– Да, конечно, до свидания, значит в два.
Незнакомая женщина повесила трубку. После той истории, когда Таня проснулась в лесу, она случайно открыла в себе дар помогать больным наркоманией. Но не всем, а только тем, кто до или в момент рождения потерял кусочек души, с которым хотел соединиться. Таких немного, но после того, что делала Таня, они излечивались полностью. Не всем родителям, которым приходилось отказывать, удавалось объяснить, что делает она это не из каприза и не оттого, что ей мало предложили денег, а просто потому, что этому человеку она помочь не может. Не может, и все. Все люди, которые обращались к ней в последнее время, были или ее, или не ее. Не ее – это значит те, кому магия не нужна. Во всяком случае Танина. Может быть, им нужно было немного театра, немного психологии, а может быть, просто человеческое сочувствие, но не СИЛА. Раньше Таня это делала, но теперь после леса… Все изменилось. Но люди все равно шли и шли.
Принимала их Таня в маминой квартире на Сенной. Вот уже четыре года мама жила в Америке, где работала по контракту тренером по художественной гимнастике. Получила вид на жительство и возвращаться не собиралась. Звала к себе дочь и обожаемого внука. Гошка даже летал к ней пару раз на каникулы. Вообще-то мать не планировала никуда уезжать, но… Пять лет назад папа разбился на машине, и все переменилось. Тогда ее железная мать почти сломалась. Таня раньше не видела ее такой. Кира Георгиевна, как человек не склонный к депрессии, никогда не падала духом, не сдавалась, в ней было достаточно и упорства, и «спортивной» злости. Она охотно делилась ею с воспитанницами, стараясь сделать из них настоящих бойцов. И получалось – сплошь звездочки или просто «подающие надежды». А тут… даже не плакала, а просто гасла. Таня забрала ее к себе. И старалась надолго не оставлять одну.
– Ты понимаешь, Танька, оказывается, я без него не могу. Не могу.
Эти слова мать произнесла всего один раз и замолчала на месяц. Это все было настолько не похоже на прежнюю «железную Киру», что Татьяна бросила все, подкинула Гошу папе Валере, посадила мать в машину и повезла на Псковщину. Там, в Лукино, жила баба Зина, Зинаида Никифоровна, та, которая впервые указала Тане на Дар. Баба Зина отпоила маму травами и увела ее на три дня в лес, куда, Таня не знала. Тогда еще не знала.
Когда они вернулись, мать была уже другой. В ней еще льдинками стояло горе, но она разговаривала, даже шутила. Это была почти прежняя мать. Почти. Когда собирались домой, Зинаида Никифоровна отвела Таню в сторону:
– Уехать ей надо отсюда. Далеко, за море. Ты ей, Танечка, не препятствуй. Ей здесь места нет, у них с отцом твоим души сильно повязаны были. А к нему ей рано.
– Куда уехать-то, баба Зина? За какое море?
– Узнаешь, Танечка, скоро узнаешь. Зачем до срока суетиться? Если тебе это не открылось, значит, так и надо. Сама ведь понимаешь, не маленькая.
– Понимаю, баба Зина. Благодарю тебя.
– На здоровье, Танечка. Езжай осторожно, не гони.
Они уехали. А ровно через месяц бывшая мамина ученица, призер и чемпионка, дозвонилась до нее из-за океана и предложила поработать у нее в частной школе, где-то под Вашингтоном. Мать с радостью согласилась. Документы собрали быстро, и уже через четыре месяца после поездки на Псковщину Таня провожала мать в аэропорту. Как только открылись стеклянные двери и они вошли в здание аэровокзала, на Татьяну накатило ощущение, что с матерью все будет в порядке, и еще, что она увидится с ней еще один раз. Всего один. В отличие от Гошки, у которого линия жизни будет еще часто пересекаться с линией жизни бабушки. Там, в аэропорту, мать сказала странную вещь. Таня никогда не думала, что такой материалистке, как Кира Георгиевна, может прийти в голову нечто подобное.
