– Не знаю, – честно признался Крупенников.
– И я пока не знаю, – вздохнул Харченко. – А знать обязан. Самое страшное, знаешь что?
– Что?
– Лейтенант тот – сын врага народа. Отца его приговорили к высшей мере социальной защиты, а сыну доверили Родину защищать. И он пятнадцать человек убил. Своих. Ему еще раз шанс дали. И я тут затем, чтобы этот пацан свой шанс до конца использовал. Чтобы ему потом жить не было бы стыдно. Или чтобы погиб он. Но – смертью храбрых. Вот такая у меня алгебра войны, комбат. Понимаешь?
Крупенников молча кивнул.
– А ты говоришь, знать не хочешь, кем они были, – продолжил Харченко. – Так что, майор, ты заходи ко мне. С делами знакомиться.
– Ознакомлюсь, товарищ майор. Когда время будет.
Харченко хмыкнул и встал. Надев фуражку, повернулся к Крупенникову:
– У тебя, комбат, времени здесь не будет. Запомни это.
И ушел, хлопнув дверью.
Особист оказался прав. За неделю у комбата не нашлось ни одной свободной минуты. Предписания, наряды, приказы, планы, отчеты…
Это только в кино война – стрельба и подвиги. Для рядового – это изматывающая физическая работа. Для командира батальона не менее изматывающая писанина. И нельзя просто подписать, нужно обязательно вникнуть. Например, обосновать перед начальством перерасход патронов на учебных стрельбах. Это в сорок втором экономили на учебе – не было ни времени, ни ресурсов. А вот уже с весны сорок третьего части, отведенные на переформирование и отдых, продолжали тренировки. И что характерно, никто не возмущался этим. Даже ветераны сорок первого, прошедшие через тот кровавый ад, послушно ползали по-пластунски и отрабатывали штыковой бой. Все понимали: кровь спасается по́том. И штрафники, хотя и ворчали по старым, офицерским еще привычкам, послушно совершали марш-броски, рыли окопы в полный профиль, собирали-разбирали оружие на скорость. Да, Красная Армия образца сорок четвертого года научилась многому. Но и отучилась от многого. Например, от шапкозакидательства.
Даже замполит на своих политинформациях постоянно подчеркивал, что скоро армия вступит на территорию Германии. В этом сомнения нет и быть не может…
– Но, граждане переменники, необходимо помнить, что раненый зверь, загнанный в свою берлогу, дерется с удвоенной, а то и утроенной силой.
Проходивший мимо замполита комбат удивился – откуда субтильный очкарик-замполит знает, как звери в своих берлогах дерутся? Или набрался штампов на политкурсах в армии? Не похоже. Бойцы слушают его внимательно, да и говорит он увлеченно.
Знакомство с замполитом произошло при весьма забавных, если не сказать комических, обстоятельствах. Тот попросту свалился комбату на голову. В прямом смысле этого слова. После разговора с особистом майор вышел на воздух. Проходя мимо машин, с любопытством разглядывал пополнение – без ремней, со следами сорванных погон и орденских колодок, больше напоминавших арестантов, а не солдат. Впрочем, таковыми они являлись и фактически, и юридически. Разглядывал и думал, что Свинцова надо утвердить в должности комроты и отправить в штаб фронта предписание на повышении в звании.
Пока рассматривал и размышлял, на голову Крупенникову свалилось что-то мягкое, сбило фуражку, а потом еще и чем-то твердым ударило по голове. Оказалось, это замполит выкинул, не глядя, из кузова мешок с газетами, а потом попытался лихо спрыгнуть сам. И угодил комбату каблуком в темечко. Хорошо, что вскользь, и хорошо, что каблуки без новомодных подковок. Замполит долго извинялся, но Крупенников только досадливо махнул рукой и ушел по своим делам, потирая вскочившую на макушке шишку.
За неделю Крупенников поговорил с замполитом только раз, когда тот принес на подпись план своих политинформаций. Но комбат был так замотан, что только рявкнул на него:
– Ты кто?
– Я?
– Ну, не я же!
– Зам… Заместитель командира по политической части… – пробормотал сбитый с толку очкастый парень.
– Вот и иди, занимайся своими политическими делами! Некогда мне!
Замполит исчез. Крупенников досадливо помотал головой, отгоняя мысль, что он так и не узнал, как его фамилия. А через неделю за Крупенниковым явился офицер связи из штаба фронта.
