Позднее, в послевоенные годы в американской политической науке произойдет так называемая бихевиоралистская революция, которая на протяжении нескольких десятилетий будет определять основное направление развития этой науки. Однако начало этому процессу было положено еще в 30-е годы. И в роли пионеров тут выступила группа исследователей, которая вошла в историю американской и мировой политической мысли под названием Чикагской школы, уделявшей первостепенное внимание проблемам демократии.
Завершая обзор общих контуров поля демократологических исследований первой половины XX века, необходимо отметить, что его границы имеют условный характер. Научная деятельность некоторых политологов, как, например, Уолтер Липпманн, растянулась на десятилетия. Его первая крупная работа, затрагивающая демократологическую проблематику («Общественное мнение») была впервые опубликована в 1922 году, а одна из последних книг, имеющих отношение к рассматриваемой проблеме («Очерки публичной философии») – в 1955-м. Поскольку эти и некоторые другие работы Липпмана связаны единой исследовательской логикой, мы сочли целесообразным рассмотреть его демократологические конструкции во второй части книги, охватывающей бо́льшую часть второй половины XX века.
Совсем иной случай – Йозеф Шумпетер. Его эпохальный труд «Капитализм, социализм и демократия», был впервые опубликован в 1942 году и, казалось бы, должен рассматриваться в первой части нашей работы. Но предметом споров и обсуждений, оказавших огромное влияние на развитие демократологической мысли, он стал значительно позднее, когда автора уже не было в живых. И именно в контексте этих дискуссий выявились истинный смысл и значение концепции Шумпетера. Отсюда и перенесение ее рассмотрения во вторую часть данной работы.
По-другому обстоит дело с Гарольдом Лассуэллом. Его продуктивность и широта научных интересов поражают. Он – автор, соавтор, редактор и соредактор около шестидесяти книг и нескольких сотен статей, покрывающих многие сферы политической науки. Но основные исследования, в которых раскрываются его представления о демократии и которые определили его вклад в демократологию, были подготовлены и опубликованы в первой половине XX века. К тому же они сформировались в рамках Чикагской школы, деятельность которой пришлась на 20–40-е годы. Поэтому концепция Лассуэлла рассматривается в первой части работы. Но прежде чем говорить о «чикагцах», обратимся к демократологическим разработкам его предшественников и начнем с прогрессистов.
В борьбе за «новую демократию»
В Америке XX века, особенно в первые его десятилетия, определение «новый», прилагаемое к разного рода идейно-политическим курсам, стратегиям, течениям, было, как верно замечает историк американской политической мысли Чарльз Форси, весьма популярным. Говорили и писали о «новом национализме», «новой свободе», «новом федерализме», «новом индивидуализме»[118]. В этот ряд вписывалась и «новая демократия». Именно так Вудро Вильсон, пришедший в 1912 году в Белый дом, назвал свою официальную программу. И это не было случайным.
Критика (с демократических позиций) сложившейся в стране политической системы и идейного наследия, доставшегося от «отцов-основателей», а также предложения по совершенствованию и реформированию существующих демократических институтов и ценностей и формированию демократии нового типа были характерны для Америки в годы прогрессивной эры. В январе 1912 года выходит книга влиятельного журналиста (экономиста по образованию) Уолтера Уэйла «Новая демократия. Очерк некоторых политических и экономических тенденций в Соединенных Штатах»[119]. Незадолго до этого, в 1909 году была опубликована (переизданная в 1910 и 1911 годах) книга издателя журнала «Нью Рипаблик» и крупного публициста Герберта Кроули «Обетование американской жизни»[120]. Помимо Кроули и Уэйла, участие в формировании демократической теории нового типа принимали такие известные в те годы фигуры, как профессор Колумбийского университета Дж. А. Смит; профессор, а с 1909 года президент Гарвардского университета Л. Лоуэлл; видный историк Ч. Бирд. Что касается крупных политиков, которые были одновременно и известными авторами сочинений на политические темы, то тут в первую очередь следует упомянуть президента США Вудро Вильсона и сенатора Роберта Лафоллетта.
Основная масса прогрессистов, не отрицая значения свободы как фундаментальной ценности демократии, отождествляла последнюю прежде всего с системой власти (government), основанной на правлении большинства (majority rule). Как справедливо замечает связи с этим Э. Бернс, такое понимание демократии было созвучно «идее о том, что глас народа есть глас Божий»[121]. Воля народа, представляемого его большинством, суверенна, большинство всегда право, и только оно может выступать в роли судьи, выносящего свой вердикт относительно правильности или неправильности политического курса, проводимого властями и принимаемых ими решений.
