– Она кормлена? – спросил Иван.
– Кормлена, – сказал Вовка. – Бабка кашу варила.
Остатки каши были разбросаны по столу. Там же стоял чугунок, грязные тарелки и хлеб.
– А где бабка?
– В церкви. Пошли они с дедом в церковь и Надьку с собой увели.
– А мать?
– В больнице. Еще не рассвело – побежала. Все равно к папке не пустят, чего бежать?
Вовка вошел в комнату. Кроме бабкиных шерстяных чулок на нем были надеты тяжелые башмаки.
– Ты чего это в чулки вырядился?
– Это теперь не чулки, – сказал Вовка, любуясь собой в зеркало, подвешенное на стене. – Это теперь гетры, дядя Иван. Гетры – футбольная форма.
Иван посмотрел на него, сказал серьезно:
– Плохо с отцом-то, Вова.
– А чего плохо-то? Чай, не утонул: отлежится.
– Эх, глупый!.. – Иван с сожалением и очень стесняясь высвободил палец из детского кулачка. – Рыбу я там принес. Сунь ее в подпол.
Вовка нехотя пошел исполнять поручение. Пока он, сопя и вздыхая, громыхал тяжелым люком, Иван собрал грязные тарелки, смахнул со стола, прикрыл хлеб и чугунок с кашей кухонным полотенцем.
– Ты бабки дождись или матери, футболист, – сказал он, когда Вовка вернулся. – Ребенка одного не оставляй.
– А что ей сделается? – недовольно спросил Вовка. – Я ее подушкой привалю, чтобы не ползала и не убилась.
Из разговора было ясно, что Вовка уже все продумал и спорить с ним бесполезно. Поэтому Иван начал издалека:
– Ты вроде рыбачить со мной собирался? – Вовка мгновенно повернулся к нему.
– Когда пойдем?
– Когда?.. – Иван испытующе посмотрел на него. – Три условия тебе ставлю: посуду помыть, воды в бачок натаскать и Ольгу не оставлять. Выполнишь?
– Выполню, – вздохнул Вовка.
– Завтра в семь приходи к катеру. Знаешь, где стоим?
– Знаю! А чего брать? У меня и на верхоплавку есть, и закидушка…
– Снасть будет полная. Пальтишко захвати.
– Так тепло. Лето.
– Леща пойдем брать, Вова. А лещ, он ночью ловится, в тишине. – Иван положил руку на нечесаную, добела выгоревшую голову мальчишки и подумал, что здорово решил насчет рыбалки: значит, часть улова можно будет свободно отдать Вовке как долю в общем труде.
– Все сделаю, дядя Иван, – говорил Вовка, провожая его к дверям. – Посуду помыть – раз, воды натаскать – два, Ольгу не оставлять…
– Да, вот еще, – Иван остановился. – Матери скажешь, чтобы сегодня же в отдел кадров с паспортом пришла. Со своим паспортом, не забудешь?..
Иван шел назад легко и быстро. Все же удачно начался день: и с Вовкой он справился, и насчет рыбалки придумал, и вовремя, очень даже вовремя вспомнил, что Паша Никифорова нигде не работает. И только досадное обстоятельство портило настроение: как же это можно идти в дом, где малые дети, и не захватить с собой кулек карамелек?..
На крыльце приземистого одноэтажного дома, где размещался отдел кадров, сидел рослый парень, сбив на затылок помятую форменную фуражку с треснувшим серебряным «крабом». У ног его стоял потрепанный чемоданчик, к ручке которого был лямками привязан плотно набитый солдатский вещмешок. Темные масляные пятна окрасили мешок в грязно-черный цвет: видно, хозяин швырял его где попало. Флотские брюки парня, зауженные согласно столичной моде, тоже были в пятнах и потеках, зато белоснежная рубашка сияла ослепительной чистотой; в вырезе ее виднелись неправдоподобно синие полосы новенькой тельняшки.
– Откуда будешь, парень? – спросил Иван.
– Снизу, – равнодушно ответил парень.
– Горьковский?
– Почти что угадал.
– А чего здесь сидишь?
– Начальство документы изучает…
Он вдруг цепко, искоса глянул на Ивана.
– Говорят, у вас плавсостав укомплектован под завязку. Верно?
– Кто его знает, – уклончиво сказал Иван. – Вроде бы нет…
– Значит, в лапу ждет! – Парень выругался. – Либо на пол-литра рассчитывает.
Начальник отдела кадров получил на фронте штыком в живот и с той поры ел одну манную кашу с молоком.