Вернулся майор только через сутки. Привез кипу приказов, в том числе и о повышении Свинцова, и сразу собрал совещание.
– Задача, товарищи, перед нами простая. Более того, архипростая, – начал Крупенников. – Завтра ровно в семь ноль-ноль батальону стоять, в полном боевом, у дороги. Подойдут грузовики. Нас перекидывают на северный фланг фронта. Мы идем на острие наступления, сбиваем заслоны, прорываем оборону, расчищаем дорогу гвардейцам. В усиление придается танковый батальон. Новые «тридцать четыре-восемьдесят пять».
Командиры одобрительно загудели. Наконец-то доведенный до ума «Т-34-85» мог драться на равных даже с «тиграми», при умелом, конечно, использовании и разумной дистанции. Да и надежностью отличался.
– Собственно говоря, нашему батальону доверена высокая честь, – дождавшись, когда офицеры приутихнут, продолжил комбат. – Мы должны первыми войти на территорию Восточной Пруссии.
Крупенников опустил слова командующего фронтом: «Если сможете…» Опустил намеренно. Впрочем, это сделал бы любой нормальный комбат.
– Прошу замполита донести до переменного состава эту информацию. Кстати, старший лейтенант… А какая у вас фамилия? – неожиданно спросил Крупенников.
Замполит вскочил, зачем-то поправил круглые очки и, втянув голову в плечи сказал:
– Финкельштейн, Яков. Извините…
– А чего извиняешься, замполит? – повернулся к нему всем корпусом Харченко. – Стесняешься еврейского происхождения?
Замполит опять поправил очки, вечно съезжающие на кончик носа:
– У меня мама русская, между прочим…
– Да хоть китаянка! – усмехнулся особист. – Мы тут все люди советские, вне зависимости от национальности.
– Вам-то хорошо, – с неожиданной обидой сказал Финкельштейн. – А у меня как фамилию узнают, так сразу начинают…
– Что начинают, Яш? – подал голос Заяц.
– Раз еврей, сразу в замполиты, чтобы на тепленькое местечко!
– Это кто так сказал? – прищурился Харченко.
– Да это не здесь, – мотнул головой замполит.
– Яша… – проникновенно сказал Заяц. – Во-первых, ты на еврея ни разу не похож. Во-вторых, ты даже не обрезан, я в бане видел. А вот Иксамбаев из моей роты обрезан. Я тоже в бане видел. В-третьих, у тебя медаль «За отвагу» есть?
– Есть, – кивнул замполит.
– И «звездочка» есть?
Замполит снова кивнул.
– А «За оборону Москвы»?
– Есть, сразу после ополчения получил…
– Так вот, Яша… Кто тебе еще раз скажет, что ты поц, ты сначала сам ему в рожу дай, а потом нас позови. Мы еще добавим. Понял, Яша?
Под общий смех Крупенников продолжил:
– Яков, а вы откуда родом?
– Из Омска, а что? Не из самого, правда.
– На зверя ходил?
– Так батя у меня еще с царских времен там осел. Сначала на зверя хаживал, потом на беляков. Потом женился на маме, меня родил. Потом мы вместе хаживали… – забавно было слушать сибирские словечки из уст Яши Финкельштейна.
– На беляков? – хохотнул кто-то из офицеров.
– На беляков я не успел, а вот на зверя – бывало. А почему вы спросили, товарищ майор?
– К слову пришлось. Очень уж ты ладно про зверя в берлоге докладывал. Как по писаному.
– Так я по писаному. В смысле, доклад из фронта прислали. Вот я и читал.
Крупенников махнул рукой. Смех смехом, а делом надо заниматься.
– По прибытии на место получим двойной боекомплект. Сухпайки также двойные. Спирт получать будем по ходу наступления.
– Серьезно все… – качнул головой Лаптев.
– Серьезнее некуда. Итак, товарищи офицеры, получаем карты…
И началась обычная командирская работа.
Глава 2
Будущее, 2297 год
Впервые за всю историю человечества собрался Единый Штаб Обороны. Возглавлял его сам Автарк Восьмой – Клаус Маурья. Буквально на ходу историки анализировали военные труды предков, пытаясь понять военную систему, давно и прочно забытую эйкуменцами. Общим голосованием были выбраны из сенаторов начальник штаба, начальник оперативного отдела, начальник особого отдела, верховный комиссар и прочие адъютанты с ординарцами. Кто и чем должен заниматься, мало кто понимал, но времени для настоящего изучения катастрофически не хватало. Ящеры, как пока называли Чужих, руководствуясь скудными внешними данными, полностью оккупировали Западный сектор и продолжали выдавливать людей из Северного и Южного секторов, захватывая планету за планетой.
