– Я вас тоже, – сказал Корсак. – Как поживаете?
– С переменным успехом. Третий день борюсь с ангиной, утопил часы в раковине, опоздал вчера на собственную лекцию, но зато через пару недель выходит моя новая книга. А значит, меня можно назвать счастливчиком.
– Вижу, вы по-прежнему оптимист. О чем книга?
– Небольшая монография о Чимабуэ и Джотто[2]. Если ты еще помнишь, кто это такие.
– Как же, – сказал Глеб. – Если не ошибаюсь, Джотто – это американский киноактер. Кажется, это он играл в «Крестном отце»?
– Точно. Он сделал Чимабуэ предложение, от которого тот не смог отказаться!
Они рассмеялись.
– Не забудьте подарить экземпляр, – весело сказал Глеб.
– С удовольствием тебе его… продам. – Искусствовед снова хохотнул, но тут же закашлялся. Прокашлявшись, сипло проговорил: – Прости. Проклятая ангина. Ты сам-то как?
– Лучше всех, – ответил Глеб.
– Читал твой репортаж о любовных играх рачков-комарусов. Сильно написано. Жестко, логично, бескомпромиссно.
– Что-то не припомню, чтобы я про это писал.
– Правда? Жаль. Тебе непременно нужно написать о чем-нибудь этаком.
Глеб покосился на картину, стоявшую на стуле.
– Игорь Федорович, у меня к вам дело.
– Слушаю тебя.
– Мне нужно узнать как можно больше об одной картине.
– Что за картина?
– Гильрен ван Тильбох. «Автопортрет со смертью».
– Ван Тильбох? Отличный художник. Тебе нужен подробный отчет?
– Желательно.
– Тогда я должен кое-что освежить в памяти. У тебя есть цифровые фотографии работы?
Глеб снова покосился на Тильбоха.
– Как вам сказать… В общем, да.
– Можешь выслать по электронке?
– Да.
– Тогда диктую.
Северин сообщил свой смейл, дождался, пока Корсак запишет, и сказал:
– Позволь задать тебе вопрос: почему ты интересуешься Тильбохом?
– Журналистские дела, – ответил Корсак.
– Пишешь статью о каких-нибудь мошенниках?
– Что-то вроде этого.
– Ясно. Подъезжай на кафедру к концу третьей пары. Дорогу к университету помнишь?
– Такое не забывается.
– Забывается и не такое, – возразил искусствовед. – Значит, тебя ждать?
– Угу.
– Ну до встречи в эфире.
Разговор с профессором всколыхнул в памяти Корсака воспоминания восьмилетней давности. Глеб покосился на бутылку водки, все еще стоящую на столе. Потом тряхнул головой и строго сказал себе:
– Не будь болваном, Корсак.
Достав из шкафа цифровой фотоаппарат, Глеб сделал несколько снимков картины и отправил их Северину. Дождался, пока придет уведомление о получении, и стал собираться. Он был уже совсем одет, когда вдруг вспомнил, что следует позаботиться о безопасности картины. Возить дубовую доску с собой рискованно, но не менее рискованно оставлять ее дома.
Минут пять Глеб расхаживал по квартире, оглядывая каждый угол в поисках укромного и безопасного места. Наконец его осенило. Он подошел к старому журнальному столику (подарок одного мастера-кузнеца, о котором Глеб написал развернутую статью в воскресный «МК»). Столик представлял собой прямоугольную деревянную плашку, лежащую на опоре из трех витых чугунных ножек (ножки выковал сам кузнец, демонстрируя Глебу мастерство). За три года столик несколько раз падал, и теперь деревянная столешница едва держалась на железных креплениях.
Повозившись несколько минут, Глеб отвинтил болты и снял столешницу. На ее место положил Тильбоха – лицевой стороной вверх. Затем накрыл картину скатертью. Немного поколебавшись, поставил на скатерть стеклянную пепельницу и початую бутылку водки. Потом отошел и придирчиво осмотрел столик. Выглядело неплохо. Столешницу Корсак забросил на антресоли.
2
Чтобы пройти в подсобное помещение кинотеатра, Корсаку пришлось воспользоваться одним из семи фальшивых удостоверений, которые он постоянно таскал в сумке, небрежно наброшенной на плечо. На этот раз он назвался оперуполномоченным службы «КВД».
– КВД? Что-то знакомое… – Старик-охранник озадаченно наморщил лоб. – А как это расшифровывается?