– С дизелями знаком? – спросил Иван.
– Судовой механик… А что?
– Посиди пока. Узнаю, – сказал Иван и мимо парня прохромал в отдел кадров.
Начальник отдела кадров был худ и черен, как ранний грач. Иван давно знал его: еще до войны вместе ходили в клуб водников на танцы.
– Здорово, герой затона. – Улыбка у начальника пряталась в глубоких морщинках, и о существовании ее догадывались немногие. – Сразу могу обрадовать: начальство премию вам отгрохало.
Иван промолчал.
– И еще одно, уже по секрету. Сегодня местком заседать будет насчет твоего катера. Полагаю, решат присвоить имя, Иван Трофимыч. Большая честь тебе оказывается.
Раньше не было такого порядка: мелкие суда шли под номерами, крупным наименования присваивали либо на судоверфи, либо приказом по пароходству. А как выбрали в бюро Володьку Пронина, так все пошло иначе. Сумел Володька начальству внушить, что имя для судна почетней благодарностей, и присвоил месткому право решать, кто этого почета достоин.
– Только пока – ни гугу, – сказал начальник. – Будет приказ, будет и оркестр. – И опять собрал возле рта морщины, запихал в них улыбку и спросил: – Рад?
– Рад, – вздохнул Иван и закурил, стряхивая пепел в ладонь, потому что начальник курящих не жаловал и пепельниц не держал. – Рад-то рад, Николай Николаич, только кто дает, тот и отбирает.
– А ты оправдай.
– Так ведь не посуху ходим, а по воде. – Иван улыбнулся, потом помолчал, показывая этим, что шутки кончены, и сказал серьезно: – Ты вот что, Николай Николаич, ты жену Федора Никифорова оформи матросом ко мне на катер.
Начальник с удивлением посмотрел на Ивана.
– Трое детей, Николаич. На Федорову пенсию не потянет.
– Жалостливый ты больно мужик, Иван Трофимыч, – с неудовольствием сказал начальник.
– Надо, Николай Николаич. Был я у них: надо.
Начальник только вздохнул.
– Ладно. Пришли ее сегодня с паспортом.
– Сама придет: я Вовке, сыну ее, наказал.
Начальник пометил что-то в календаре, усмехнулся:
– В начале навигации ты обязательство брал сократить экипаж с пяти до трех человек. Было такое?
– Было, – сказал Иван. – При толковом помощнике вполне можно обойтись без моториста и второго матроса.
– А теперь сам второго матроса просишь. Некрасиво получается.
– Утремся, – сказал Иван. – Напишу заявление, что погорячился и без второго матроса обойтись не могу. Ну, ругнут меня на партсобрании, а Паша Никифорова каждый месяц полсотни получать будет. Правильно или неправильно?
– Правильно вообще-то, – согласился начальник. – Продавай свою рабочую гордость за полста рублей.
– Ничего, – улыбнулся Иван. – Не такой уж я гордый.
– Ну, договорились, – сказал начальник. – Второй вопрос: кого вместо Федора?
– Вместо Федора?.. – Иван встал, подошел к окну, выбросил пепел с ладони. – А что за парень у тебя на крыльце сидит?
– Не советую, Трофимыч, – поморщился начальник. – Ой не советую.
– Почему?
Начальник придвинул лежащие с краю стола документы, раскрыл трудовую книжку.
– «Прасолов Сергей Павлович, – читал он, изредка поглядывая на Ивана. – Специальность – судовой механик, холост…» Подходит?
– По всем статьям.
– Погоди. – Начальник перевернул несколько страниц и с выражением прочел: – «Уволен из Саратовского грузового порта десятого июня сего года по собственному желанию…» – Он отложил книжку и посмотрел на Ивана.
– Ну? – спросил Иван, ничего не поняв.
– Парень в середине навигации по собственному желанию ушел. Спросил я его, что же это за желание такое: бросить Саратовский порт и к нам в глухомань приехать? Смеется: у вас, говорит, невесты на всю Волгу славятся.
– Может, человек веселый.
– Веселый?.. Это ведь пишется только, что по собственному желанию. Не первый год кадрами заведую: знаю. А что там у него на самом деле было – поди вон к тетке Авдотье да погадай.
– Значит, неправду в документах пишут?
Начальник досадливо поморщился:
– Есть, Иван Трофимыч, правда, а есть – истина. Против истины мы ни на волос не согрешим: дело это святое… – Он вздохнул. – Сколько у тебя матросов вместе с Никифоровой будет?
– Два.
– Правильно: зарплата – двоим, а палубу драить – одна Елена. Так?