– Сограждане, начинаем заседание Штаба. Начальник, доложите обстановку!
– Я? – поднял лысую голову сенатор Надей Пелетье.
– Именно вы.
– Обстановка… А нет ее, обстановки. Я не могу сказать, что сейчас происходит. Ящеры каким-то неизвестным нам способом блокируют гравитационную связь, так что получать новые данные нам попросту неоткуда. Да и передавать их, эти сведения, похоже, просто некому… Могу сказать только одно: через несколько суток после потери связи планета оказывается захваченной противником. Что при этом происходит с населением, мы все примерно представляем. Это все.
– Надей, это точно или вы предполагаете?
– Я точно предполагаю! – упрямо повторил начальник Единого Штаба. Сидящие по обе стороны от Автарка консулы переглянулись и синхронно кивнули.
Автарк заметил их движение. Поджал губы и плотнее запахнул символическую красную тогу. Тогу, которую не надевали со времен Римской империи. Тогу – символ войны. О том, что это одеяние не слишком-то и удобно, Автарк старался не думать. В конце концов, когда человечество на грани гибели, чем-то нужно и жертвовать…
Правый консул встал. Обвел тяжелым взглядом присутствующих. И произнес короткую фразу:
– Мы погибаем!
Левый консул подскочил и почти крикнул:
– Протестую! Это давление на Сенат! То есть на Штаб!
Потом они оба снова синхронно кивнули и сели.
Автарк поморщился. Пожевал губами и продолжил:
– Сограждане! Нам нужен план. Хоть какой-нибудь.
– План? – с горечью в голосе буркнул начальник оперативного отдела. – Электронный мозг, когда мы загрузили в него всю историю военного искусства, предложил на выбор несколько вариантов – усиленный фланг Эпаминонда, прямую атаку фалангой по примеру Александра Македонского, косую атаку Фридриха Великого, «бег к морю» Шлиффена, концентрические удары Рокоссовского. А какой толк всех этих стратегий в космосе? Или в масштабах целой планеты или планетной системы? К какому морю мы должны бежать? Где наносить основные и вспомогательные удары? Мы позабыли науку войны, потеряли былое умение! Единственное, что нам остается, – вооружать население. И надеяться на лучшее… ну, или хоть на что-то надеяться…
– И это все? – спросил Автарк.
– Не совсем. Есть еще Гвардия.
– Гвардия? И что могут сделать рота шотландских гвардейцев и рота кремлевских курсантов?
– Хотя бы умереть с максимальной пользой, Автарк.
– Мы все умрем. А нам не нужна смерть, нам нужна жизнь. И победа в этой безумной войне…
– Автарк…
Клаус ударил тонкой папкой по столу:
– Повторяю: и это все, что могут предложить лучшие умы человечества?!
Несмело поднял руку начальник научного отдела:
– Можно, согражданин Маурья?
Тот кивнул.
– Есть предложение. Возобновить эксперименты с проникновением во Время.
Правый консул тут же подскочил:
– Запрещено поправкой Джексона-Линдсена.
Следом вскочил Левый консул:
– Поправка Джексона-Линдсена отменяется в чрезвычайной ситуации.
– Чрезвычайное положение не объявлено. Отклонено.
– А я еще не ввел чрезвычайное положение? – искренне удивился Автарк.
– Нет! – в один голос ответили сенаторы.
– Тогда ввожу! – рявкнул Автарк.
– Принято, – так же в один голос сказали консулы и одновременно сели.
– Продолжайте, Ученый, – кивнул Клаус Маурья.
– Итак, нам необходимы настоящие солдаты. Воины. Бойцы. Мы уже проанализировали исходные данные. Выдергивать по одному человеку из каждого времени нецелесообразно. Во-первых, это потребует массу энергии. Во-вторых, много времени уйдет на адаптацию воинов друг к другу и к нынешнему времени. Гораздо экономичнее перенести из прошлого целую воинскую часть, уже спаянную, обученную, прошедшую войну. Таких объектов мы насчитали лишь несколько. Наиболее близкий к нам по времени – отряд китайского спецназа из середины двадцать первого века. Минус один и очень весомый: если они сочтут нас врагами, то мгновенно перейдут на сторону ящеров…
– Что надо сделать, чтобы они так не сделали?
