– Хозяйка вернется? – Татьяна раскрыла ладонь и поднесла к глазам кольцо и серьги.
Тонкий, как игла, солнечный луч, едва пробившийся сквозь щель между шторами, блеснул и пропал в тусклом старинном золоте. А ей показалось, в комнате повеяло сквозняком, хотя окна и двери в квартире были плотно закрыты. Ш-ш-ш! – прошелестело за спиной. Так шуршат камыши на озере. Татьяна оглянулась. Никого! Но отчего же мурашки забегали по коже? Словно от холода или предчувствия опасности?
Девушка тронула пальцем кусочка коралла. Затем обвела контуры женской фигурки. Тревога не унималась. Беспочвенная, по сути, тревога…
– Хозяйка? – повторила она. – Как она вернется? Ее давно нет в живых. Сама говоришь, кольцу много лет.
– Это неважно, – тетушка перевела дыхание и коснулась пальцами ее ладони. – Примерь… Я видела… – Она закрыла глаза, но тут же с заметным усилием открыла их снова. – Это знак… Тамг [1] Копье в круге…
Анастасия Евгеньевна уже с трудом выталкивала из себя слова. И эти звуки больше смахивали на шелест сухих трав, чем на речь человека.
– Пламя до неба… Семь белых волков… Не упади с коня… – Она обвела языком губы – бледные, с синевой в уголках рта – и едва слышно прошептала: – Поезжай в Чаадар… Айдына… – и закрыла глаза…
* * *
Чтобы отвлечься от горьких воспоминаний, Татьяна вставила в магнитолу первый попавшийся диск и включила чуть ли не предельную громкость. Тяжелый рок обрушился на барабанные перепонки. Надо же, она совсем забыла, что на похоронах тетушки машиной пользовался младший брат. Татьяна с досадой выключила звук. Сбавив скорость, она свернула на проселочную дорогу и остановила машину. Странное чувство переполняло ее и не давало отвлечься от грустных мыслей. Словно она что-то забыла или не сделала, а может, это ощущение возникло оттого, что их разговор с тетушкой оборвался на полуслове. Вероятно, такое чувство возникает у всякого человека, кто терял своих близких. Что-то недосказано, что-то не понято, что-то не выполнено…
Татьяна вышла из машины. Дорога шла сквозь сосновый бор. Остро пахло молодой травой и едва ощутимо – прелью и сухой хвоей. Но все это перебивал аромат цветущих ландышей. Белое покрывало затянуло опушку леса. Татьяна отошла от машины и села прямо в траву. Машинально сорвала один цветок, затем другой… Как ей хотелось забыться, стереть из памяти неприятности последних дней. Ведь со смертью тети Аси – самого близкого и любимого человека – все в ее жизни перевернулось. Точно проснулись от долгой спячки беды и несчастья и обложили Татьяну кольцом, как обкладывают свою жертву голодные хищники.
Сначала ей сообщили, что в детской художественной школе, где она преподавала, из-за недостатка финансирования вынуждены сократить две учительские ставки. И, естественно, под сокращение попадала она, как самая молодая и неопытная. Директор школы долго жался, смущался, нервничал, прежде чем сообщить ей это известие. Но Татьяна уже и без него знала о грядущих переменах в своей судьбе. О намеченном сокращении ей по секрету поведала секретарь директора. Что ж, чего-то подобного следовало ожидать. Татьяна не сомневалась, что главной причиной ее увольнения явилась недавняя выставка молодых художников в Москве, где ее работы имели большой успех.
О ней много и доброжелательно писали в газетах, отметили своей благосклонностью критики, но в учительском коллективе девушку встретили с кислыми минами, а один из патриархов школы в глаза назвал ее «выскочкой». Уже тогда она подумала, что ее преподавательская карьера накрылась медным тазом. Но не ожидала, что это произойдет так быстро.
