.
Сан Саныч и впрямь трескает бабу по башке палкой, отчего баба затыкается в своем базлании, ловко разворачивает ее спиной и молодецким пинком посылает с лестницы в кусты. Шмякнувшись, баба быстро вскакивает и с визгом улепетывает…
– А Вы чего – особого приглашения ждете? – поворачивается он к последней из посетительниц.
– Хочу узнать, что за инфекция и что рекомендуете делать, – довольно спокойно отвечает пожилая женщина.
– На манер бешенства. Передается при укусах. Смертельна. Потому подальше держитесь от ковыляющих неровной походкой и от тех, кто укушен, на ком кровь. От меня, например, держитесь подальше. А еще опасайтесь мертвецов или похожих на них. И лучше эвакуируйтесь пока из города.
– Спасибо! – кивает женщина. – Почему надо опасаться мертвецов? Заразны?
– Заразны. Особенно после того, как воскресают. Не убедился бы в этом кошмаре сам – не поверил бы. А теперь – извините, времени мало, надо сдать дела коллеге.
Посторонившись, пропускает меня в тамбур, ответно кивает женщине и лепит состряпанную второпях надпись: «Поликлиника инфицирована! Не входить! Опасно дл жизни!»
– Вы букву «я» пропустили в слове «для», – чтоб хоть что-то сказать, говорю ему.
Он машет рукой – фигня! Быстро идет внутрь поликлиники.
В вестибюле как Мамай прошел – какие-то бумажонки раскиданы, шапка валяется, шлепанцы чьи-то… Сразу за регистратурой, на лестнице, здоровенная лужа крови, уже свернувшейся в студенистую массу…Волокли кого-то – следы в комнату отдыха…
– Куда идти? – спрашиваю Сан Саныча.
– В кабинет начмеда, – отвечает на ходу.
Кабинет спрятан под лестницей. Почему так – не знает никто, но начмеду этот кабинет был почему-то мил. Захожу. Хозяйки нет, и разгромлено и тут все.
Сан Саныч мнется. Понимаю, что ему не хочется свежему человеку заявлять, что мертвецы воскресают… Прихожу на помощь – коротенько рассказываю про беседу с братцем. Вздыхает с облегчением. Но без радости. Какая тут радость…
– Значит, это не только тут у нас. Вкратце: у Люды Федяевой на приеме умер пациент. Она кинулась оказывать ему помощь. Первая помощь, реанимационные меры – как положено. Через пять минут этот пациент сожрал у нее губы и щеки: дыхание рот в рот, тянуться не надо. Одним махом.
Дальше было совсем паршиво: пока его повязали, перекусал с десяток пациентов и наших сотрудников четверых.
Люду Бобров повез на своей «Мазде» к Джанелидзе. Пациента запихали ему в багажник – был шанс достать куски тканей у него из желудка, а хирурги там, в ожоговом, хорошие. Потом Бобров нам отзвонился и визжал нечеловеческим голосом: Люда по пути умерла, а когда он остановил машину – ожила, стала рвать на себе бинты и пыталась его схватить. Он из машины выскочил и позвонил нам. Сроду бы не подумал, что Бобров может визжать!
Да уж. Кто-кто, а Бобров… Он был всегда подчеркнуто энглизирован, невероятно аккуратен и держался как лорд. Да даже галстук по торжественным дням надевал не селедкой, а бабочку. И в парадную одежду входил смокинг – настоящий, с шелковыми вставками. Говорил всегда вполголоса, очень сдержанно – а тут визжал…
Да и к Федяевой он относился явно с симпатией… Красивая она была, Федяева… Тут я представляю себе ее лицо без губ и щек, и меня передергивает.
– Его спасло то, что она была забинтована весьма плотно и пристегнута ремнем безопасности. Так он ее в машине и оставил. Ну, а у нас пошло веселье дальше. Еще один пациент перекинулся – из сильно покусанных. Ему уже никто рот в рот дышать не стал, простынкой накрыли.
Начмед пыталась связаться со спецсантранспортом, но там сообщили, что они временно не работают – практически все экипажи не вернулись, а которые вернулись – нуждаются в психологической помощи. Со «Скорой» – та же песня: у них за ночь потеряно до двух третей бригад – стоянку пустую вы заметили. Пока возились – покойничек-то восстал из мертвых. Нашлась добрая душа, кинулась ему помогать – тут медсестрички не доглядели. Добавилось еще несколько укушенных. И ваш покорный слуга туда же – прибежал на визг, не разобравшись. С начмедом вместе…
Сан Саныч подтянул жеваную и грязную штанину – да, за икру его тяпнули основательно, повязка здорово набухла от крови; глубокая рана, значит – кровит сильно…
– В общем, ситуация такая. Дрянь эта передается с укусом. Воздушно-капельным путем, похоже, не передается, да и не дышат мертвяки и не чихают. Убитые или смертельно раненые обращаются минут через 5 – 10. Но тут возможно, что на холоде и подольше будут обращаться: могу судить только по своим наблюдениям, а у нас в поликлинике жарко.