– Расчет показывает, что наше общество абсолютно не соответствует идеям китайского социализма середины двадцать первого века. Контакт маловероятен.
– Понятно. Далее.
– Американские морские пехотинцы начала двадцать первого века. Расчет показывает, что они откажутся воевать, так как мы не сможем обеспечить уровень комфортности боевых действий.
– Чего не сможем обеспечить?!
– Обеспечить уровень комфортности, Автарк!
– А разве на войне бывает комфорт? – искренне удивился Главнокомандующий.
– Архивные данные говорят, что нет. Но американцы начала двадцать первого века были свято убеждены в этом.
– Хм… Оставьте этот вариант как запасной. Что еще?
– Мы остановились в изучении на уровне середины двадцатого века.
– Почему?
– Понимаете, можно перетащить сюда даже спартанцев времен царя Леонида…
– Даже так?
– Никаких особых ограничений по глубине проникновения в прошлое у нас нет; впрочем, дело вовсе не в этом. Важно то, что эти спартанцы не умели толком ни читать, ни писать. В совершенстве владели только холодным оружием. Слишком долго их обучать нашей технике. Если вовсе возможно, уж очень сильна окажется инерция мышления.
– Понятно. Хорошо, так что у нас с ХХ веком?
– В середине ХХ века шла самая кровопролитная война за всю историю человечества. Вторая мировая.
– Можно подробнее?
– Конечно. Зачинщиками этой войны были так называемые немцы, которые напали на всех. Потом русские победили немцев ценой огромных потерь. Правда, с небольшой помощью американцев и англичан. Ну, еще немного с помощью французов.
– Я помню школьный курс истории, – раздраженно бросил Автарк, будто и не просил только что рассказать подробнее.
– Так вот. Лучшие армии того времени – немцы, японцы и, соответственно, русские.
– Поясните.
– Немцы тогда отличались невероятной дисциплиной и хладнокровием. Японцы – отчаянной храбростью. Русские…
– Что?
– Всем в совокупности. И самое главное, наплевательским отношением к собственной жизни. Именно поэтому они и смогли победить. К тому же немцы в те годы были одержимы идеей превосходства их нации над всеми остальными, как, впрочем, и японцы. Безумная храбрость у них сочеталась с безумной жестокостью – в отличие от тех же русских. Например, японцы ставили на пленных бактериологические и микробиологические опыты, немцы физиологические. Русские были более гуманны.
– И что именно вы предлагаете, согражданин Ученый?
– Предлагаю вытащить из прошлого элитную часть русских военных формирований. Так называемый штрафной батальон.
– Что это такое?
– Это бывшие офицеры, совершившие те или иные уголовные или воинские преступления.
– Преступники?! – ахнул Автарк, подскакивая.
– Да, согражданин, преступники. Но преступники, имеющие трехлетний опыт войны. Преступники, имеющие военное образование. Преступники, искупившие свою вину кровью. Преступники, которые могут спасти нас. Всех нас…
Маурья помолчал и покосился на консулов, однако те хранили молчание. Значит, закон не нарушен и спорной ситуации нет. Можно ставить на голосование.
– Кто за русский штрафной батальон? Прошу поднять руки. Кто против? Воздержался? Единогласно!
Автарк снова встал и слегка поклонился в сторону Ученого:
– Приступайте, согражданин. Надеюсь, мы никогда не пожалеем о принятом решении.
Консулы переглянулись и кивнули.
– Да, и подготовьте мне подробную сводку по событиям Второй мировой войны. Мне ведь придется общаться с нашими… гостями.
Теперь кивнул, старательно пряча улыбку, только лишь один Ученый.
– Стоп! – вдруг сказал Автарк и снова сел в кресло. – А как же хронотеории? Парадоксы бабочки и прочие петли времени? Причинно-следственная связь, наконец?
Руководитель научного отдела улыбнулся:
– Вот тут-то как раз все продумано. Мы вытащим подразделение, однозначно обреченное на смерть. Буквально в последние доли секунды перед их гибелью мы применим хронозаморозку и вытащим солдат в наше время. Никаких парадоксов не будет.