– Звучит заманчиво, – потянулся Дмитрий Олегович. – Неужели мы с вами вот прямо сейчас отправляемся в бордель?
– Хуже. Гораздо хуже. Мы отправляемся в твой родной город.
– Я, что ли, свободен? – недоверчиво спросил ученик.
– Нет, конечно. Будем искать тех двоих, которые ещё живы, но уже почти готовы к повышению.
– А какой мне с этого интерес?
– Да почти никакого. Кроме того, что договоры с твоими родителями подписывал один из этих ребят. Так случайно вышло.
Константин Петрович вбежал в приёмную и набросился на Наташу. По его словам, выходило, что она только что всё испортила и теперь из-за её халатности мир находится на грани гибели. Наташа уже пару раз наблюдала господина начальника в таком состоянии, поэтому даже спорить не стала, хотя прекрасно знала, что ругать её не за что, с миром всё в порядке, да и у Тринадцатой редакции дела обстоят весьма неплохо.
– Ты меня вообще слышишь? – строго спросил Константин Петрович.
Наташа неторопливо поднялась, подошла к нему и, не говоря ни слова, обняла сурового руководителя. Тот вздрогнул, как будто его ударили, и сделал пару вялых попыток вырваться, но Наташа не обратила внимания на эту остаточную рефлекторную нервную деятельность и погладила его по голове.
Постепенно Константин Петрович успокоился и затих. Так они и стояли посреди приёмной – может быть, две минуты, а может быть, несколько веков. Даниил Юрьевич незаметной тенью проскользнул в свой кабинет и (хотя повод был незначительный) установил около каждой двери, ведущей в приёмную, небольшой барьер. Некоторым ситуациям не надо слов, не надо свидетелей, им надо просто дать возможность происходить так, как они пожелают.
Почувствовав, что коммерческий директор пришёл в себя, Наташа отступила на шаг назад, оглядела его одобрительно и вернулась на своё место.
– Я вас не обидела? – осторожно спросила она. Всех, кроме Даниила Юрьевича, Наташа называет на «ты», а насчёт Константина Петровича сомневается и каждый раз решает этот вопрос заново. Сейчас, определённо, наступило время «вы».
– Извини, это я, конечно, не прав, – помотал головой Цианид и изобразил, будто бы он стирает с доски всё, что было написано раньше. – Давай забудем то, что я сказал, хорошо?
– Уже забыла, – улыбнулась Наташа.
– Какая же ты хорошая, – вздохнул Цианид. – А я так давно не был у бабушки. Только бабушка умеет обнимать меня так, что голова сразу встаёт на место. Ну, вот как ты сейчас. Я стоял и думал: всё, в субботу беру у шефа машину и еду к бабуле в Пушкин. Живу практически рядом, но вот то, что к ней на электричке надо ехать, меня из себя выводит. Вечно в вагоне сидят какие-нибудь гопники и гогочут. Да. А ещё я боялся, что вот сейчас вбежит Лёва и устроит бойню. Прости… Я ведь к шефу шёл, а тут на тебе сорвался. Ты не обиделась? Ну, насчёт сравнения с бабушкой?
– Да нет, конечно. Я бы обиделась, если бы Лёва вбежал и всё испортил. Мы же обнимались совсем не про это.
– Какая же ты мудрая, какие же мы тут все иногда дураки бываем, – покачал головой Константин Петрович и просветлённо побрёл к Даниилу Юрьевичу.
«Иногда! – подумала Наташа, провожая его взглядом. – От комплекса неполноценности тут никто не помрёт!»
Тем временем шеф автоматически снял барьеры со всех дверей, ведущих в приёмную, даже не задумываясь и не прислушиваясь к тому, что там происходит, а просто руководствуясь своими ощущениями.
– Жертвы, разрушения, заявления об уходе уже есть? – не отрываясь от монитора, спросил он у тихонечко вошедшего в кабинет Константина Петровича.
– Вы всё слышали?
– Нет, я был занят, но надеюсь услышать от тебя, в подробностях.
– Мне надоело быть ещё и всеобщей нянькой. Почему считается, что все имеют право быть живыми людьми, и только я – каменный истукан бесчувственный, думающий исключительно о работе.