Следом грянула ссора с Виктором. Татьяна робко намекнула ему, что хочет перенести персональную выставку на осень. После смерти тетушки она чувствовала себя разбитой, несобранной, ей страшно не хотелось появляться на публике. Но Виктор взъярился. Он непотребно ругался, обозвал ее неблагодарной тварью, а затем принялся плакать и просить прощения. Вот тогда она и уехала на дачу, построенную после войны на средства деда – профессора Ленинградского университета Евгения Федоровича Бекешева. Вернее, сбежала, не сообщив об этом даже родителям. И тем более Виктору. В последнее время ей все чаще и чаще не хотелось его видеть. Видно, она миновала тот рубеж, когда влюбленность плавно переходит в любовь. У нее она переросла в отчуждение.
Крепкий двухэтажный дом из бруса стоял на берегу озера. Дачный сезон еще не начался, и университетский поселок большей частью пустовал. Но Татьяна совсем не страдала от недостатка общения. Она отключила телефон, и три дня, несмотря на дождь, бродила по берегу озера, а когда выглянуло солнце, прогулялась по лесу, пройдясь по знакомым тропинкам и навестив любимые с детства поляны. Возвращаясь в дом, она затапливала камин и долго сидела на полу перед ним, наблюдая, как жадное пламя гложет березовые поленья, а после синие огоньки лихо отплясывают на багровых углях.
Иногда она доставала из кисета то серебряное кольцо, то серьги и долго рассматривала их, стараясь разобраться в хитросплетениях древних рун. А то пыталась обнаружить систему в кружеве таинственных, вовсе ни на что не похожих значков, которые она обнаружила на обратной стороне серег, когда попыталась рассмотреть их в лупу. Почему-то ей казалось важным разгадать эти надписи, но всякий раз, вздохнув, она возвращала кольцо и серьги в шкатулку, понимая, что это практически невозможно.
Накануне вечером Татьяна ненадолго включила телефон, чтобы позвонить матери. Наверняка ее уже потеряли, и она приготовилась выслушать очередную проповедь. В этом деле Галина Андреевна была великой мастерицей.
– Таня, ты сдурела? – спросила мать. – Куда вдруг исчезла? Тебя Виктор повсюду ищет! Я старательно его убеждаю, что тебя нет на даче…
– Откуда ты знаешь, что я на даче? – Татьяна спросила это, совсем не удивившись проницательности собственной матушки.
– Ну, раз не у Виктора, значит, на даче. – Галина Андреевна могла похвастаться своими дедуктивными способностями. – Третьего не дано. Конечно, если ты не завела себе нового приятеля. Но не похоже, что ты снова воспылала любовью.
– Успокойся, мамуля, не воспылала, – огрызнулась Татьяна. – А Виктора я не хочу видеть.
– Понятно, – вздохнула Галина Андреевна. – С Виктором покончено? Или как?
– Не знаю, – вздохнула и Татьяна, – просто так он от меня не отстанет. Все-таки он вкладывал в меня деньги, надеялся, что мои работы попадут в Европу. А я вроде как не оправдала его надежды.
– Совсем не обязательно с ним спать, чтобы оправдать его надежды. Вы можете остаться друзьями и продолжать работать вместе, – вполне резонно заметила Галина Андреевна, словно не знала, что с Виктором эти фокусы не пройдут.
Он прочно уверовал, что Татьяна его собственность и никто более не имеет на нее никаких прав. Матушка прекрасно об этом знала. Они не раз обсуждали этот вопрос. Татьяне наперед были известны все доводы, какие приведет Галина Андреевна в защиту их союза. Но на сей раз она не стала спорить с матерью или что-то ей доказывать.
– Ладно, мама, – сказала она устало. – Я вижу, у вас все хорошо, никто не болеет. И слава Богу!
– И все же ты должна встретиться с Виктором, – строго сказала Галина Андреевна. – А то он подумает, что ты трусишь и скрываешься от него. Честно сказать, я уже не знаю, что ему отвечать…
– Хорошо, я встречусь с ним и попрошу оставить тебя в покое.
