– Разговоры, обер-ефрейтор! – оборвал его я. – Займитесь лучше делом. Чем быстрее закончим, тем быстрее набьешь брюхо. Сперва пополним боезапас. Или ты хочешь в случае внезапной контратаки русских закидывать их «Шока-колой»?
– Нет, конечно, – пробубнил Шварц, понимая, что в моих словах есть рациональное зерно.
Лично мне после сегодняшних треволнений и тряски есть совсем не хотелось, но даже если бы я чувствовал себя иначе, сперва следовало позаботиться о нашем «тигре». Необходимо было в срочном порядке получить снаряды и горючее и устроить «тигру» небольшое ТО.
В отличие от русских Т-34, которые изготавливались в своей массе из штампованных деталей, наши танки были сложны в производстве, а соответственно и в эксплуатации. Такова была плата за мощь и маневренность. Тем более что последнее время техника явно делалась в большой спешке, доставлялась на позиции с недоделками, и ряд неисправностей приходилось устранять фактически на ходу.
Экипаж выбрался из танка и принялся за выполнение своих обязанностей. Лица у всех были недовольные, но они помалкивали, ибо знали, что я прав. И дело тут не в том, что я их командир, я работал всегда наравне с ними. Просто они знали, что от того, как мы будем ухаживать за нашей машиной, в бою зависит наша жизнь и жизни многих других солдат вермахта.
Шварц и Зигель сняли закрепленные на борту лом и лопату и принялись счищать грязь с опорных катков, из которых состояла ходовая часть танка. Катки располагались вдоль гусеницы в шахматном порядке и перекрывали друг друга. В сочетании с широкими 725-миллиметровыми боевыми гусеницами этот порядок давал возможность равномерно распределять массу «тигра». Но тут были и свои нюансы. Между здоровенными катками набивалась грязь, глина, перемолотые ветки и прочая хрень, что могло привести к срыву гусеницы.
Зимой туда забивался снег, и это было ужасно. В январе этого года я на собственной шкуре испытал, каково в лютый мороз натягивать гусеницы и менять траки. Чуть руку тогда не отморозил. Русские, прознав о наших проблемах, полюбили устраивать атаки с утра пораньше, когда все вокруг обледенело и механизмы отказывались работать. Смазка замерзает, опорные катки намертво забиваются, даже стрелковое оружие становится бесполезным. Много наших парней полегло тогда.
Поэтому я первым делом всегда заставлял своих ребят вычищать грязь и почаще смазывать ходовую часть.
Ланге и Херманн занялись чисткой ствола, я им помогал. Канал ствола пушки всегда надо держать в чистоте, особенно после того, как израсходован весь боезапас. В теории ствол мог выдержать не одну сотню выстрелов, но тут, в России, среди всей этой ужасной пыли и грязи канал забивался мгновенно. Это влияло на точность стрельбы. А если учесть, что от первого выстрела порой зависела твоя жизнь и второго уже могло и не быть, то вопрос, чистить или нет, отпадал сам собой. А мы сегодня постреляли достаточно.
Чистка ствола – занятие не из легких. Масса пушки составляла тысячу триста килограммов, а длина ствола около пяти метров. Ланге с бортов отцепил банники, их было шесть штук в комплекте, по три на каждой стороне танка, передал нам по одному, и, соединив их, мы получили шомпол. Нам повезло, что они прилагались к танку. Последнее время постоянно чего-то не хватало, с заводов порой приходил недокомплект, и экипажам приходилось ходить и клянчить инструмент у других. Конечно, никто не отказывал, но это было неприятно само по себе и доставляло массу хлопот.
Обычно чисткой занимались все вместе, но сейчас времени было в обрез, и пришлось поднатужиться. Херманн поначалу пытался сально шутить, намекая на различные медицинские процедуры и проводя сексуальные ассоциации с чисткой ствола, но, обвиненный в извращенном восприятии действительности, быстро сдулся и лишь недовольно сопел.
Когда Шварц и Зигель справились с катками, мы еще елозили шомполом в стволе туда-сюда. Шварца я отправил караулить подход машин со снарядами и горючим, а Томас подменил Карла Ланге, который тут же полез ковыряться в двигателе.