– Таня, – сказала мама, глядя на нее каким-то совершенно незнакомым взглядом, – не могу это объяснить, хотя попытаюсь. Знаешь, никак не подбирались правильные слова, но сказать надо. Меня всегда это мучило… И вот я решилась, прости меня, дорогая, если скажу что-то не то и не так… Хотя мне кажется, ты меня все-таки поймешь. Дело в том, я никогда не могла привыкнуть к тому, что у меня есть дочь. Или нет, неправильно, не то – я не могла понять, как ты оказалась моей дочерью. Мне всегда казалось, буквально с тех самых пор, как в роддоме медсестра положила на колени кряхтящий сверток, что я произвела на свет что-то не совсем обычное, вроде как не от мира сего… Ты росла – девочка как девочка, а вот казалось всегда – вспорхнешь и улетишь… И я так и не пойму, была у меня дочь или нет…
– Это ты после леса так решила?
– Нет, после леса я просто определилась в ощущениях… Раньше я никак не могла себя понять… Почему я за тебя никогда не боялась? И почему при этом у меня так щемило в груди, когда я смотрела на тебя?
– Теперь поняла?
– Почти. Кстати, я практически ничего не помню, что было в лесу, какие-то обрывки: костер, тени, горький отвар… Лицо отца… Присутствие какой-то непонятной силы…
– Не надо рассказывать.
– Конечно, не надо, да и не получится.
Таня промолчала. Мать подошла и крепко обняла ее. Вопросительно посмотрела грустными мудрыми глазами:
– Я еще увижу тебя?
«Один раз», – мысленно ответила Таня, прижимаясь к мокрой щеке матери.
– Я приеду. А потом буду присылать к тебе Георгия, но позже, когда ты обоснуешься.
– Конечно, пришлешь, куда денешься! Пусть твой балбес учит английский!
Она действительно один раз побывала у матери, едва выдержав две долгие недели в такой комфортной и такой чужой для нее стране. А тогда… Они попрощались, и мать улетела. Просто села в самолет и через десяток часов оказалось «за морем». Точнее, за океаном. Вот так. «Железная Кира» никогда не боялась перемен, особенно если сама их планировала.
Таня посмотрела тетрадь. На сегодня еще три человека. Последний на шесть. Надо позвонить Марьяне и договориться о встрече. Девять часов, уже вполне можно. Шахновская распихала домашних – кого в школу, кого на лекции, ее Коля, должно быть, давно на работе. Можно поговорить. Если она не спит. Потому что, проводив своих, Шахновская могла спокойно завалиться обратно в постель и заснуть сном праведника. В агентстве она раньше часу дня никогда не появлялась. Марьяна давно научилась получать удовольствие от своей хлопотной профессии. И даже доросла до менеджера, чем, кажется, гордилась. Шахновская не спала.
– Да, слушаю, – ответила она сравнительно бодрым голосом.
– Привет, Марьяша, я хочу с тобой договориться о встрече.
– Давай договаривайся. Мне удобно где-то в семь-восемь.
Подруга пребывала в хорошем настроении.
– Если в семь, то где-нибудь на Сенной, ты как?
– Отлично! Давай в семь тридцать на канале Грибоедова, 100, под номером дома. Я должна показать квартиру, хозяин оставил ключи и просил не давать их никому. Вот бегаю, как девочка, на показы. Правда, посулил приличную премию, если продам, и вроде не из тех, кто обещает попусту… По крайней мере, раньше за ним не водилось. Постоишь со мной, все обсудим, потом зайдем в кондитерскую? Идет?
– Замечательно. Договорились. Знаешь, меня Глеб просил с тобой познакомить. Они с Валюшей вписались в несколько избирательных кампаний. У Глеба завелись деньги, как раз на квартиру. Хочет, чтобы ты ему помогла.
– Да? Ты уверена? А Юлька против не будет? Все-таки они поругались.
– Юлька сказала, что ей все равно. Дословно так: «Пусть делает что хочет, только не забудет с этого козла денег содрать».
Таня понизила голос. У Глеба была удивительная особенность появляться в самый неподходящий момент. Нет, вроде спит. Марьяна на том конце трубке жизнерадостно хрюкнула. Видимо, представила Юльку.
– Ну так что, Марьяша, поработаешь с ним?
– Хорошо, посмотрим. Ты его сегодня приведешь?