– Ну?
– Так где же она, правда-матушка?
– А-а… – Иван улыбнулся. – Подкусил!
– Вот так и в нашем деле, – со вздохом сказал начальник.
Он замолчал и снова стал придирчиво изучать трудовую книжку судового механика Прасолова.
– А вдруг – не так? – сказал Иван и встал. – Вдруг ты ошибаешься, Николай Николаич? Вдруг он и вправду по собственному желанию уволился и к нам приехал с дорогой душой, а мы…
– Сомневаюсь, – сказал начальник.
– А я не могу человека загодя плохим считать, – с непривычной горячностью сказал Иван.
– Значит, хочешь брать?
– Беру. Опыт у него есть?
– Достаточный, – сказал начальник. – Он вон и по Енисею навигацию проплавать успел… Ладно, Трофимыч, гуляй себе на катер, прибирайся, а парня я пришлю. Только помни: я тебя по дружбе предупредил, и чтобы потом…
– Ничего потом не будет, – сказал Иван и, пожав сухую, всегда горячую руку начальника, вышел из отдела кадров.
Парень сидел на старом месте, только возле ног прибавилось окурков. Он встретил Ивана спокойным взглядом серых холодных глаз и чуть заметно усмехнулся.
– Катер возле затопленной баржи причален, – сказал ему Иван. – Как оформишься, приходи не мешкая. Катер номер семнадцать, запомни.
Парень вскочил, хотел что-то сказать, но из окна крикнул начальник:
– Прасолов!.. Ну-ка, зайди!..
Прасолов подхватил вещи, шагнул к крыльцу. В дверях остановился.
– Спасибо, капитан! С меня – пол-литра!..
С яблоками Еленка обернулась быстро: дежурила знакомая девчонка и без разговоров взяла мешочек. Впрочем, Никифоров считался тяжелым, лежал в отдельной палате, и доктор, вопреки обыкновению, пустил к нему жену еще до завтрака. Все эти новости сестра выпалила Еленке и ушла.
От больницы Еленка спустилась к рынку, купила мяса и, завернув его в припасенную газету, пошла на катер.
Поставив вариться мясо, Еленка переоделась и принялась за уборку. Открыв люк в кубрике, выколотила диваны, вытащила наверх одеяла и подушки. Потом достала швабру и, надев на босу ногу галоши, принялась с ожесточением скрести маленькое суденышко.
– Чего расстаралась, соседка? – спросила с ближайшего катера пожилая женщина-матрос. – До Ноябрьских далеко…
– Да я так. – Еленка почему-то смутилась и отвечала, не поднимая лица. – Все равно пока без работы стоим.
– А Никифоров как?
– Не видала я его, родных только пускают. Девчонка там знакомая работает, говорит, плохо, мол.
Вопрос любопытной соседки – нет, не о Никифорове, другой – застал Еленку врасплох. Еще вчера она и не думала об уборке, но сегодня на борт должен был вступить кто-то посторонний, и ей хотелось по-хозяйски блеснуть чистотой, порядком и сытным обедом.
Где-то в глубине души она хотела, чтобы неизвестный оказался молодым и веселым, но думала об этом робко, словно тайком от самой себя, потому что и для нее и для Ивана куда было бы проще, если бы он был местным, имел на берегу дом, семью и все связанные с этим интересы. Такой человек не мог нарушить установившийся на катере порядок, и жизнь не требовала бы ни перемен, ни ухищрений. Все текло бы своим чередом – даже ее редкие ночные свидания с Иваном…
Размышляя об этом, она выдраила до блеска старый катерок и спустилась вниз, где на крохотной печурке кипел обед. Она успела только приподнять крышку, как на палубе гулко грохнуло, катерок качнуло и незнакомый голос громко спросил:
– Разрешите войти?
Она поспешно накрыла кастрюлю, вытерла руки и, старательно оправив платье, с опозданием крикнула:
– А кто там?
И полезла наверх, заранее смущаясь, потому что голос был насмешливым и молодым. Еще из рубки – сквозь стекло – она увидела рослого парня с чемоданом и вещмешком.
– Здравствуйте, – очень тихо сказала она.
– Привет, хозяйка. – Парень в упор разглядывал ее серыми глазами. – Будем знакомы: Прасолов Сергей Павлович.
– Лапушкина, – сказала она и, стесняясь, подала руку ковшиком, на мгновение. Потом спросила: – К нам, значит?
– К вам. – Он поймал ее взгляд, улыбнулся вдруг, как выстрелил: – Как вахта идет, товарищ Лапушкина?