– Ты ведь сам хочешь, чтобы тебя так воспринимали.
– Нет… То есть так, но…
– Но ещё ты хочешь, чтобы я тайком от всех утирал тебе сопли. Я готов. Носовой платок, размером с театральный занавес, ждёт тебя. Садись рассказывай.
Константин Петрович присел на краешек стула, положил левую руку на стол, будто бы клянясь таким причудливым способом говорить правду и ничего, кроме правды, и начал рассказывать.
Обычно сотрудники Тринадцатой редакции идут к Даниилу Юрьевичу с самыми неразрешимыми вопросами. Когда же дело не требует решения, или решение очевидно, но хочется об этом поговорить, они отправляются к заместителю шефа. Константину Петровичу это даже льстит. Во всяком случае, ещё совсем недавно льстило. Но на этот раз то ли что-то прогнило в мировой системе верёвочек, то ли коллеги нарочно сговорились вывести его из себя.
После обеда к нему в кабинет заглянула Наташа и попросила разрешения прийти завтра на работу немного попозже, потому что у неё возникли проблемы в институте. Оказалось, что какой-то преподаватель – злобный и желчный тип, и, возможно, ещё и женоненавистник, – не читая, вернул ей курсовую и заявил, что ему и так всё ясно: курсовая написана кем-то другим, потому что такие смазливые девчонки сами никогда ничего не делают. Им некогда – они ходят к маникюрше, в солярий и на дискотеку. Константин Петрович предложил было позвонить в деканат и потребовать, чтобы преподавателя как-нибудь урезонили, но Наташа сказала, что уже сама решила эту проблему и завтра утром будет писать заявление о переводе в другую группу, просто ей обидно и хочется кому-нибудь пожаловаться. Ну, знаете, выговориться иногда бывает необходимо.
Через полчаса после того, как выговорившаяся на две недели вперёд Наташа удалилась, явился всклокоченный Лёва. Он объявил, что увольняется, прямо вот с этой же минуты, и просит только об одном – научить его писать заявление по собственному желанию в максимально ядовитом духе. Оказалось, что пиар-директор «Мегабука» встал сегодня не с той ноги и организовал питерскому сотруднику внеплановую и незаслуженную выволочку.
– Он разговаривал со мной как с зелёной эвгленой! Как с одноклеточным! – орал Лёва.
– Он со всеми так разговаривает, – попробовал утешить его Константин Петрович.
– И с тобой? Скажи, с тобой тоже?
– Со мной он вообще не разговаривает. Я ещё, по его представлениям, не развился даже в одноклеточное.
– Ну, если та-ак…
– Именно так. А для тебя, дружище, у меня есть одно дело.
После того как Лёва, озадаченный интересным и трудным делом, удалился его исполнять, на прощание пообещав не увольняться и не бузить, заявились сёстры Гусевы.
– Неужели и их тоже кто-нибудь обидел? – удивился Даниил Юрьевич.
– Вроде того. Их уже третий день подряд заливают соседи.
– И они наконец-то не выдержали и зарезали всех вокруг, включая тех, кто живёт этажом ниже, и спасся только Денис, потому что был в этот момент на внеочередной пробежке?
– Не так всё просто. Они в самом деле пошли к соседям разбираться. И финки прихватили, автоматически, как я понимаю. Но оказалось, что соседей тоже заливает. А тех соседей – тоже. Словом, во всём виновата труба, которую должен чинить ЖЭК.
– И наши доблестные бойцы отправились в ЖЭК…
– Ну да. А там оказалось, что фирма, которая занимается обслуживанием этого дома…
– Словом, никто ни за что не отвечает, кругом бюрократия, и некого даже для успокоения совести прирезать? – заключил Даниил Юрьевич.
– Что-то вроде. Поэтому мне пришлось выслушать всё, что они думают по этому поводу. А когда я во внутреннем чате поменял иконку настроения на «очень злой», явился Виталик и начал меня веселить. Он требовал, чтобы я немедленно сорвал зло на нём, а не на ком-нибудь ещё, потому что он специально пришёл пожертвовать собою, – словом, чтобы его заткнуть, я сделал вид, что мне очень весело, и выставил его за дверь. А он помчался по коридору, выкрикивая что-то вроде: «Лучшее средство от плохого настроения – Виталий Петров, спрашивайте в аптеках города». Тут мне остро захотелось сказать Марине с Галиной, что это именно он виноват в том, что их заливают соседи.