– «Комитет внутренних дел». Неужели не слышали?
– Как же, как же, слышал, – охранник вернул Корсаку удостоверение и браво ему козырнул.
– Где тут у вас афиши рисуют? – поинтересовался Глеб.
– Это вам мастерская художника нужна. Войдете вон в ту дверь. Потом прямо по коридору и направо. А что случилось-то?
– К счастью, пока ничего, – сказал Глеб. – Надеюсь, не случится. Для этого я сюда и направлен.
Охранник многозначительно кивнул. (Таинственную аббревиатуру «КВД» Глеб придумал сам, и в его незамысловатой интерпретации она означала всего-навсего «ключ от всех дверей».)
Пока охранник озадаченно скреб пятерней в затылке, Глеб пересек небольшой коридорчик и вошел в мастерскую. В нос ему ударил запах красок и растворителей. Баночки и бутылки были расставлены повсюду – на грязном столе, на стеллажах, на широком подоконнике и даже на полу.
Обшарпанный стол украшала ваза, похожая на огромный мыльный пузырь. Вместо цветов из нее торчал кисти всех видов и размеров.
На внушительных размеров подрамник, стоявший у стены, натянуто огромное полотно. Края закреплены специальными кронштейнами, напоминающими маленькие тиски. Стройная девушка с вьющимися белокурыми волосами, сложенными на затылке в пышный пучок, сидела перед холстом на корточках и валиком наносила на холст грунтовку. Одета она была в белую футболку и джинсовый комбинезон, заляпанный разноцветными пятнами краски.
Корсак остановился у двери, некоторое время наблюдал за ритмичными движениями (от усердия она даже высунула кончик языка, и смотрелось это очень забавно), затем кашлянул и сказал:
– Добрый день. Вы Лиза Фаворская?
Девушка вздрогнула и обернулась. Глаза у нее были зеленые; густые, темные ресницы расходились в стороны маленькими лучиками. Девушка близоруко сощурилась, затем потерла сгибом запястья нос и сказала:
– Для кого Лиза, а для кого и Елизавета Андреевна. Что-то я вас не узнаю. Мы знакомы?
Корсак покачал головой:
– Нет. Я как раз пришел исправить это досадное недоразумение. Меня зовут Глеб. Глеб Корсак.
– Очень приятно, Глеб Корсак.
Лиза выпрямилась, сдернула с рук резиновые перчатки и швырнула их на стол. Затем достала из кармана комбинезона сигарету.
Пока она прикуривала, Глеб оглядел мастерскую. На стенах висели холсты, испещренные цветовыми полосами и пятнами – что-то среднее между плохим Кандинским и не слишком хорошим Миро.
– Нравится? – спросила Лиза, кивнув в сторону картин.
– Не очень, – сказал Глеб. – Не люблю авангард. Кто автор?
Девушка чуть склонила голову набок:
– Угадайте.
– Неужели вы?
– Поразительная догадливость, – усмехнулась девушка.
– Простите, не знал.
– А если б знали, они превратились бы для вас в шедевры?
– Не думаю.
– Что ж, по крайней мере, откровенно. – Девушка откинула со лба волосы и язвительно поинтересовалась: – Может, я и сама не в вашем вкусе?
– Напротив, – сказал Глеб. – Очень симпатичная девушка.
– Приятно слышать. – Она выпустила тонкую струйку дыма и с интересом оглядела журналиста с ног до головы. Затем оттопырила нижнюю губу, дунула на челку и небрежно произнесла: – Ну давайте, выкладывайте. Что у вас ко мне за дело?
– Я знал вашего дядю – Виктора Фаворского.
– И что?
– Он был неплохой человек.
– Правда? – Девушка пожала острыми плечами. – Вполне может быть, хотя верится с трудом. Я его мало знала. Мы и встречались-то всего пару-тройку раз. А вы его друг, да?
– Что-то вроде этого, – сказал Глеб.
Лиза вытерла ладонь об комбинезон и протянула ее Корсаку:
– Разрешите пожать лапу человеку, который дружил с моим дядей. Вы первый из его друзей, кого я вижу.
Ладонь у девушки была узкая, твердая и прохладная.
– Вы не были на похоронах? – спросил ее Глеб.
Она покрутила белокурой головой:
– Нет. Не выношу вида покойников. Я понимаю, что нехорошо так говорить о Викторе, но…
– Иначе о нем уже не скажешь, – сказал Глеб. – Я слышал, он завещал вам все свое имущество?