Когда мы закончили, уже начало темнеть. Хуберт прислал молодого пехотинца сказать нам, что подвезли боеприпасы и бензин, и мы отправились их получать. Наши желудки к тому времени выводили громкие трели, жутко ныли руки и болели спины.
Шварц поджидал у грузовиков и, заметив нас, призывно замахал руками.
Снаряды транспортировались в деревянных ящиках, по три заряда в каждом. Отдельно – бронебойные, отдельно – кумулятивные. Сгружали их из кузова самостоятельно. Делали это впятером, иначе легко можно было надорваться.
Загрузкой снарядов в танк, естественно, тоже занимались всем экипажем, никто не ленился. Десятикилограммовые болванки вытаскивали из ящиков и передавали друг другу. Сначала подавали их через люк механика-водителя, где Шварц их бережно принимал и распределял в укладках на днище боевого отделения, а потом уже поднимали на башню и, опуская через люк заряжающего, укладывали на бортах корпуса и в башне. Всего в «тигр» умещалось девяносто два снаряда. Мы расстреляли не весь боекомплект, а потому получили восемьдесят болванок, большинство из которых были бронебойными.
Когда погрузка закончилась, сил у нас уже не оставалось. Арифметика простая – мы восемьсот килограммов перегрузили в нашу машину, руки наши отваливались, и единственным желанием было завалиться на землю и тихо сдохнуть.
Но на этом не закончилось.
В довершение всего нас ожидало «веселое» путешествие к танку с двадцатилитровыми канистрами с бензином. «Тигру» для полной заправки нужно двадцать семь канистр, но, слава Господу, мы не израсходовали и половины. Бедняга Ланге дополнительно еще мотался за маслом.
Бесчисленное количество ходок с канистрами и ящиками со снарядами вымотало нас окончательно, и когда привезли ужин, мы едва держались на ногах. Отдыхающие рядом гренадеры, глядя на наши измученные физиономии, сжалились над нами и послали бойцов принести нам еду.
Пехота всегда относилась к танкистам с уважением, а после сегодняшнего случая, когда наша машина помогла им в сложной обстановке и мы своим появлением в селе спасли много жизней, на нас смотрели восторженно. Поблагодарив ребят за помощь, мы с жадностью набросились на еду.
Ужин был горячим, и мы, обжигая глотки, запихивали в себя картошку со свининой, нещадно скребя ложками по алюминиевым котелкам. На десерт нам досталось по чашке дымящегося эрзац-кофе и крекеры с джемом.
У кого-то из пехотинцев нашелся шнапс, они предложили нам присоединиться, и вместе мы не преминули слегка отпраздновать сегодняшнюю победу. «Великой Германии» удалось отвоевать у русских немного земли, а это в нынешних условиях было важно.
– Ну и дали вы жару! – восторгался один из гренадеров. Голова его была перебинтована, но он держался молодцом. – Без вашей поддержки иваны выдавили бы нас из села.
– Да! – подхватил другой. – Они тут когтями за землю держались. Мы за каждую чертову избу сражались.
– Раз так, то тогда еще понемногу, – заулыбался Ланге, довольный, что ему оказывают такие почести. – Наливай мне побольше, ребята!
Но я сурово глянул на него, и он осекся:
– Мне чуть-чуть, на самое донышко, – Ланге сник, косясь на меня, и подставил кружку разливавшему шнапс гренадеру.
– Герр фельдфебель! – окликнул меня сидящий слева гренадер.
Я обернулся к нему, но краем глаза успел заметить, что кружка Ланге наполняется до краев. Едва я хотел остановить его, как он опрокинул содержимое себе в глотку и удовлетворенно крякнул.
– Вот прохвосты! – гаркнул я, понимая, что меня обвели вокруг пальца, как нерадивого мальчишку.
Ланге виновато пожал плечами и опустил глаза, но на лице его играла лицемерная ухмылка. Отвлекавший меня гренадер прыснул в кулак, не сдержавшись, а Шварц громко заржал. Его поддержала вся компания, но смеялись все без издевки, по-доброму.
– Черт с тобой, – махнул я рукой, глядя на Ланге. – На первый раз прощу. Но если еще…
– Ни-ког-да! – отрапортовал он, скрывая притворство за маской напускной серьезности.
