– План твой хорош, – отвечала Элизабет, – если речь идет только о желаньи удачно выйти замуж, и, вознамерься я заполучить богатого мужа – да и любого мужа, – пожалуй, мне бы так и следовало поступать. Но чувства Джейн иные – она не свершает поступков с умыслом. Ныне у нее нет оснований доверять ни степени своего расположенья, ни здравости такового. Они знакомы всего две недели. Она протанцовала с ним четыре танца в Меритоне, однажды утром виделась с ним у него в доме и четырежды обедала вместе с ним в обществе. Сего отнюдь не достаточно, чтобы постичь его характер.
– При таком повороте – конечно. Если б она с ним просто обедала, она бы выяснила только, хорош ли у него аппетит; но не забывай, что притом четыре вечера они провели вместе – а четыре вечера могут многое изменить.
– Да, эти четыре вечера позволили им увериться, что оба они предпочитают vingt-et-un игре в торговлю, но в отношеньи всех прочих наиважнейших черт, насколько я себе представляю, ничего в особенности не раскрылось.
– Что ж, – молвила Шарлотта, – я всей душою желаю Джейн успеха, и если б она вышла за него завтра, я бы сочла, что для нее вероятие прожить жизнь счастливо не меньше, чем если бы она изучала его характер целый год. Счастье в браке – абсолютнейшая случайность. Будь характеры сторон постигнуты ими до мелочей или будь они похожи как две капли воды, сие вовсе их блаженству не способствует. Впоследствии они достаточно переменятся, чтобы хлебнуть свою долю недовольства; лучше как можно меньше знать о недостатках персоны, с коей намерена провести всю жизнь.
– Ты насмешила меня, Шарлотта, однако же сие не здраво. Ты сама понимаешь, что не здраво и что сама никогда подобным образом не поступишь.
Увлеченно наблюдая, как г-н Бингли ухаживает за ее сестрою, Элизабет и не подозревала, что сама стала предметом некоего интереса, явленного другом упомянутого господина. Поначалу г-н Дарси еле признал ее миловидной, на балу взирал на нее без восхищенья, а при последующих встречах устремлял на нее взор сугубо критики ради. Но едва он с предельной ясностью дал понять себе и друзьям, что лицо Элизабет не обладает ни единой привлекательной чертою, как заметил, что, благодаря прекрасным темным глазам, лицо сие необычайно умно. За сим открытьем последовали прочие, равно оскорбительные. Неодобрительный взор подметил не одно нарушенье идеальной симметрии ее облика, однако г-н Дарси вынужден был признать, что фигура ее грациозна и привлекательна, и, невзирая на его заявленья, будто манеры Элизабет не достойны великосветского общества, его завораживала их непринужденная игривость. О сем Элизабет не имела понятья – для нее он оставался лишь человеком, кой нигде никому не мил, а ее саму счел недостаточно красивой, чтобы с нею танцовать.
Ему возжелалось больше узнать о ней, и, готовясь к беседе с нею самолично, он стал прислушиваться к ее беседам с прочими. Сие привлекло ее вниманье. Случилось это у сэра Уильяма Лукаса, где собралось множество гостей.
– Для чего это господин Дарси, – спросила Элизабет Шарлотту, – слушает мою беседу с полковником Форстером?
– На сей вопрос ответить в силах лишь господин Дарси.
– Если он продолжит в том же духе, я дам ему знать, что сие вижу. Взирает он весьма сатирически, и я стану его бояться, если сама не начну дерзить.
Вскоре, когда он направился к ним, хоть и не являя намеренья заговорить, юная г-жа Лукас припомнила сие Элизабет, чем немедленно подругу раззадорила; обернувшись к г-ну Дарси, та промолвила:
– Мне кажется, только что я выразилась необычайно удачно, когда подначивала полковника Форстера насчет бала в Меритоне, – как вы полагаете, господин Дарси?
– С замечательным воодушевленьем – но сия тема всегда воодушевляет дам.
– Вы к нам суровы.
– Скоро настанет ее черед сносить подначки, – заметила г-жа Лукас. – Я открою фортепьяно, Элайза, и сама знаешь, что будет дальше.