– Не думаю. Я хотела переговорить с тобой без свидетелей. Гошкин паспорт брать?
– Да, обязательно. Или ксерокопию.
– Значит, в семь тридцать, Грибоедова, 100.
– Да.
– Договорились.
Татьяна положила трубку. Подруга – деловой человек, с ней легко договориться. Таня пошла в душ. Под теплыми струями она могла стоять долго, расслабляясь, размышляя, вспоминая… Через какое-то время в дверь ванной комнаты стал стучаться Глеб. Таня впустила. Они иногда принимали душ вместе, особенно когда у обоих было хорошее настроение. Сегодня хорошее настроение было у Глеба. А у нее обычное. Ровное. Но Титову удалось ее растормошить. Они с Глебом немного порезвились под душем, обливая друг друга, потом Татьяна вышла, а Глеб остался домываться и приводить себя в порядок. Она завернула полотенце чалмой на голове и обернулась белой шкуркой махрового халата. День начинался хорошо, с нежности. Потом они позавтракали вместе, до Глеба наконец дозвонилась настойчивая Валечка, и он умчался, довольный и добрый, что с ним бывает не так уж часто. Может, сегодня окружающим повезет, и он спрячет когти – побудет «белым и пушистым», кто знает. Хотя вряд ли, Титов – та еще штучка, любит позлить и подразнить. Особенно женщин. Он их то обольщает, то мучает. Играет в «холодный душ и теплое полотенце». Холодный душ, правда, преобладает. Старый как мир способ не оставлять людей равнодушными к своей драгоценной персоне. Только с Таней у него это не получалось. Никак. Таня оставалась спокойной, как лесное озеро в безветрие. Скорее он мучился. Глебовы игры и ухищрения не могли ни вывести ее из себя, ни заставить заплакать. Все, что ему удавалось – рассмешить или разозлить. И то ненадолго. Если ему удавалось второе – тогда плохо становилось самому Глебу. Танина злость вгоняла его в такую депрессию, что даже «комплекс полноценности» не помогал. Тогда Титова уносило в глубокий запой, который мог продлиться неделю и больше и, как правило, ломал все планы честолюбивого журналиста. Даже в сексе, когда его тянуло причинить ей боль, Танино тело моментально возвращало удвоенный болевой импульс. Почему это происходило, Глеб понять не мог, он спрашивал Таню, но получал всегда один ответ:
– Глебушка, я так устроена. Ты не можешь сделать мне больно. Ты сделаешь больно себе. Я не буду тебе объяснять почему. Просто запомни, что это так, и все. Тебя это пугает? Давай расстанемся.
Признаться в том, что его что-то пугает, Глеб не мог, он был из породы «орлов», как Сашка Лютов. Да его это и не пугало, скорее манило. Непрост, с червоточинкой, странный красавец Глеб Титов… Татьяна Вешкина была пока единственной женщиной, которую ему не удавалось ни понять, ни завоевать. Таня понимала, что, сама того не желая, мучает его своей отстраненностью и почти недоступностью, если можно, конечно, считать недоступной женщину, с которой делишь постель. Но… вольному воля: не хочешь – уходи. Титов предпочел остаться. Вряд ли это можно было назвать любовью, скорее похоже на затянувшуюся охоту… Вот только зачем? Или за кем? Кто дичь? Явно не она. И не Глеб, потому что Татьяна охотиться не собиралась. Странные отношения. Таню они иногда тяготили. Но она их не прерывала. Хотя могла.
Татьяна взглянула на часы. Пора было собираться. Женщина высушила волосы «горячим» режимом фена, быстро оделась и позвала собаку. Они походили немного в скверике перед домом. Жизнерадостная Берта носила в зубах пустые пластиковые бутылки, приглашала поиграть, но уже было некогда. Татьяна отвела собаку домой, взяла сумочку и спустилась к машине. Бывшая мамина машина – ее любимица. Маленький городской джип. Безотказный и удобный. Свою, подарок отца, Таня продала, когда мать уехала. Через сорок пять минут напряженной городской езды она уже парковалась во дворе на Гривцова. Поздоровавшись с соседкой-пенсионеркой, добровольным дворовым наблюдателем, поднялась в квартиру матери. Прислушалась к ощущениям. Да, день будет не простой.