– Угу. – Лиза вынула изо рта сигарету, перевернула ее и задумчиво посмотрела, как сизая струйка дыма поднимается кверху. – Адвокат уже звонил мне. Только я все равно ничего не понимаю в этих делах. Я даже не знаю, что именно получу.
– Насколько я слышал, все. Включая рестораны, – сказал Глеб.
Лиза покосилась на него и тонко усмехнулась:
– Неплохо, да? Особенно для провинциальной девчонки, которую еще неделю назад господин Фаворский и на порог-то пускать не хотел.
– Это почему же? – поинтересовался Глеб.
– А у меня плохая репутация, – просто ответила девушка. – Даже судимость есть. К счастью, условная. – Она стряхнула пепел с сигареты в стеклянную банку из-под майонеза, доверху набитую окурками, и снова уставилась на Глеба. – Спрашивайте, не стесняйтесь. Вы ведь хотите знать, за что меня судили?
– Не очень.
– А я все равно скажу. Обожаю хвастаться своими подвигами. Полтора года назад я угнала машину.
Глеб кивнул и спросил:
– Хорошую?
– «Ауди-S6». С тюнинговыми модификациями.
– Неплохо.
– Еще бы! Вижу, я поднялась в ваших глазах? А вот Виктор, когда узнал, что я угонщица, стал шарахаться от меня как от чумы. Видимо, считал, что такие родственнички, как я, могут основательно подпортить ему репутацию. Он, видите ли, очень заботился о своей репутации. Ну да я на него не в обиде. Тем более теперь, когда он помер и оставил мне наследство. – Лиза подняла руку и глянула на часики. – Послушайте, Глеб, или как вас там… У меня сейчас перерыв на обед. Хотите, угощу вас кофе?
– С удовольствием.
– Ну тогда айда в кофейню! Здесь недалеко.
3
Кофейня оказалась дешевой забегаловкой с грязными окнами и неистребимым запахом киевских котлет. Глеб и Лиза сидели за маленьким столиком, накрытым клетчатой клеенкой, и пили кофе. Вернее, кофе пил Глеб, а девушка сосала через трубочку земляничный коктейль из дешевого граненого стакана.
Красавицей в общепринятом смысле слова Лизу Фаворскую назвать было нельзя. Но она была чрезвычайно обаятельна. В ее лице было что-то незавершенное, казалось, в нем не хватает последней детали, штриха, словно Создатель в самый последний момент отложил кисть, предоставив девушке самой завершать работу. Но она с этим явно не торопилась. Бледная кожа, грустные глаза, голубоватые прожилки на висках, тонкие руки с необычно длинными пальцами. Облик ее настолько не сочетался с интерьером забегаловки, что Глеб не удержался и спросил:
– Вы всегда здесь обедаете?
Девушка оторвалась от соломинки, спокойно посмотрела на Корсака и ответила:
– Честно говоря, впервые. Давно хотела сюда зайти, но боялась одна.
– И что же вас сюда тянуло?
– Исследовательский интерес. Люблю бывать в странных местах.
Глеб понимающе кивнул.
– Представляю, как вы удивились, когда узнали про дядино завещание, – сказал он, отхлебнув кофе.
Лиза пожала острыми плечами:
– Не очень. А кому еще Виктор мог завещать свои миллионы? У него ведь нет детей. Со своей драгоценной женушкой он развелся несколько месяцев назад. Кстати, вы ее знаете?
– Немного.
– Она красивая. Настоящая femme fatal[3]. И наверняка стерва.
Глеб удивленно воззрился на девушку:
– Почему вы так думаете?
– Мама говорила, что Виктор вечно связывается со стервами. Впрочем, моя мама часто говорила глупости. – Лиза схватила губами ускользающую соломинку, но неожиданно выпустила ее и произнесла с мстительной насмешливостью в голосе: – Послушайте, а ведь эта femme fatal наверняка сейчас кусает себе локти. Угораздило же ее так рано развестись!
Девушка подождала, не ответит ли Глеб, и, поскольку он промолчал, заговорила снова:
– А у вас интересное лицо. Было бы прикольно написать ваш портрет. С голым торсом.
– Я видел ваши работы. Не думаю, чтобы мне это понравилось, – сказал Глеб.
Девушка прищурила зеленые глаза и засмеялась:
– Не бойтесь, парниша, я работаю в разных манерах. В том числе и в реалистической. Уж как-нибудь намалюю ваш великолепный волевой подбородок. Ну и то, что пониже, естественно.