– И всё это время ты сам очень хотел пожаловаться кому-то на то, что тебя тревожит, но всех волновали только их собственные проблемы, – понимающе кивнул Даниил Юрьевич. – Ну а теперь, когда ты передал весь груз чужих проблем мне, может быть, разнообразия ради, уйдёшь с работы пораньше? Мне рассказывали, и я даже смутно припоминаю из своего прежнего опыта, что если лечь спать и уснуть, то наутро уже большая часть проблем станет делами минувшего дня, а то, что останется, разрешится как бы само собой.
– Я не могу спать. Вернее, могу, но глубокой ночью, когда становится понятно, что писем и звонков из Парижа сегодня не будет.
– Могу подсказать тебе чудесный рецепт. Когда ждёшь письма или звонка из Парижа – позвони или напиши сам. Возможно, там тоже ждут их от тебя.
– Я не могу, – покачал головой коммерческий директор и вытащил из кармана записную книжку, – вот, смотрите. Я уже отправил ей на три письма и на две SMS больше, чем она мне, кроме того, последний звонок также был с моей стороны, следовательно…
– Ну если так, – развёл руками Даниил Юрьевич, – то пойди и просто прогуляйся. Забудь об этих письмах и звонках, они только того и ждут, чтобы поскорее напомнить о себе.
– Я пробовал забыть. Не забывается, – еле слышно прошелестел Константин Петрович, спрятал в карман записную книжку и поднялся с места.
Для того чтобы успокоить Лёву и вернуть его из агрессивно-деструктивного в рабоче-созидательное состояние, нет ничего лучше сверхурочной работы. Константин Петрович это качество хорошо знает и всегда использует в интересах общего дела. Поэтому, вместо того чтобы писать заявление об увольнении, Лёва отправился на поиски Вероники. Нужно было всего ничего: сделать ей экстремально хорошо, ну или хотя бы просто хорошо, разогнать тучи, вернуть в Северное полушарие весну, в Южное – осень, а в сердца людей – умиротворение и радость.
Всякая работа была для Лёвы непримиримым врагом, поэтому он стремился поскорее его уничтожить. Получив задание – любой сложности, в любое время дня и ночи, – он тут же кидался его выполнять. «Я перехвачу её по дороге! – элегантно сообщил он Константину Петровичу. – Давай-ка сюда жетон на метро за счёт компании!» «Она не ездит на метро, – потирая руки, сообщил Константин Петрович, – обойдёшься без жетона, тем более, ты ещё за три предыдущих не отчитался!» Лёва бы ударил его, вот ей-богу, ударил, уже почти руку занёс, но зловредный Цианид, почуяв угрозу, немедленно выложил на стол все карты, так что Лёве стало не до него: работа звала за собой, а работа – куда более серьёзный враг, чем этот жалкий скряга. Узнав, что Вероника ездит на автомобиле, героический Разведчик выволок из подвала трофейный велосипед «Кама» – и только их и видели.
Велосипед ещё осенью выкинули на помойку рабочие, ремонтировавшие чью-то квартиру. Велосипед и вправду был никуда не годен, но Константин Петрович сказал, что рано или поздно мода на двухколёсный ретротранспорт вернётся и вот тогда можно будет хорошенько заработать на этой развалине. Ретровелосипед несколько месяцев занимал место на складе, сёстры Гусевы то и дело порывались его разобрать на запчасти и запихать Цианиду за шиворот или даже скормить ему на обед. Но тут, во время одного из своих традиционных ночных бдений, на велосипед случайно наткнулся Гумир. Что-то у него в очередной раз не ладилось с программой, и он, чтобы отвлечься, притащил из своей комнаты инструменты и починил велик. Даже переключатель скоростей ему добавил. Как ему это удалось – он не помнит, потому что ближе к концу работы этот гений отчётливо понял, что именно он до сих пор делал не так и как это «не так» можно исправить. Оставил и велосипед, и инструменты там, где они выпали из его вмиг ослабевших рук, и помчался усовершенствовать своё детище.