– Для подруги ты весьма странное созданье! – вечно хочешь, чтоб я играла и пела пред всеми и каждым! Если б тщеславье мое приняло музыкальный облик, ты была бы незаменима, но вообще-то я бы предпочла не выступать пред теми, кто обыкновенно слушает лучших исполнителей. – На настойчивые уговоры г-жи Лукас Элизабет, впрочем, отвечала: – Что ж, хорошо; чему быть, того не миновать. – И, серьезно воззрившись на г-на Дарси: – Есть удачная старая поговорка, кою все здесь, разумеется, знают: «Сбереги дыханье – нечем будет на овсянку дуть»; итак, я сберегу дыхание для пенья.
Выступление ее было мило, хотя никоим образом не блестяще. После пары песен, не ответив на мольбы нескольких гостей спеть снова, Элизабет охотно уступила место сестре Мэри, каковая, будучи единственной дурнушкой в семье, прилежно трудилась, добиваясь познаний и успехов, и неизменно жаждала их явить.
Мэри не обладала ни способностями, ни вкусом, и тщеславье, хоть и наделило ее стараньем, равно подарило самодовольством и педантизмом, коими искусство, превосходящее ее уменья, было бы оскорблено. Элизабет, непринужденную и непосредственную, слушали с бо́льшим удовольствием, хоть она играла и вполовину не столь хорошо; Мэри же по завершеньи продолжительного концерта с удовольствием заслужила хвалы и благодарность шотландскими и ирландскими мелодиями, кои запросили ее младшие сестры, рьяно бросившиеся танцовать в углу залы с Лукасами и двумя-тремя офицерами.
Г-н Дарси возвышался подле них, безмолвно негодуя на подобную манеру проводить вечер, в беседы не вступал и пребывал столь поглощен думами, что не заметил подле себя сэра Уильяма Лукаса, пока тот не заговорил:
– Сколь очаровательная забава для молодежи, господин Дарси! Все-таки ничто не сравнится с танцами. Лично я полагаю их одним из наиутонченнейших явлений изысканного общества.
– Разумеется, милостивый государь, – и преимущество их в том, что они равно в моде и в менее изысканных обществах мира сего. Танцовать умеют даже дикари.
Сэр Уильям лишь улыбнулся.
– Ваш друг к сему замечательно способен, – продолжал он после паузы, увидев, что к танцорам присоединился Бингли. – Я же не питаю сомнений, что вы и сами, господин Дарси, сведущи в сей науке.
– Полагаю, сударь, вы видели, как я танцовал в Меритоне.
– Именно, и зрелище сие мне доставило немалое удовольствие. Часто ли вы танцуете в Сент-Джеймсе[4]?
– Никогда, сударь.
– Не кажется ли вам, что он сего вполне достоин?
– Я стараюсь никаких мест сим не удостаивать, если в силах этого избежать.
– У вас, я так понимаю, в городе дом?
Г-н Дарси наклонил голову.
– Одно время я и сам подумывал обосноваться в городе, ибо я люблю высшее общество; однако же я сомневался, что лондонская атмосфера пойдет на пользу леди Лукас.
Он умолк, надеясь на ответ, однако визави его к ответу расположен не был; в эту минуту к ним направилась Элизабет, и сэр Уильям, коему в голову пришла выходка весьма галантного свойства, окликнул:
– Дражайшая моя госпожа Элайза, отчего же вы не танцуете? Господин Дарси, позвольте представить вам в сей юной даме весьма желанную партнершу. Я уверен, вы не откажетесь потанцовать, когда пред вами такая красота.
И, схватив Элизабет за руку, он уже собрался вложить ее ладонь в руку г-на Дарси, каковой, удивившись несказанно, отнюдь не возражал руку сию принять, однако же Элизабет тотчас попятилась и в некотором замешательстве молвила сэру Уильяму:
– Честное слово, сударь, танцовать я ни капли не желаю. Прошу вас, не допустите мысли, будто я направлялась сюда, желая молить о партнере.
Г-н Дарси серьезно и пристойно попросил чести протанцовать с нею – вотще. Элизабет была неколебима, и все попытки сэра Уильяма ее уговорить не пошатнули ее решимости.