Я и сам был не против немного промочить горло, но слишком хорошо знал свой экипаж, чтобы дать им переусердствовать со спиртным. Все хорошо в меру, тем более в боевой обстановке. Завтра снова предстоял жаркий день, в этом был уверен каждый, кто тут находился. И мне нужна была полная отдача от каждого члена нашей маленькой команды. Трезвые и рассудительные мозги – вот что нам завтра понадобится.
Поблагодарив гостеприимных гренадеров, мы откланялись и вернулись к танку. День выдался чертовски тяжелым, и еще неясно было, кто кому задал трепку – мы русским или они нам.
Парни начали располагаться ко сну, но мне, несмотря на смертельную усталость, спать не хотелось – сказывалось нервное перенапряжение. Захотелось побыть в одиночестве, и я подумал, что неплохо было бы просто немного пройтись, чтобы забыться на время, если это возможно в наших условиях.
Послонявшись по разрушенной деревушке, я нашел какое-то бревно, из которого русский крестьянин соорудил подобие лавочки, сел и достал сигарету. Долго смотрел, как дым тонкой струйкой поднимается вверх. Небо было чистым, усыпанным мириадами ярких точек звезд.
Глава 4
– Вот ты где, дружище!
Я резко поднял голову. Передо мной стоял Отто Рау, целый и невредимый, а рядом с ним молодой унтер-офицер, командир «пантеры», которую мы подтолкнули во время боя.
– Отто! Рад, что ты живой! – я радостно вскочил, и мы пожали друг другу руки. – Присаживайтесь!
– Да, живой. Хотя потрепали нас сильно. – Он опустился на бревно рядом со мной.
Унтер остался стоять, переминаясь с ноги на ногу.
Посмотрев на него, Отто обратился ко мне:
– Позволь, Пауль, представить тебе моего приятеля Бруно Фишера. – Затем указал унтеру на меня и добавил: – А это Пауль Беккерт, героический командир «тигра».
Я попытался изобразить на лице смущение, но Отто отмахнулся:
– Ничего не хочу знать! Настоящий герой! – засмеялся он. – Я видел, как ты в село ворвался.
– Да брось, – мне вдруг и правда стало неловко от его слов. – Там даже времени подумать как следует не было.
– Бруно рассказал мне, как ты вытащил его из передряги, – продолжил Отто. – Вот, хочет поблагодарить тебя лично.
Парень кивнул, он явно волновался:
– Да, спасибо от всего экипажа. Я думал, нам крышка. Это ведь мой первый бой. По нам снаряды лупят, я уже молиться начал, а тут вы подоспели.
– Ты присаживайся, день тяжелый был.
– Спасибо, – он присел, но по-прежнему в нем чувствовалась неуверенность.
Мы с Отто для него были настоящими танковыми асами, и он стыдился, что так оконфузился в бою. Вероятно, как и большинство подобных ему юнцов, полагал прежде, что в первом же бою начнет крушить врага направо и налево и о нем тут же напишут в газетах.
– Расслабься, Бруно, – сильно хлопнул его по плечу Отто. – Я в первом бою чуть в штаны не наложил, и ничего. Пауль эту историю знает. Я тогда на «трешке» разъезжал. Снаряд долбанул прямо в смотровую щель, внутри все болты и клепки повылетали. Пороховыми газами и гарью весь нос и глотку выжгло. Грохот, звон страшный стоит, я ничего не слышу, в глазах темнота кромешная. Даже сознание на время потерял. Танк остановился. Меня из машины вытащили, я очухиваться стал. Себя ощупываю – вроде цел. Но чувствую, что-то теплое по ногам течет. Думаю – вот позор… Оказалось, отлетевшим болтом мне ногу зацепило, и кровь по бедрам течет.
– Да, помню эту историю, – засмеялся я. – Не беспокойся, Бруно. Твой дебют, в отличие от старика Отто, прошел нормально. А то, что растерялся, так это с кем не бывает. Я, например, первое время блевал постоянно с непривычки. Мы – солдаты, и нам не зазорно бояться. Не боится только сумасшедший. Главное, страх направлять в нужное русло. А остальное придет с опытом.