Столь отчетливо выраженная, хотя и не всегда последовательно проводимая антиэлитистская промажоритарная интерпретация демократии (сложившаяся в прогрессистском движении не без влияния со стороны популистов и, в частности, У. Брайана[122]), выступала в качестве исходной позиции и для критики существующих демократических институтов, и для выдвижения предложений по их совершенствованию и реформированию. Эта позиция, как легко заметить, расходилась с требованием защиты прав меньшинства и подтверждала, как полагали некоторые критики, традиционные опасения относительно возможности возникновения тирании большинства. Разумеется, прогрессисты не были воплощением такой «тирании», но сама ее возможность в их позиции присутствовала. Эта позиция служила лишним свидетельством того, что такая социальная общность, как масса (а прогрессизм, как и популизм, можно – независимо от различия их социальных основ – рассматривать как движения массового, а не классового типа) по сути своей авторитарна и даже если она действует в рамках демократического движения, эта ее черта не может не давать о себе знать.
Публикация книги Кроули вызвала широкий общественный резонанс, в том числе в правительственных кругах. Авторитетный американский политический деятель и юрист, член Верховного Суда США, советник Вудро Вильсона Феликс Франкфуртер писал в 1930 году, что следы влияния «Посул американской жизни» можно было обнаружить во многих политических сочинениях, появившихся после публикации книги Кроули. «Новому национализму [Теодора] Рузвельта противостояла Новая свобода Вильсона, но и одно, и другое имели своим источником Кроули»[123]. Правда, известный историк Артур Шлесинджер-мл., приводящий это высказывание Франкфуртера в своем предисловии к новому изданию труда Кроули, подвергает сомнению вывод своего маститого коллеги, но при этом и сам дает высокую оценку книге одного из главных теоретиков прогрессизма, утверждая, что «она оказала непосредственное и широкое влияние на то, что историки стали называть Прогрессивной эрой»[124].
Задачу, вставшую перед Америкой в начале нового века, Кроули видел в том, чтобы ввести происходившие в стране бурные изменения в регулируемое русло, не допустить глубокого социального раскола, а в итоге – более рационально и организованно реализовать заложенный в американском обществе творческий потенциал («обетование»).
Кроули был обеспокоен тем, что американцы, как ему казалось, придерживались лэссэфэристского курса, исходя из допущения, что «посулы» осуществятся автоматически. На самом деле, утверждал он, чтобы реализовать их, необходимо «отбросить традиционный американский патриотический фатализм» и трансформировать эти самые национальные «посулы» «в более близкий эквивалент национальной цели, осуществление которой требует осознанной работы»[125]. И работу эту должно возглавить «позитивное государство», под которым он понимал сильное национальное капиталистическое государство, способное проводить необходимые реформы внутри страны и защищать национальные интересы на международной арене. Таков один из базовых постулатов Кроули: сильное государство нуждается в демократии, демократия нуждается в сильном государстве. «Демократия, конечно, не сможет выполнить своей миссии без того, чтобы государство, в конечном счете, взяло на себя осуществление многих функций, выполняемых ныне индивидами и без явного принятия на себя ответственности за более совершенное (improved) распределение богатства…»[126].
В этих целях государство должно взять на себя функцию социального планирования. «Планирующий департамент демократического государства, – писал Герберт Кроули в своей новой книге «Прогрессивная демократия», опубликованной в 1914 году, – создан для действия… Его планы простираются вперед настолько, насколько позволяют или диктуют условия. Он изменяет свои планы так часто, как того требуют условия. Он стремится помимо всего прочего подвергнуть свои собственные планы проверке, дабы выяснить, приведут ли они к достижению желаемого результата»[127].
Кроули выступает против узкого, чисто политического толкования демократии. «Популярные определения [демократии] грешат тем, что описывают ее как механизм (machinery) или как некий частный (partial) политический или экономический объект. Демократия не означает просто правление народа (government by the people) или правление большинства (majority rule) или всеобщее избирательное право»[128]. Все эти политические формы или, как называет их Кроули, приспособления (devices) – часть «необходимой организации» демократии, и они должны быть направлены на достижение «благотворной и созидательной цели». «Подлинно созидательная цель не ограничивается исключительно индивидуальной свободой, хотя она должна открывать перед индивидуальной свободой широкие просторы. Не ограничивается она и одними лишь равными правами, хотя она всегда должна быть направлена на укрепление социальных уз, предоставляемых этим принципом. Благотворная и созидательная демократическая цель заключается в использовании демократической организации для обеспечения развития человеческой индивидуальности вкупе с совершенствованием общества»3.