Но началось все довольно обычно. Первой пришла девушка, поссорившаяся с возлюбленным. За приворотом, конечно. Таня вытащила свою старую колоду карт, просмотрела отношения молодых людей. Выходило так, что эти двое еще встретятся, и не один раз, любовь у них длинная. Все устроится, правда, не быстро, как хотелось бы, но устроится. Надо немного подождать. Но ждать юная посетительница не желала.
Девчонка была прехорошенькая и, судя по крутому, высокому лбу, с характером. Таня знала, что, если сейчас ей откажет, она все равно попытается осуществить задуманное, не размышляя о последствиях. А они, в ее случае, обязательно будут. Татьяна еще раз кинула карты. Получалось, самое лучшее, что она может сделать, – подтолкнуть влюбленных к друг другу. Устроить случайную встречу немного раньше, чем она произошла бы без ее вмешательства. Правда, девушке стоит кое-что понять…
– Я сделаю так, что вы неожиданно встретитесь. Скоро. Не спрашивай меня, когда точно, но скоро. И ты при встрече попросишь у него прощения. Сразу. И не надо никакого приворота. Он и так тебя любит.
– Но я ни в чем не виновата! – возмутилась девушка.
Вот это было неправдой. Ведьмы, а Таня была именно ведьмой, чувствуют ложь. Хотя девушка искренне думала, что не врет. Точнее, упрямой молодой женщине удалось убедить себя в том, что она абсолютно права. Девушка была из тех, кто умеет похоронить правду под ворохом абсурдных аргументов, амбиций и собственных обид и не вспоминать о ней. Долго. А лучше вообще забыть. Очень часто таким людям удается заставить окружающих, даже непосредственных участников событий, принять «нужную» версию происходившего. Настолько они себе верят. Но не всех. И точно не Таню. «Ну что ж, каждый приходит за своим уроком», – подумала ведьма и легонько коснулась руки девушки. В голове калейдоскопом закрутились картинки ссоры. Татьяна усмехнулась:
– Точно не виновата? А может, рассказать? Ты забыла? Вы вместе были в гостях. Большая квартира на Московском проспекте. Такая большая, что в ней даже можно потеряться. И ты «потерялась»? С его другом, так? Ничего страшного, вы просто целовались. Ну, конечно, ничего и быть не могло, но… Уходили-то вы почти на глазах у твоего мальчика. Ты вроде как и не заметила, что он пошел вслед за вами и видел вас на балконе. И ушел он якобы незамеченный. А потом ты вернулась и сама же устроила сцену ревности, когда увидела, что твой друг танцует с рыжей девчонкой. Как ее звали? Кажется, Рита? Вспомнила?
– Откуда вы знаете?
– Девочка, ты к кому пришла? Кого ты пытаешься обмануть?
– Простите.
– Тебе пора бы научиться говорить это слово. Прощаю. Я не буду тебе делать приворот. Можешь пойти к другой колдунье, тебе сделают, он придет, на коленях приползет, если сильную ведьму найдешь. Только стоить тебе это будет дорого.
– Ну и насколько дорого? Деньги не проблема.
Конечно, не проблема! Это видно. Девочка была хорошо одета. Слишком хорошо для ее возраста. Украшения в ушках и на пальчиках тоже явно не по возрасту. Дочка больших родителей. Привыкла получать все, что хочет. И сюда пришла не за помощью, а за услугой.
– Не деньгами платить придется, деточка. Знаешь, у кого больные детки бывают? У тех, кто любовной магией увлекается. Врать не стану, не только у них, но ты если приворот сделаешь, этого не избежишь. А детей ты любишь, и мальчика своего любишь. Тебе бы просто подождать, пока он отойдет от обиды, а ты не можешь. Не привыкла. Думаешь, топнешь ножкой – и прибежит. Другие-то прибегали раньше? Прибегали! Вот ты теперь злишься, потому что не по-твоему. Сломать хочешь, а не дается. Сильный. Этим он тебя и привлек, не так ли? Простые средства не помогли – за колдовством пришла! Хочешь волю его изнасиловать? Ты насилие любишь? Отвечай!
– Нет, – испуганно помотала головой девушка.