– Вы столь чудесно танцуете, госпожа Элайза, – жестоко лишать меня счастья наблюдать за вами, и хотя сей джентльмен вообще-то не питает склонности к забавам, я не сомневаюсь, он пожертвует нам полчаса.
– Господин Дарси необычайно любезен, – улыбнулась Элизабет.
– Бесспорно – однако, имея в виду приманку, дорогая моя госпожа Элайза, мы не вправе удивляться его обходительности, ибо кто отвергнет такую партнершу?
Элизабет одарила его лукавым взглядом и отвернулась. Сопротивленье не повредило ей в глазах джентльмена, кой с неким удовлетвореньем размышлял о ней, когда юная г-жа Бингли обратилась к нему следующим манером:
– Догадываюсь, о чем вы тут задумались.
– Полагаю, сие маловероятно.
– Вы рассуждаете, как невыносимо будет многие вечера провести подобным манером – в подобном обществе, и я вполне разделяю ваше мненье. Как сие чрезвычайно досадно! Пресность и однако же шум; ничтожность и однако же спесь этих господ! Чего бы я не отдала, чтоб услышать, как вы их громите!
– Уверяю вас, гипотеза сия решительно неверна. Ум мой полнился соображеньями, кои гораздо приятственнее. Я размышлял о величайшем наслажденьи, что способны подарить прекрасные очи красивой женщины.
Юная г-жа Бингли тотчас вперила в него взор и пожелала узнать, которая дама удостоилась чести внушить ему подобные думы. Г-н Дарси ответствовал весьма бесстрашно:
– Госпожа Элизабет Беннет.
– Госпожа Элизабет Беннет! – повторила юная г-жа Бингли. – Я потрясена. И давно ли она у вас в любимицах? – и когда же мне пожелать вам счастья?
– Именно сего вопроса я от вас и ожидал. Женское воображенье весьма поспешно, в единый миг перелетает от восхищенья к любви, а от любви – к супружеству. Я так и знал, что вы станете желать мне счастья.
– Нет уж, если вы столь серьезны, я стану полагать сей вопрос абсолютно решенным. У вас будет очаровательнейшая теща, и она, разумеется, навеки поселится с вами в Пемберли.
С глубочайшим равнодушьем г-н Дарси слушал, как она развлекает себя подобным манером, и поскольку его самообладанье убедило ее, что опасность прошла стороною, сие остроумье блистало еще долго.
Глава VII
Собственность г-на Беннета почти целиком состояла из поместья, кое приносило две тысячи в год и, к великому сожаленью дочерей владельца, в отсутствие наследников мужеского полу майоратом[5] закреплялось за дальним родственником; наследство же их матери, хоть и обильное для ее положенья, едва ли могло восполнить нехватку наследства отца. Ее отец был поверенным в Меритоне и оставил ей четыре тысячи фунтов.
У нее имелась сестра, пребывавшая замужем за неким г-ном Филипсом, каковой у их отца служил и унаследовал его дело; равно был у нее брат, осевший в Лондоне и занимавшийся почтенного сорта торговлей.
Деревня Лонгборн находилась всего в миле от Меритона – весьма удобно для молодых дам, коих обычно манило туда раза три-четыре в неделю, любезно навестить тетушку, а равно модистку, располагавшуюся как раз напротив. Две младшие, Кэтрин и Лидия, особенно часто оказывали подобное вниманье: их умы были пустее, нежели у сестер; когда не случалось ничего получше, прогулка в Меритон по необходимости разнообразила их утренние часы и предоставляла тему для вечерних бесед, и как бы ни была скудна новостями округа, девушки неизменно умудрялись что-нибудь у тетушки вызнать. Ныне же сплетни и удовольствия обеспечило им прибытье милиционного полка, каковой будет квартировать в Меритоне всю зиму.
Всякое посещенье г-жи Филипс приносило теперь наилюбопытнейшие сведенья. Что ни день познанья девушек касательно имен и родственных связей офицеров прирастали. Жилища последних недолго оставались в тайне, а со временем младшие сестры Беннет стали знакомиться и с самими офицерами. Г-н Филипс навещал их всех, и сие открыло его племянницам источник неведомого прежде блаженства. Ни о чем, кроме офицеров, они и говорить не могли, и внушительное состояние г-на Бингли, упоминанье о коем взбадривало их мать, мнилось им бессмысленным в сравненьи с обмундированием младшего офицерского состава.