От прямого, вызывающего взгляда, от вопроса, сбивающего на игривый, неравноправный тон, Еленка совсем сникла и, пробормотав что-то, торопливо спустилась в кубрик. Здесь она опять принялась за обед, все время с непонятной тревогой прислушиваясь к шагам над головой. Зная, каким звоном отзывается каждый шов палубы, она безошибочно определяла, что он делает там, наверху: тонко взвизгнула плохо смазанная петля носового люка, скрипнула дверь рубки, грохнул пол машинного отделения.
Парень грохотал по-хозяйски, не стесняясь, не спрашивая, что где лежит. Тяжело взревел двигатель, катерок мелко затрясся, но Сергей не выключал ход, а придирчиво гонял старенький мотор на всех оборотах, выслушивая каждый цилиндр. Он больше не беспокоил ее и не выходил из машинного отделения. Заглушив движок, звякал ключами, изредка что-то насвистывая. Даже когда пришел Иван, не вылез навстречу, а гулко крикнул снизу:
– Капитан, спуститесь-ка!..
Иван ушел к нему, и они долго не появлялись. Еленка сготовила обед, накрыла на стол, а их все не было, только голоса неразборчиво гукали в звонком трюме да дважды взревел запущенный двигатель.
Они спустились вместе – умытые, с розовыми, натертыми полотенцем лицами.
– Ну, я же сразу сказал, что в пятом цилиндре палец люфтует! – почему-то очень радостно говорил Сергей. – И форсуночки проверить не грех: подача паршиво отрегулирована, для дяди…
– Обедать, – сказала она, то снимая, то снова накрывая кастрюлю крышкой. – Стынет.
– С мясом! – улыбнулся Иван. – Ну, Еленка, расстаралась ты сегодня.
– Что же я! – крикнул Сергей и кинулся на палубу.
Он тут же вернулся с мешком и чемоданом.
– Для первого знакомства. – И со стуком поставил на стол бутылку водки.
– Это ты, парень, зря, – сказал Иван. – У нас закон: только по праздникам.
– Я, капитан, законы соблюдаю. – Сергей зубами надорвал пробку. – Ты что, матрос, два стакана ставишь?
– Выпей с нами, Еленка, – сказал Иван. – За знакомство.
Они выпили, и Сергей с Иваном завели длинный разговор о двигателе, который следовало бы перебрать, о работе, которую невозможно спланировать, о простоях и премиальных, переработках и выходных, и Еленка вскоре совсем освоилась, потому что новый помощник не обращал на нее никакого внимания.
– Вот ты говоришь: смесь богатая, – сказал слегка захмелевший Иван. – Ладно, богатая. Так. А есть резон регулировать? Есть резон экономить? Нету такого резона, потому что тут не об экономии думать надо, а наоборот: куда лишнее горючее деть.
– Много? – спросил Сергей.
– Две тонны вот тут. – Иван похлопал себя по шее. – Движок старый, масло жрет в три горла, а кто с этим считается? Нормы единые – по отношению к топливу. Вот и приходится из-за масла нормы завышать: пишешь «сто моточасов», а на самом-то деле хорошо, если полсмены отработал.
– Да и самому, наверно, не без выгоды, – усмехнулся Сергей. – Ты, капитан, не хмурься: нам теперь в одном кубрике щи хлебать.
– Катер наш на побегушках, и платят нам повременно, – сказал Иван, закуривая. – Просто глупость получается, вот какое дело. И не хотел бы, а сам собственной рукой каждый месяц моточасы приписываю, иначе без масла останусь.
– А если назад, на нефтянку сдать? Мол, излишки?
– За излишки, парень, хлестче бьют, чем за перерасход.
– Да, капитан, тут повертишься! – засмеялся Сергей. – Ладно, что-нибудь сообразим: докажу, что не зря ты меня на крыльце подобрал… – Он прошелся, хлопнул по железному ящику в углу. – А что же музыка не работает?
– Перегорела музыка, – сказал Иван. – Надо бы радиста.
– Считай, что нашел. – Сергей подсел к приемнику. – Я на флоте кем только не был… – Он свинтил барашки, снял крышку: обнаружилась затянутая паутиной пустота. – А где же передатчик? Или не выдавали?
– Выдавали, – улыбнулся Иван. – В начале навигации все выдают – и приемник и передатчик. Приемник мы берем: известия послушать или музыку, а передатчик снимаем и – обратно на склад. Мороки с ним уйма, ответственность, а радистов на весь затон – два человека.