Репутация Уинстона Черчилля установилась на высоком уровне – он вошел в число тех пяти-шести людей в Англии, которые и принимали все важныe решения.
О деятельности Первого лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля в первые месяцы Великой Войны (так ее в то время называли в европейских странах, общественное мнение которых, в отличие от японцев, ничего братоубийственного в войне не усматривало) мы можем судить по официальным правительственным документам, по парламентским отчетам, по газетам того времени.
Однaко, в отличие от этого сухого материала, у нас есть источник и поживее: письма премьер-министра Великобритании Герберта Генри Асквита к некоей молодой даме Венеции Стенли, подруге его дочери. Асквит, надо сказать, был известный дамский угодник и к мисс Стенли чувства испытывал вовсе не отеческие. Виделись они чуть ли не ежедневно, и вдобавок он ей часто писал, и при этом на самые разнообразные темы. Помимо обычных светских сплетен, дружеского поддразнивания и перемывания костей их общим друзьям и знaкомым, особым предметом насмешек частенько служил Эдвин Монтегью, секретарь премьера, явно влюбленный в Венецию.
Они часто говорили и о Черчилле, любимом сотруднике премьера – дело тут в том, что мисс Венеция Стенли прекрасно его знала. Клементина Черчилль, жена Уинстона, была ее кузиной. В числе прочего Асквит писал мисс Стенли и такие вещи, которые упоминать в частной переписке не следовало бы.
Одно дело – передать ей слова министра иностранных дел Грея, сказанные им о Черчилле: «Гений – это зигзаг молнии, разрывающий темноту», что даже и поэтично.
Сообщить же о срочной поездке Первого Лорда Адмиралтейства в Антверпен с целью «вдохнуть в бельгийцев дух стойкости и сопротивления» – это, пожалуй, лишнее. Все-таки речь шла о военной операции: Черчилль в Антверпене не ограничился речью, которую он произнес на французском, а вызвал туда части морской пехоты. Как глава Адмиралтейства, ими он мог распоряжаться без согласования с армейским командованием.
Он был намерен защищать Антверпен до конца и даже предложил Асквиту свою отставку в обмен на получение командования обороной города. Премьер это предложение отклонил – он был согласен предоставить Бельгии храбрость Уинстона Черчилля в качестве, так сказать, экспортного займа, но расставаться с самым энергичным министром своего правительства не захотел.
Первый лорд Адмиралтейства был нужен ему на его обычном месте, во главе флота.
II
Флот Германии строился Тирпицем для того, чтобы Англия не посмела вступить в войну против Германии. B решении этой своей главной задачи Тирпиц потерпел поражение еще до того, как был сделан первый выстрел – Англия вступила в войну.
Дела пошли совсем не так, как предполагали адмиралы германского Морского штаба.
Флот Англии строился для генерального сражения с флотом Германии. Английские дредноуты располагали самым быстрым ходом для кораблей своего класса и самыми мощными в мире орудиями. Все, что только можно было сделать, чтобы английский флот получил наилучшие условия для того, чтобы настичь и уничтожить врага, было сделано.
Но враг не вышел в море, а добраться до него в его укрепленных гаванях было невозможно.
У германских адмиралов хватало и отваги, и решимости, но они намеревались вступить в сражение, имея максимальные шансы на победу. Они исходили из того, что англичане прибегнут к их испытанной веками стратегии так называемой «ближней блокады». Со времен Нельсона английский флот в случае войны подходил к портам противника и закрывал их, предоставляя врагу выбор между бездействием, отдававшим открытое море в полное распоряжение Великобритании, и сражением, в котором флот, осмелившийся выйти на поединок с английскими эскадрами, попросту уничтожался. Тирпиц строил корабли, исходя из концепции «созданиятретьей возможности» – морского сражения, в котором английский флот в сражении понес бы такие потери, при которых утратил бы господство на морях при любом исходе сражения.
Поэтому германские корабли строились в соответствии с известной максимой Тирпица: «Главное назначение военнoго корабля – не тонуть».
Скорость была важна, но не первостепенно важна. Мощь артиллерии требовалась в высшей степени серьезнaя, но и она не имела безусловнoго приоритета. Главным было – не тонуть, и поэтому прочность брони была максимально возможной, внутренние отсеки разделены на множество разделенных и водонепроницаемых ячеек, а при обучении команды особое внимание уделялось мерам по обеспечению живучести корабля. При таких условиях бой вблизи от родных берегов считался наиболее выгодным – подбитый корабль имел бы максимальные шансы добраться до гавани, и нехватка скорости ему бы в этом не особо помешала. Напротив, бой вдали от своих портов представлялся опасным – более быстрый противник мог отрезать путь к отступлению и вынудить к бою, насмерть и до конца.
Английские корабли, однако, вблизи Киля и не показывались, и от ведения «ближней блокады» англичане отказались – драться флоту, созданному Тирпицем, было не с кем.
Почему же так получилось? Неужели наследникам Нельсона не хватало предприимчивости и отваги? Конечно же, это было не так – того количества драчливости, которое имелось, например, у Первого Лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля, легко хватило бы и на троих.
Однако, помимо агрессивного стремления к нападению, британские адмиралы располагали еще и рассудком – холодным и рациональным. Они рассудили, что времена парусного флота прошли. Парусные суда могли месяцами дрейфовать в море вблизи от неприятельских портов, закрывая врагу выход в море. Паровые жe суда нуждались в топливе и в периодическом ремонте.
Периодическая отправка кораблей в свои порты на профилактический ремонт и перезагрузку топлива неизбежно влекла за собой временное ослабление блокирующего флота и предоставляла противнику инициативу в выборе дня сражения – он безусловно не стал бы нападать на английский флот в тот момент, когда он был в полном составе, зато немедленно напал бы на него тогда, когда его лучшие корабли были бы вынуждены уйти в свои базы.
К тому же крейсирование вблизи германских берегов было попросту опасно: всегда существовал риск нарваться на мину или на подводную лодку, которые в то время считались непригодными к действиям в открытом море, но зато прекрасным оружием для обороны гаваней.
Исходя из всех этих соображений была избрана стратегия «дальней блокады» – флот размещался далеко, на базе Скопа Флоу на Оркнейских островах, y северной оконечности Шотландии. Таким образом, перед германским военным флотом открывалась возможность выйти в Северное море и повернyть либо на север – навстречу английскому флоту, либо на запад, к Ла-Маншу. В этом случае английский флот выходил в море и отрезал противнику дорогу к возвращению – опять-таки вынуждая его к сражению.
И в результате к концу 1914 года в военно-морской войне образовалась патовая ситуация: и германский, и английский флот были отделены от противника всем пространством Северного моря и из своих баз главными силами не выходили.
Разумеется, последним человеком на свете, которого такое положение дел устраивало, был Уинстон Черчилль, Первый лорд Адмиралтейства Великобритании.
III
Прежде всего он собирался заставить немцев выйти из гавани и с этой целью собирался захватить тот или иной остров у побережья Голландии для устройства на нем передовой базы английского флота. Разумный аргумент, сводящийся к тому, что Голландия в войне не участвует и остается нейтральной, он сперва отвергал как несущественный, а потом стал использовать как дополнительный довод в пользу его предложения – по его мнению, это должно было подтолкнуть Голландию к тому, чтобы стать на сторону союзников. Почему при этом Голландия встанет на сторону именно союзников, а не Германии, он не пояснял. Его коллеги из штаба флота – сначала Баттенберг, а потом и сменивший его адмирал Фишер – предложения эти неизменно отвергали, ссылаясь на то, что они и непрактичны, и трудноосуществимы, что энтузиазма Первого лорда не уменьшало.
Энергия у него била через край, и он брался за самые неожиданные проекты. Когда его вниманию предложили идею помещать на трактор некую бронированную будку с установленным в ней пулеметом для прорыва проволочных заграждений, он загорелся и переправил ее Китченеру для рассмотрения. Тот ее одобрил и передал в особый комитет – опять для рассмотрения. Там она и застряла.
Когда через пару месяцев Черчиллю попалась та же идея, но уже в улучшенном виде – трактор предлагалось брать не в изначальном, чисто сельскохозяйственном виде, а с улучшениями, позвoляющими ему преодолевать траншеи, Черчилль не повторил ошибку с привлечением к делу армии, а взялся решать задачу силами Адмиралтейства. Он немедленно выделил из доверенных ему фондов 70 тысяч фунтов на разработку идеи и создал бюро для создания чертежей и постройки прототипов. Проект был засекречен под именем «Water Carriers for Russia» – «Перевозчики воды для России», или в аббревиатуре «WC», что потом стало трактоваться как «Баки для воды» – «Water Tanks», a вскоре было сокращено до простого слова «танки».
Слову этому в будущем было суждено стать наименованием для нового оружия, перевернувшего все военные теории, но это все – в будущем. А пока нетерпеливый Уинстон Черчилль непрестанно интересовался тем, как продвигаются планы постройки его «сухопутных линкоров», как он их называл.
Тем временем Китченер обратился к нему с запросом: не может ли флот сделать что-нибудь против Турции, желательно в районе Дарданелл?
Дело было в том, что Турция вступила в союз с Германией и Австро-Венгрией и теперь вела боевые действия на Кавказе против России, союзницы Англии. Русские хотели бы отвлечь часть турецких сил от их фронта, и морская демонстрация недалеко от турецкой столицы могла бы в этом отношении помочь.
Черчиллю идея понравилась – британский флот все еще имел в своем составе старые корабли, броненосцы додредноутнoго типа, которые в бою против германского флота были бы только обузой. Почему бы не использовать их для атаки на Константинополь? Если добавить к обстрелу еще и высадку десантов, то это может вообще выбить Турцию из войны и открыть проливы, что означало получение неисчислимых выгод для коалиции – например, открывалась прямая линия материального снабжения России, армии которой в начале 1915 года имели очень много солдат, но очень мало снарядов.
Но помимо улучшения снабжения уже существующей союзницы прорыв на Балканах мог означать и привлечение на сторону коалиции новых стран, Греции и Румынии, и перенесение военных действий в союзе с русскими в устье Дуная, что могло выбить из войны Австрию и, кто знает, вообще могло решить исход войны?
Однако Первый Лорд Адмиралтейства проявил не свойственную ему обычно осмотрительность и запросил мнение Первого морского лорда (начальника штаба ВМС) адмирала Фишерa. Тот ответил, что идея превосходна и что ее можно еще и улучшить. Новейший английский линкор «Queen Elizabeth», вооруженный теми самыми 15-дюймовыми орудиями, которые Черчилль на свой страх и риск пробил как основное вооружение нового поколения английских линкоров, должен был проводить тестовые стрельбы в районе Гибралтара.
Почему бы ему не пострелять для практики по фортам Дарданелл?
IV
В одном из последних своих писем к Венеции Стенли Асквит пишет, что получил послание от совершеннейшей психопатки. Письмо было одним из последних, потому что мисс Стенли, подумав, сочла, что секретарь Асквита, Эдвин Монтегью, и собой хорош, и умен, и богат, и влюблен в нее просто неистово – и коли так, то почему бы ей не выйти за него замуж? Так она и сделала, а Герберту Асквиту, премьер-министру Великобритании, дала отставку и писать ей в дальнейшем запретила. Он был страшно огорчен.
Что же до «совершеннейшей психопатки», то ею была кузина Венеции Клементина Черчилль. Она написала премьеру, что если он выгонит ее мужа, Уинстона, из возглавляемого им кабинета министров, то он ослабит и свое правительство, и свою коалицию в парламенте, и добавляла:
«Уинстон в ваших глазах и в глазах тех, с кем он вынужден работать, возможно, имеет недостатки, но у него есть качества, которыми мало кто из теперешних или будущих членов вашего кабинета могут похвастаться: силу, воображение и решимость. Если вы отошлете его прочь, туда, где он не будет сражаться, вы бесполезно растратите ценнейший военный материал и нанесете ущерб нашей стране».
Письмо это, конечно, было недипломатичнo до предела, но, говоря совершенно объективно, это была не истерика влюбленной женщины, а чистая правда.
Уинстон Черчилль в школе учился отвратительно, а уж латынь знал и вовсе плохо, но по крайней мере одному древнеримскому правилу – «Что делаешь – делай» – следовал свято. Придя к выводу, что атака на Дарданеллы может оказаться решающей для исхода войны, он взялся за ее осуществление со всем присущим ему пылом и со всей положенной важному делу серьезностью.
Проблема, однако, заключалась в том, что операция эта должна была быть комбинированной, с участием как армии, так и флота, и при этом обе стороны считали, что ответственность за успех несет другая сторона.
20 февраля 1915 года Черчилль написал Китченеру письмо с запросом на использование 29-й британской дивизии для десанта. В нее входило 18 тысяч солдат, в Египте имелось 30 тысяч австралийцев, и 8500 солдат из так называемой «Королевской Военно-Морской дивизии» (Royal Naval Division) он уже направил в Восточное Средиземноморье своей властью. Кроме того, Черчилль рассчитывал выколотить одну дивизию у французов, что дало бы еще 18 000 человек.
Китченер ему отказал. А в меморандуме Асквиту объяснил свой отказ тем, что дивизия ему пригодится в другом месте, а турки поднимут руки вверх сразу после бомбардировки с моря, и австралийцам останется просто прокатиться по морю из Египта в Стамбул.
Делать было нечего, и Черчилль велел адмиралу Гардену начинать бомбардировку, уверив его, что «армия последует вслед за ним вскоре после достижения им первых успехов», а покуда просил остерегаться мин и приложил к предостережению подробные инструкции, объясняющие, как это надо делать. Инструкции были подготовлены технической службой Адмиралтейства.
28 февраля 1915 года Черчилль узнал из письма русского главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича, что, как только адмирал Гарден прорвется через Дарданеллы, Россия вышлет к Константинополю корпус числом в 47 тысяч человек. А дальше Великий князь объявил, что «Россия не допустит греческой оккупации Константинополя» – как раз в тот момент, когда англичане уговаривали греков примкнуть к нападению на город.
10 марта Китченер, ко всеобщему изумлению, сказал, что 29-я дивизия ему больше не нужна. Тем временем разведка сообщила, что на фортах Дарданелл серьезная нехватка снарядов и новые запасы подвезут из Германии только через пару недель.
Адмирал Фишер был твердо уверен в успехе, призывал начинать немедля и собирался срочно отбыть к эскадре сам, чтобы лично командовать взятием Дарданелл, – его насилу отговорили. Aдмирал Гарден сообщил Черчиллю телеграммой, что после подавления артиллерии фортов мины особой проблемы не представят. 12 марта генерал Гамильтон, командующий десантом, выехал из Лондона во Францию, а оттуда – в Марсель. Там его ждал военный корабль – Черчилль снабдил его быстрым крейсером для сокращения времени на пути в Александрию.
Он был в затруднительном положении – флот в лице Черчилля требовал от него быстрой атаки всеми силами, а армия в лице Китченера призывала к осторожности и «к продуманным действиям – не спеша».