Тяжелораненые – было трое таких – протянули полчаса – час. Раны смертельными не были. Кровотечение остановили, в общем, состояние было стабильным.
Легкораненые – не знаю. Некоторые умерли уже через три – четыре часа. Также не знаю, есть ли шанс на выздоровление. Пока – надеюсь, что есть. (Сан Саныч криво и жалко ухмыльнулся.) Но самочувствие у меня омерзительное – хуже, чем при тяжелом гриппе. Если начну помирать – никакой реанимации: оттащите в ближайший кабинет и заприте. Зомби туповаты – даже за ручку дверь открыть не могут. Но это вам и без меня есть кому рассказать, а сейчас о том, что важно.
Первое – Валентина Ивановна Кабанова сейчас работает в лаборатории. Ключи у нее есть, телефонная связь есть, туалет есть и еда с питьем – благо, буфет в том же флигеле. По ее просьбе, Зарицкая сбегала в зоомагазин за углом, скупила все клетки и всех грызунов.
Сейчас Валентина пытается узнать о новой напасти, что возможно. По ее словам, ей еще на ночь работы. Теперь забота о ней – на вас. Она вас учила и вы ей, в общем, обязаны. Обещайте, что примете все меры по обеспечению ее безопасности!
– Обещаю, конечно. А…
– Некогда, слушайте – вопросы потом. Теперь второе. Я собрал все стоящие медикаменты из нашего аптечного киоска. Не так чтобы особенное, но не забудьте сумки – они у входа во флигель. Вот дубликат ключа. Номер телефона лаборатории у вас есть.
Третье. Вы ведь живете в центре? (Я кивнул). Так вот, я не рекомендую туда возвращаться. Общественным транспортом не пользуйтесь. Особенно – метро. Лучше поймайте частника и отправляйтесь ко мне домой. Сына и жену я предупредил. Адрес – вот. Родителей тоже заберите из центра. Брат ваш вряд ли в скором времени выберется из Петергофа. Если все пойдет по оптимистичному сценарию, будет введен карантин, чрезвычайное положение с комендантским часом, патрулирование улиц, и особо опасаться за целость имущества не придется. Если же все пойдет так, как я подозреваю, – в центре будет сложнее выжить. Там тесно, а вот зомби будет много. В спальном районе удрать от зомби куда проще. Только лестничные площадки разве что… Места у нас хватит, худо-бедно есть ружье, и вдвоем с моим сыном вы уже сможете изобразить хотя бы пародию на парный патруль.
Четвертое – тут все мои лекции по гражданской обороне, правилах эвакуации, немного по выживанию, и еще я тут накидал некоторые свои соображения. Чем черт не шутит – вдруг и пригодятся. Тех зомби, кого удалось обезвредить, я затащил в кабинеты без оборудования. Кабинеты помечены – маркером написал, что внутри зомби. Это на случай, если потом приедете за оборудованием. Что еще? А… Вспомнил! Идемте!
Дыша, как загнанная лошадь, Сан Саныч поплелся по лестнице. Свернул к закутку, где обычно хранился всякий «очень нужный хлам». Там же была конура три на три метра почему-то с мощной, обитой жестью дверью. Хранились там несколько старых, еще советских, ящиков с противогазами (давно списанными) и старый телевизор. Щелкнув замком, Сан Саныч опасливо приоткрыл дверь. Глянул в щелку и открыл пошире. На полу конуры довольно активно зашевелились лежавшие там тела – пятеро, в бывших еще утром белыми халатах. Я узнал Постникову – по ее телосложению, которого на троих хватило бы с избытком, и Васильченко – несмотря на то, что головы у всех лежащих были туго, в кокон, обмотаны скотчем. Приглядевшись, убедился в том, что все пятеро увязаны очень плотно: простынями, скотчем, бинтами и прочим – видно, тем, что под руку подвернулось.
Сильно воняло – видимо, разлитым второпях ацетоном.
– Зачем это вы меня сюда привели, Сан Саныч?