Утром Татьяна отправилась на встречу с Виктором, намеренно не предупредив его о грядущем приезде. Таким образом она хотя бы ненадолго отдаляла лавину гнева, которая непременно обрушится на ее голову. Нельзя сказать, что Татьяна боялась Виктора. Но во время истерик он не внимал ее объяснениям, а приходил в еще бо€льшую ярость. До рукоприкладства, к счастью, не доходило, но в бешенстве Виктор крушил мебель, бил посуду и выбросил в окно ноутбук, когда обнаружил на одном из сайтов в Интернете язвительные отзывы о своей галерее и коллекции живописи. К тому же он постоянно требовал от Татьяны подтверждения ее любви.
Если человека раз двадцать в сутки спросят: «Ты меня любишь?», в двадцать первый раз он попросит оставить его в покое. Татьяна терпела гораздо дольше, но сейчас ее терпению пришел конец. Раньше она легче переносила его выходки, возможно, потому, что всегда могла приехать к тетушке. Приехать раздавленной, униженной, растерянной, обиженной – какой угодно, а возвращалась от нее всегда другим человеком – просветленным, чистым, свободным от комплексов, которые не позволяли ей достойно противостоять не только Виктору, но и всем недоброжелателям, которых в творческой среде превеликое множество.
Правда, этого заряда хватало ненадолго. И Татьяна снова ехала к тете Асе, набиралась сил, энергии и опять бросалась в омут отношений с Виктором, хотя и понимала, что это не может продолжаться вечно. Когда-нибудь она не сумеет выбраться из этого водоворота…
Она поднялась на ноги. С недоумением посмотрела на букетик ландышей. От их запаха кружилась голова, но вместе с тем она испытывала небывалую легкость. Полной грудью вдохнула влажный воздух. И вдруг поняла, что впервые нарушит обещание: не поедет на встречу с Виктором и даже не позвонит ему. Разве она не способна принимать самостоятельные решения? Кто придумал, что только с помощью Виктора, с его деньгами и связями она станет известной художницей? Сейчас она вернется на дачу и будет работать, работать, работать, даже если все вокруг начнет рушиться и разлетаться в прах!
Татьяна встряхнула головой, словно отметая последние сомнения, и направилась к машине. Но прежде чем тронуться с места, она достала кисет с тетушкиным подарком и, не раздумывая, надела сначала серьги, а затем – кольцо. Оно оказалось великоватым, подошло только на средний палец правой руки. Вопреки ее ожиданиям ничего примечательного не случилось. Правда, серьги были непривычно тяжелыми, но Татьяна знала, что скоро к этому привыкнет. А вот кольцо смотрелось очень стильно. И она подумала, что к нему подошел бы крупный браслет, желательно тоже старинной работы.
Возвращаться назад оказалось и легче, и приятнее. Она вставила в магнитолу новый диск с легкомысленной, веселой музыкой, открыла люк над головой, и хотя было довольно прохладно, а ветер разметал волосы, Татьяна словно не замечала этого. Странное возбуждение овладело ею. Тревога не отпускала, но постепенно уступала место радости освобождения. И это пьянящее предвкушение чего-то необыкновенного, что вот-вот должно было произойти в ее жизни, казалось, заполнило каждую ее клеточку, каждый кровеносный сосуд, отчего ей вдруг захотелось или закричать во все горло, или запеть так, чтобы услышал весь мир, или…
Впрочем, она не сделала ни того, ни другого. Просто не успела выбрать, потому что пришлось свернуть с трассы на проселочную дорогу, которая вела к двум дачным поселкам и, естественно, была разбита до безобразия.
Татьяна всегда очень аккуратно управляла машиной, хотя в этот ранний час дорога была пустынной. Она сосредоточила внимание на множестве рытвин и ухабов, поэтому так и не поняла, откуда выскочил этот шальной велосипедист. В последний момент она заметила впереди большое, метнувшееся навстречу яркое пятно, почему-то подумала: «Птица!» – и резко вывернула руль влево, стараясь избежать лобового столкновения. Машину занесло, мелькнуло что-то белое, и следом раздался глухой удар да пронзительный скрежет рвущегося металла! И странный пронзительный свист в ушах, словно сигнал проносившейся мимо электрички… Боковым зрением она успела разглядеть исковерканный велосипед и человека в красной куртке на обочине, который сидел на траве, схватившись руками за голову. По его пальцам текла кровь.