Однажды утром, послушав их излиянья, г-н Беннет хладнокровно отметил:
– Судя по тому, что я в силах постичь из образа ваших бесед, вы, по видимости, глупейшие девицы в графстве. Сие я подозревал уже некоторое время, однако ныне убедился.
Кэтрин смутилась и не ответила, однако Лидия по-прежнему совершенно невозмутимо восторгалась капитаном Картером и вслух надеялась увидеть его нынче, ибо завтра утром он отбывает в Лондон.
– Я поражена, дорогуша, – сказала г-жа Беннет, – тем, что вы столь охотно объявляете собственных детей глупыми. Кабы уж я пожелала пренебрежительно высказаться о чьих-либо детях, дети сии безусловно не были бы моими.
– Если мои дети глупы, я рассчитываю всегда сие сознавать.
– Да, однако же все они очень умны.
– Сие, смею надеяться, единственный вопрос, кой порождает несогласье меж нами. Я надеялся, что наши мненья совпадают до мельчайших малостей, но покуда принужден высказать отличное от вашего соображенье, а именно: две наши младшие дочери необычайно бестолковы.
– Дорогуша господин Беннет, нельзя ожидать от таких девочек здравости их отца и матери. Надо полагать, дожив до нашего возраста, они станут думать об офицерах не более нашего. Помню, были времена, когда мне и самой весьма по нраву были красные мундиры – в душе я питаю к ним симпатию и по сей день; а коли толковый молодой полковник с пятью-шестью тысячами в год пожелает одну из моих девочек, я ему не откажу; и еще мне показалось, что на днях у сэра Уильяма полковник Форстер был весьма хорош в мундире.
– Мама́, – вскричала Лидия, – тетушка говорит, что полковник Форстер и капитан Картер стали реже навещать госпожу Уотсон, чем по приезде; она часто видит их в библиотеке Кларка.
Ответить г-же Беннет помешало явленье лакея с запискою для юной г-жи Беннет – записку прислали из Незерфилда, и лакею велено было дождаться ответа. Глаза матери засверкали от удовольствия, и она взывала в нетерпеньи:
– Ну-с, Джейн, от кого же это? О чем там? Что он пишет? Ну же, Джейн, расскажи нам поскорее; поторопись, милая, – пока дочь ее читала.
– От госпожи Бингли, – отвечала Джейн и затем прочла вслух:
Дражайший мой друг, если Ваше состраданье не дозволит Вам отобедать нынче с Луизой и со мною, мы рискуем возненавидеть друг друга на весь остаток жизни, ибо tête-à-tête двух дам на целый день не может завершиться иначе, нежели ссорою. Приезжайте, как только получите сие. Брат мой и джентльмены станут обедать с офицерами.
Ваша навсегда,
Кэролайн Бингли.
– С офицерами! – вскричала Лидия. – Отчего же тетушка нам об этом не сказала?
– Обедает не дома, – заметила г-жа Беннет. – Какая незадача.
– Можно я возьму экипаж? – спросила Джейн.
– Нет, дорогуша, лучше поезжай верхом – похоже, собирается дождь; а затем оставайся в Незерфилде на ночь.
– Хороший план, – заметила Элизабет, – если б вы были уверены, что дамы не предложат отвезти Джейн домой.
– О, но ведь джентльмены поедут в Меритон в экипаже господина Бингли, а у Хёрстов своих лошадей нет.
– Я бы предпочла экипаж.
– Но, дорогуша, твой отец, разумеется, не может выделить тебе упряжных. Они потребны в хозяйстве, не так ли, господин Беннет?
– Они потребны в хозяйстве существенно чаще, нежели мне удается их заполучить.
– Но если вы их получите сегодня, – сказала Элизабет, – матушкина цель будет достигнута.
В конце концов она выжала из отца признание, что упряжные заняты. Итак, Джейн оставалось лишь отправиться верхом, и мать проводила ее до двери, бодро пророча ненастье. Надежды г-жи Беннет сбылись: вскоре после отъезда Джейн начался ливень. Сестры переживали за нее, однако мать блаженствовала. Лило весь вечер без перерыва; разумеется, Джейн не могла возвратиться.