«Вот, – торжествуя, сказал Константин Петрович, когда велосипед был обнаружен, – теперь, если кто-нибудь захочет поехать по делам, можно будет взять и поехать. И на бензин тратиться не надо».
В ожидании тёплых дней, когда на нём будут ездить по делам, велосипед стоит на почётном месте в подвале. Иногда Наташа, Шурик и Денис тайком катаются на нём по складу, причём держат это в тайне и от сестёр Гусевых, готовых порвать любого, кто без их ведома потревожит на складе хотя бы пылинку, и от Константина Петровича, который считает, что если силы есть на развлечения – то надо работать!
Лёву тоже зовут кататься, но он неизменно отвечает, что если ему хочется размяться, то он закуривает и ходит туда-сюда по кабинету, а если хочется размяться ещё интенсивнее – то идёт и чистит кому-нибудь лицо.
Обгоняя автомобили, застрявшие в пробках, Лёва мчался по проезжей части, перепрыгивал через сугробы, сканировал местность зорким взглядом, пока не пристроился в хвосте Вероникиного авто. Машины двигались медленно, водители курили и слушали музыку, в какой-то момент Лёве показалось, что он сейчас замёрзнет и угодит под колёса заскучавшего в пробке автобуса – свалится от бездействия, но тут Вероника неожиданно свернула в узкий переулок, проехала насквозь пару дворов и припарковалась возле рынка. Лёва швырнул велосипед в ближайший сугроб и возликовал: где же ещё заводить знакомство с такой девушкой, как не на рынке! Сначала он поможет ей дотащить сумки до машины, потом…
Лёва шагал мимо фруктово-овощных россыпей, стараясь не терять Веронику из виду, и твердил про себя главное заклинание: «У меня был роман с баскетболисткой!»
Эта волшебная фраза позволяла ему всегда чувствовать себя на высоте в обществе рослых девушек.
В девятом классе, когда все ребята в их компании обзавелись хотя бы номинальной дамой сердца, Лёва стал стремительно терять популярность. Девушки у него не было, потому что все главные красавицы школы давно уже были заняты, а на прочих он и смотреть не желал. Впрочем, оставалась ещё одна миловидная, но почему-то не пользующаяся спросом девушка: она играла в городской сборной по баскетболу, занимала призовые места, и мальчишки всегда относились к ней не иначе, как к хорошему парню. Лёва решил приударить за баскетболисткой, а затем организовал и провёл блистательный ребрендинг своей подружки. Уже через месяц она взлетела на вершины школьного хитпарада, ещё через пару месяцев забросила баскетбол и записалась в модельное агентство, а через полгода рассталась со своим пиар-менеджером, потому что у неё как-то вдруг сразу появилось много взрослых и солидных ухажеров. Впрочем, Лёву это не очень расстраивало, потому что он мог теперь сделать популярной любую девчонку в школе, и они, зная об этом, окружили его неслыханной любовью и вниманием, даже дрались из-за него пару раз. К сожалению, этот ажиотаж наскучил ему уже к одиннадцатому классу, так что с тех пор Лёва обращает внимание только на тех девушек, которым от него ничего не надо – вроде Наташи, например. А ещё, когда кто-нибудь пытается смотреть на него свысока, он несколько раз мысленно повторяет заветную фразу: «У меня был роман с баскетболисткой!» – и это работает.
Впрочем, Вероника до сих пор ни разу не посмотрела на Лёву: ни свысока, ни на равных, ни даже снизу вверх. Она неторопливо пробиралась между лотками, кивала в ответ на приветствия знакомым продавцам, выбирала продукты. «Наверное, – подумал Лёва, когда Вероника надолго застряла перед очередным прилавком, – я выгляжу подозрительно. Хожу тут, ни к чему не прицениваюсь, ничего не покупаю. Ещё примут меня за инспектора, начнут дары подносить, а в это время она как раз возьмёт и уедет. А дары нельзя будет побросать, придётся за них благодарить, и что я буду делать с этими дарами? Всё, что надо, я и сам себе куплю».