«Боже, что я натворила!» – промелькнуло в сознании, а взгляд уперся в ствол огромной березы, чьи ветки нависли над развороченным капотом машины. Она снова повернула голову, чтобы разглядеть, что происходит на обочине, но дикая боль пронзила шею. Татьяна закричала, и душная вязкая темнота навалилась на нее, придавила, поглотив все звуки вокруг…
Глава 2
– Айдына! Айдына! – услышала девочка крик старой Ончас.
Тетка пробиралась сквозь кусты, раздвигая их палкой. Она страшно боялась змей и старалась производить как можно больше шума, надеясь, что змея уползет с ее пути прежде, чем нога ступит на облюбованное мерзкой тварью место. Но Айдына была уверена, что змеи здесь не водятся, иначе они не выбрали б с Киркеем это урочище для игр. Они облазили его вдоль и поперек и знали, где растет сладкий кандык и вкусная саранка, где вьет свое гнездо сварливая кедровка и где вырыл нору суровый барсук…
Приближался Месяц Коротких Ноче [2] когда трава в степи выгорает и начинается большая кочевка в сторону тайги, где и дожди чаще, и выпасы богаче. В нынешнем году это совпало с новолунием. Айдына знала, что перед кочевкой табунщики провели обряд поклонения луне Ай и попросили благополучия и обильных трав. А утром Киркей вместе со старшими братьями отправился на отгонные пастбища, что разлеглись на склонах Айлытах. Гора находилась в двух днях пути от родового аала. Там, на щедром разнотравье горных лугов, паслись огромные табуны Теркен-бега – отца Айдыны: быстроногие кирче, за каждую из которых давали три кисета золота, и маленькие коренастые степняки – драчливые посхи, выносливые и неприхотливые в еде. Среди высоченной травы виднелись спины ленивых яков, из молока которых варили жирный сыр, а с горячих сливок снимали вкусные пенки.
Закрыв глаза, Айдына как наяву видела костер, который трещал и плевался искрами, стоило подбросить в него смолистую ветку. Дым струился в небо, разгоняя комаров и мошку – надоедливую и кусачую. Над огнем в котле варилось мясо, а старый табунщик Салагай сидел на обрубке дерева, подслеповато щурился на заходившее солнце и перебирал струны чатхана. Айдына часами могла слушать древние сказания, а гортанное пение и звуки чатхана напоминали ей то шорох листьев во время дождя, то рокот горного потока, то завывание зимнего ветра.
Эти мелодии притягивали к себе и духов, и шаманских тёсе [3] и души умерших людей. Ни одни поминки не обходились без Салагая, который всю ночь напролет исполнял богатырские сказания. Душа умершего человека садилась на чатхан и, словно при жизни, слушала и наслаждалась подвигами былинных богатырей. Иногда душа проказничала и притягивала к себе голос хайджи. Чтобы этого не случилось, Салагай рисовал угольком крестик под подбородком.
От Салагая Айдына узнала о приключениях славной богатырши Алып Хысхан и похождениях Ай-Хуучин, легендарной дочери двух коней, бросившей вызов божественным силам. Темными зимними вечерами она с упоением слушала бесконечные сказания о храбром воине – богатыре Хан-Миргене, но больше всего ей нравилось предание о семи слепых великанах, у которых шустрый мальчишка по имени Пырке выкрал чатхан. Почему-то Айдыне казалось, что именно Салагай был когда-то этим мальчишкой. Слишком подробно и со знанием дела он рассказывал о подвигах Пырке. Он никогда не добирался до конца своего повествования, засыпая на девятом или десятом подвиге.
По утрам Салагай просыпался сердитым. Ведь по поверью, если сказитель спутал слова или не закончил былину, век его укоротится. Но, видно, Хан-Тиги [4] многое прощал Салагаю, волосы которого уже не просто побелели, а стали напоминать мох, что свисает в тайге с деревьев. Правда, табунщики по-прежнему брали его с собой, отправляясь на летние выпасы. Горные духи таг ээзи тоже любили слушать сказки и музыку. За полученное удовольствие они не трогали скот и даже отгоняли медведя, большого любителя поживиться за чужой счет.