Такая демократия, считает Кроули, является одновременно «индивидуалистической и социалистической»[129]. Кроули – противник социализма как общественного строя или как определенной социально-политической доктрины. Но тут следует иметь в виду, что в первой половине XIX века, да и позднее «социализм» порой истолковывали как антииндивидуализм. В этом смысле использует термин «социализм» и Кроули. Он подчеркивает, что демократия, о которой ведется речь, направлена на благо всего народа. «Определение подлинно демократической организации как такой организации, которая явно (expressly) и целенаправленно способствует развитию человеческой индивидуальности и совершенствованию общества – это не что иное, как перефразировка утверждения, что такая организация должна явно и целенаправленно работать на обеспечение благосостояния (welfare) всего народа»[130].
Кроули допускает возможность существования в демократическом обществе классовых конфликтов. Но при этом полагает, что если государством проводится «политика, разумно направляемая стремлением поддерживать объединенный процесс индивидуального и общественного совершенствования (amelioration)», то оно сможет «поддерживать демократию в добром здравии как на уровне чувств, так и на уровне идеи. Такая демократия была бы направлена не на достижение либо свободы, либо равенства в их абстрактных выражениях, а на достижение свободы и равенства, поскольку они способствуют формированию человеческого братства»[131].
Демократическое государство не должно никому предоставлять привилегий, но оно не должно прибегать и к насилию при проведении политики, направленной на «более совершенное распределение богатства»:…если при какой-либо попытке достичь этого результата будут использованы насильственные средства, то она, вероятнее всего, потерпит провал»[132].
Кроули характеризуют порой как прагматика и приверженца использования научных методов в политике. И в этом есть доля истины. Многие прогрессисты связывали с развитием науки и социальным экспериментированием надежды на успешное реформирование общества. В то же время Кроули предупреждал о недопустимости превращения демократов в слепых приверженцев научных методов. «Демократия, – настаивал он, – никогда не может позволить науке определять свою фундаментальную цель, поскольку целостность этой цели зависит, в конечном счете, от освящения воли (consecration of the will)»[133].
Но Кроули был еще и моралистом. И свою политическую программу, названную им «новым национализмом», он рассматривал как воплощение моральных принципов. Причину «существенного превосходства» демократии (как он ее понимал) над другими формами «политической организации» Кроули объяснял тем, что «демократия – это наилучший возможный перевод на политический и социальный язык авторитетной и всеобъемлющей моральной идеи…»[134].
Еще более основательную разработку демократическая проблематика получила в «Новой теории демократии» Уолтера Уэйла. В чем-то его позиция перекликалась с построениями Кроули, в чем-то дополняла их, в чем-то расходилась с ними. Но обе позиции ярко высвечивали стремление теоретических лидеров прогрессистов, каковыми были Кроули и Уэйл, построить в любимой ими Америке демократическое общество, существенно отличающееся от того, которое они видели перед собой.
Как и другие прогрессисты-идеологи, Уэйл ставит своей целью разработать не абстрактную универсальную теорию демократии, пригодную для всех стран и времен, как это делали европейские классики, а конкретную теорию – можно даже сказать, модель – ориентированную на современные Соединенные Штаты с их историческими, политическими и иными особенностями. Вместе с тем некоторые положения своей теории Уэйл, судя по его высказываниям, рассматривал как имеющие более общий характер. Это относится прежде всего к характерной и для других реформаторов ориентации на ненасильственный мирный переход к той разновидности демократии, которую Уэйл называет «новой».
Необходимость такого перехода связана, по мнению американского исследователя, по меньшей мере с двумя причинами. Во-первых, с несовершенством унаследованной от предков демократии, к которой Уэйл относится весьма критически, называя ее «теневой». Как пишет, поясняя это определение Форси, автор «Новой демократии» хотел сказать, что «индивидуальные права и властные возможности, которыми располагают американцы, [на деле] имеют куда менее важное значение, чем предпочтение (favoritism), отдаваемое консервативным собственническим интересам, которое с самого начала было встроено в политическую систему»[135].