– Вам стоит посмотреть на них поближе. Я чуть в штаны не наложил, когда впервые увидел. И растерялся. Вам это нельзя себе позволить – цена ошибки большая слишком.
А обездвижил я их и обезопасил от души. Убедитесь, что у них упала температура тела, нет пульса, дыхания и – главное – гляньте им в глаза. Это – важно.
Через минуту, выполнив все, что он велел, я почувствовал, что взмок как мышь. И действительно: взгляд у обращенных был… Не описать… Ненависть в чистом виде, не живая ненависть, инфернальная какая-то. И даже не ненависть, просто такое чужое… Черт, не описать… Голливуд бы дорого дал, чтоб такое воспроизвести. Да хрена такое изобразишь… Мороз по коже… Ловлю себя на том, что оцепенел, с трудом стряхиваю это мерзкое состояние.
В остальном – трупы как трупы. Кожа грязно-воскового бело-зеленоватого цвета. Затеки складок кожи на уши, как обычно у покойников – когда лицо обмякает, и обвисают ткани. Холодные, комнатной температуры.
Не дышат, сердца не бьются.
Только вот двигаются и стараются освободиться.
Действительно, впору в штаны класть…
Когда мы выходим за дверь, и замок щелкает, я чувствую, словно гора с плеч… И – выходил я спиной вперед, вертя головой на 360 градусов…
– Это вы правильно головой вертите – замечает Сан Саныч. – Теперь так всегда делать придется. Привыкайте.
Возвращаемся в кабинет начмеда. Сан Саныч с оханьем плюхается на диванчик. Переводит дух. Ему заметно хуже. Пот с него градом катит. И одышка.
– Теперь спрашивайте, что хотели.
– Почему вы считаете, что дела пойдут по худшему сценарию?
– Не только начмед звонила. Я тоже звонил. Считаю, что ситуация катастрофична и меняется в худшую сторону стремительно: один мертвяк – и поликлиники нет.
И с десяток инфицированных разбежались. Придут домой, врежут дуба – и обернутся… Здравствуйте, девушки!
В ФСБ вежливо проигнорировали. В Смольном попросили не хулиганить. А в нашем отделении милиции, наоборот: у них с ночи лиса полярная пришла. В Комитете здравоохренения никого из начальства нет, и никто ничего не знает и знать не хочет. Из соседей только стоматологи отозвались – их главный прибегал, смотрел. В райздрав я все доложил, но не уверен, что восприняли правильно. И все.
Тут надо очень жестко и круто действовать. Не вязать, как мы тут корячились, а вышибать мозги. Мне пришлось топором пожарным махать. Пациентам по головам стучать – знаете, не сразу получилось. Так вот – они вроде бы не чувствуют боль. Могут на сломанной ноге ковылять. Дыра в грудной клетке совершенно им не мешает. Выпущенные кишки – совершенно не влияют. А вот при разрушении головного мозга – упокаиваются окончательно. Нет, вы так не смотрите – топор я вам не дам. Он весь в кровище, а я не знаю, когда у их крови контагиозность истекает. Это вам завтра, скорее, Валентина скажет.
Сан Саныч говорит торопясь – видно, что старается успеть сказать как можно больше. А речь стала невнятной, заметно невнятной. Нет, понять можно без проблем, но еще когда я пришел – дикция у него была отличной. А сейчас уже мямлит.
– Если обращаются все покойники, то считайте сами – за день помирает пара сотен петербуржских жителей. А что такое геометрическая прогрессия – сами знаете. Ну, притча про султана, захотевшего вознаградить изобретателя шахмат: на первую клеточку одну монетку, на другую – две, и так далее… А тут еще, похоже, что те же крысы и хомяки заражаются на раз – Валя мне звонила… Сколько в Питере дохнет крыс в день? Будут ли они нападать? А собаки? Кошки?
Правда, это была единственная новость, которая меня порадовала, хоть это и нелепо звучит. Я боялся, что это – например, генетическое оружие. И что мы тут будем вымирать, а потом придут свеженькие европейские цивилизаторы и дезинфицируют пространство, наконец-то. А похоже, что всем будет капут…
Короче, войск на улице нет. И в ближайшие дни – не будет. А когда соберутся – будет поздно. Совсем поздно. Но вы постарайтесь выжить. Я сейчас прилягу, устал я… А вы через полчасика позвоните – у Валентины уже будут первые результаты. В регистратуре телефон – обзвоните всех, кто вам дорог, предупреждайте. Не бойтесь показаться смешным. На это – плевать…