– Верно, Пауль, – подтвердил Отто.
– Послушайте. – Мне не давало покоя странное поведение «пантер» на нашем участке, и я не мог не задать этого вопроса: – Что там с вашими «пантерами» случилось?
– И не спрашивай, – тяжело вздохнул Отто. – Мы с ними намаялись, еще пока сюда шли.
– Не понял…
– Мало того что танки не готовы для боя, – Отто чуть склонился ко мне и заговорил тише, – так еще этот чертов режим секретности. Представляешь, на занятиях по изучению танка нам было запрещено что-либо записывать. Ты сидишь в душном кабинете, тебя в сон клонит, голова тяжелая, а записи вести нельзя. Запоминай! И инструктора, эти чертовы свиньи, лекции тоже читали по памяти. Мы даже толком на «пантерах» не ездили и не стреляли. Пару раз погоняли по полигону – и довольно. А действия подразделений в боевых условиях на уровне рот и батальонов? Да мы и слыхом об этом не слыхивали. Только на уровне взводов немного потренировались. Вот в реальном бою экипажи и превратились в безмозглое стадо.
Я прекрасно понимал Отто, ведь тоже первое время долго привыкал к «тигру» и сидел в машине с инструкцией, лихорадочно ее изучая. Командование требовало быстрых действий, и обучение проводилось в спешке, фронт нуждался в бронированной технике, на нас надеялись. А как тут все усвоишь, если неделями недосыпаешь?
– Я так тебе скажу, Пауль, – продолжал Отто. – Нам просто не хватило времени. Все делалось в спешке, «пантеры» не прошли должных испытаний. И вот теперь мы имеем потери. Я со своим танком тоже намаялся. То одно отлетит, то другое. Мы, когда на станции их получили и пошли сюда маршем, два танка просто сгорели по дороге.
– Мины?
– Какие, к черту, мины? – Отто посмотрел на меня как на умалишенного. – Еще партизан приплети! Чертовы двигатели, чертовы конструкторы! В карбюраторах топливо сгорает не до конца и попадает в выхлопные коллекторы. Растекается, и сам понимаешь, как легко может вспыхнуть. Электропроводка горела от этого. Вот мы два танка на дороге и оставили. Бруно свидетель.
Фишер в подтверждение кивнул.
– А экипажи?! В основном необстрелянные ребята типа Бруно. Ты извини, приятель, – Отто повернулся к Фишеру. – Не ваша вина, но это так. Бруно славный парень, но ему доверили чудо-агрегат, который выходит из строя без участия противника. Отлично! Русские могут ложиться спать, мы сами себя угробим!
– Не кипятись, – постарался я его успокоить. – Чего ты завелся?
– А завелся я оттого, что по сравнению с «пантерой» у русских танки сейчас – дерьмо. Я их могу на ствол насаживать с любой позиции, но они накатывают волна за волной, ты сам видел. И если мы их берем мощью и дальностью стрельбы, то этого, друг мой, недостаточно. Мы тут второй день и уже потеряли несколько машин только из-за недоработок. Я – солдат и буду сражаться, даже сидя в консервной банке из-под датских шпрот, но куда смотрит командование?
Словно услышав смелое заявление Отто «сражаться, даже сидя в банке», русские неожиданно открыли огонь по селу. Большинство снарядов не долетало, и «концерт» был исполнен ими скорее для острастки, но шороху они понаделали. Все вокруг засуетились, забегали в поисках укрытий, благо иваны и тут постарались нарыть длинные, глубокие траншеи. Я вжался в землю, закрыв уши ладонями. Отто и Фишер залегли рядом. В темноте яркими бутонами расцветали взрывы. Грохот стоял неимоверный.
Обстрел длился всего пару минут – русские показали, что нам рано расслабляться. Судя по отсутствию новых разрушений в этом богом забытом селе, они даже не особо целились. Мы встали и отряхнулись. Отто и я выглядели совершенно спокойными, а вот Фишер заметно нервничал. Отто достал пачку «Р 6», дал нам по сигарете и прикурил сам. Мы снова, как ни в чем не бывало, уселись на лавочке. Некоторое время молчали, выпуская ароматный дым в небо.