Глеб изобразил улыбку. Потом стер ее с лица и спросил:
– Давно рисуете?
– Не очень. Несколько лет назад мы с мамой приехали на два дня в Москву и остановились у Виктора. Он к тому времени только начинал заниматься коллекционированием. Все два дня я таращилась на картины. А потом решила, что когда-нибудь научусь рисовать так же.
– И здорово в этом преуспели, – заметил Корсак.
Лиза поглядела на него исподлобья:
– Издеваетесь?
Глеб покачал головой:
– Нисколько. В вас виден талант.
– Разглядели-таки? Вы очень зоркий человек, гораздо зорче моих преподавателей. Не к столу будут помянуты.
Она вновь ухватила губами соломинку. А Глеб отхлебнул кофе и сказал:
– Не думал, что в наше время есть люди, которые вручную рисуют афиши.
– А я и сама не думала, пока объявление в газете не увидела. У нашего кинотеатра такая фишка. Типа все вживую. Ручная работа, и все такое.
Втянув очередную порцию коктейля, Лиза небрежно облизнула губы кончиком языка. Весьма эротично. Вообще, все, что делала эта девушка, выглядело здорово.
– Нравятся? – поинтересовалась Лиза, перехватив взгляд Корсака.
– Что? – не понял он.
– Мои губы. Разве вы не на них смотрели?
Корсак усмехнулся.
– У меня очень чувственные губы – все так говорят, – продолжила девушка таким тоном, словно говорила о чем-то само собой разумеющемся. – Мама говорила, что я бужу в мужчинах похоть. Она думала, что это оскорбление, но, по-моему, это здорово – будить в мужчинах похоть. Как вы считаете?
– Честно говоря, я над этим не думал.
– Зря. Это же природа – против нее не попрешь. Все мужчины – похотливые самцы. По-моему, чем похотливее, тем лучше.
– Почему?
Она пожала плечами:
– Люблю мужчин, которые не скрывают своих истинных намерений. Вот вы явно не такой. Вы себе на уме.
– Я вижу, вы очень уверены в собственной неотразимости, – сказал Глеб.
Девушка весело улыбнулась:
– Конечно. У меня множество поклонников. Среди них есть даже один известный банкир. И один француз – сотрудник визовой службы. С визой, которую он мне сделал, я могу кататься в Париж, когда захочу. Расскажите мне о Викторе, – неожиданно попросила Лиза.
Глеб поставил чашку на стол.
– Мы с ним вместе учились в университете, – сказал он.
– Ага. Значит, вы тоже изучали историю культуры? Вы, наверно, жутко умный. Ну как? Умный?
– Чудовищно, – ответил Глеб.
– Я так и знала. У вас взгляд умного человека, который всех вокруг считает дураками.
Глеб неопределенно пожал плечами и спросил, чтобы сменить тему разговора:
– Откуда вы приехали?
– Из Барнаула, – ответила девушка. – Полгода назад. Думала, что здесь легче найти работу. Ну там… сделать карьеру, и все такое.
– И как? Получается?
– Пока не очень. Но я уже знакома с несколькими галеристами. Двое из них сделали мне выгодные предложения, но я пока раздумываю.
– О чем?
– Ложиться с ними в постель или нет, – ответила Лиза, схватила губами соломинку и шумно втянула очередную порцию коктейля. На этот раз она не просто облизнула губы, а провела языком по губам медленно и плавно, с легкой усмешкой поглядывая на Корсака. – Я слышала, что многие женщины делают карьеру через постель, но мне кажется, что должны быть и другие способы. Вы, случайно, не знаете?
– Что? – не понял Корсак.
– Есть другие способы или нет?
– Должны быть.
– Вот и я так думаю, – кивнула Лиза. Затем внимательно посмотрела на журналиста и сказала: – А теперь колитесь – что вас ко мне привело? Ведь не о жизни потрепаться вы сюда пришли, правда?
– Правда, – кивнул Глеб. – Дело в том, что за пару часов до смерти вашего дяди я с ним беседовал. Дело было в ресторане «Ночная регата». Он попросил меня взять на хранение одну вещь. И эта вещь до сих пор у меня.
– Интересно, – проговорила Лиза. – А что за вещь?
– Картина фламандского художника ван Тильбоха. «Автопортрет со смертью».
Если девушка и удивилась, то ничем не выдала своего удивления. Лишь пожала плечами и сказала: