75
Таким образом, якобы проявленная германской дипломатией осенью 1938 г. инициатива, на которую указывают И. Фляйшхауэр и Л. Безыменский, была всего лишь продолжением давно и не без успеха продвигавшихся экономических переговоров между двумя странами.
Как уже было сказано, эти ученые в качестве «двигателя» инициативы германских дипломатов, «общего знаменателя» называют их убежденность в невозможности для Германии вести войну на два фронта. Однако, во-первых, поздней осенью 1938 г., каковой И. Фляйшхауэр датирует инициативу германских дипломатов, такой перспективы для Германии еще не существовало. Во-вторых, говоря об инициативе политического сближения Германии и СССР, имеют в виду так называемый «план Шуленбурга», предусматривавший содействие Германии урегулированию японо-советских отношений, гарантию независимости Прибалтийских стран, предложение советскому правительству заключить с Германией пакт о ненападении и широкое торговое соглашение
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
И. Фляйшхауэр утверждает, однако, что секретный дополнительный протокол исходил от германской стороны
86
87
88
89
А. П.90
91
В начале 1990-х гг. бывший помощник наркоминдел СССР В. Н. Павлов, переводивший на всех встречах Сталина и Молотова с Риббентропом, приподнял завесу секретности над этими переговорами. Добавив, что в это «вообще трудно поверить», он рассказал буквально следующее: «Инициатива создания и подписания секретного протокола исходила не с немецкой, а с нашей стороны… Риббентроп привез только текст основного договора (как видим, это подтверждает однозначность процитированного И. Фляйшхауэр высказывания Риббентропа и опровергает выстроенные немецким ученым на нем выводы об авторстве протокола. – А. П.). Сталин, Молотов обсудили его, внесли поправки. Сталин вдруг заявил: «К этому договору необходимы дополнительные соглашения, о которых мы ничего нигде публиковать не будем». Сталин, понимая, что ради спокойного тыла Гитлер пойдет на любые уступки, тут же изложил эти дополнительные условия… В кабинете Сталина был составлен секретный дополнительный протокол. Его отредактировали, отпечатали и подписали. Сталин несколько раз подчеркнул, что это сугубо секретное соглашение никем и нигде не должно быть разглашено»
92
Рассказ Павлова подтверждает то, о чем сказал обвиняемый Риббентроп в своем последнем слове на Нюрнбергском процессе: «Когда я приехал в Москву в 1939 г. к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта в рамках пакта Бриана-Келлога, а дал понять, что если он не получит половину Польши и Прибалтийские страны еще без Литвы с портом Либава, то я могу сразу же вылетать назад»
93
Советское руководство настолько увлеклось идеей создания секретных протоколов
94
95
Следует отметить также, что об инициативе со стороны германских дипломатов к моменту появления «плана Шуленбурга» уже не может быть и речи, ибо сама д-р Фляйшхауэр признает, что после утверждения германским руководством плана «Вайс» – плана нападения на Польшу – «инициатива германской дипломатии» быстро стала перекрываться инициативой Гитлера, заинтересованного в политической изоляции Польши для успешного осуществления намеченной против нее военной кампании
96
Поэтому целью приглашений к переговорам со стороны Германии было в первую очередь не допустить заключения трехстороннего соглашения между СССР, Англией и Францией, гарантировавшего безопасность Польше
97
98
99
И. Фляйшхауэр указывает также, что к сотрудничеству с СССР Гитлера толкало и ведомство Геринга, курировавшего выполнение германского четырехлетнего плана
100
На достижение первоочередной из названных целей высшего германского руководства было направлено неоднократное вмешательство Германии в трехсторонние переговоры как раз на критических стадиях последних
101
102
В ответ Сталин дал свое принципиальное согласие
103
Как видим, эти факты опровергают традиционное в советской историографии
104
105
106
Из исследователей этой проблематики лишь М. И. Семиряга
107
108
109
Одной из причин провала переговоров военных миссий трех держав советские историки (и эта позиция опять же прозвучала в Сообщении Комиссии Съезда народных депутатов СССР) называют отсутствие согласия Польши на пропуск советских войск через ее территорию для того, чтобы они могли войти в соприкосновение с агрессором, так как летом 1939 г. СССР общей границы с Германией не имел. Польша такое согласие дать отказывалась.
Однако при этом забывается, что СССР и не пытался склонить правительство Польши к сотрудничеству, переуступив эту часть работы Лондону и Парижу. Между тем вопрос об обращении СССР для решения названной проблемы непосредственно к польскому руководству неоднократно ставился последним перед западными демократиями
110
111
С подписанием в Кремле 23 августа 1939 г. советско-германских соглашений желание Гитлера не допустить позитивного исхода англо-франко-советских переговоров и нейтрализовать СССР было исполнено.
Наконец, при всей заманчивости версии И. Фляйшхауэр и Л. Безыменского о том, что германские дипломаты вкладывали в уста советских собеседников больше, чем они могли сказать, трудно поверить в координацию действий всех чиновников германского министерства иностранных дел. Работа всех министерств германского государства находилась под жестким контролем Национал-социалистической партии, и все без исключения сотрудники подвергались проверкам, для чего указом Гитлера был создан специальный орган
112
113
114
В свете вышеизложенного согласиться с утверждением, будто «новая эра» в советско-германских отношениях – плод усилий исключительно германской дипломатии, не представляется возможным.
Сборник документов «Нацистско-советские отношения. 1939–1941», изданный госдепартаментом США в 1948 г.
115
116
117
118
По советской версии, отраженной в телеграмме Мерекалова в НКИД СССР, беседа преимущественно касалась советских заказов заводам «Шкода»
119
И. Фляйшхауэр утверждает, что активная роль в беседе 17 апреля принадлежала статс-секретарю, а не советскому полпреду
120
121
Однако немецкий историк никак не комментирует факт, который сама же и сообщает, а между тем он во многом подтверждает интерпретацию хода беседы, изложенную в меморандуме Вайцзеккера. Через десять дней после встречи Вайцзеккера с Мерекаловым свою запись этой беседы выслал в Москву по указанию М. Литвинова (изложение беседы А. Ф. Мерекаловым оставляло неясным ряд существенных для советского правительства вопросов) Г. А. Астахов, выполнявший во время встречи 17 апреля функции переводчика. Согласно записи Астахова, по предложению Вайцзеккера Мерекалов оказался в роли спрашивающего (так у кого же активная роль в диалоге: у того, кто задает вопросы, или у того, кто на них отвечает?), в результате чего разговор перешел на политические темы, в том числе тему советско-германских и германо-польских отношений
122
123
124
Вскоре после 17 апреля советские послы в европейских странах, в том числе А. Ф. Мерекалов, были вызваны в Москву на совещание к высшему партийному руководству. Мерекалов в Берлин не вернулся. Вместо него советское полпредство в Германии возглавил в ранге временного поверенного в делах Г. А. Астахов, считавшийся среди германских дипломатов активным сторонником оживления хороших в прошлом германо-советских связей в разных областях
125
Состоявшийся 9–11 января 1939 г. Пленум ЦК ВКП (б) в закрытой части своей работы сместил акценты международной политики СССР. Именно там Сталин дал понять, что отныне он берет бразды внешней политики в свои руки
126
Тремя месяцами позже, 10 марта, И. В. Сталин выступил на XVIII съезде партии с Отчетным докладом о работе ЦК ВКП (б)
127
128
129
130
С удовлетворением восприняли сталинский Отчетный доклад и в посольстве Германии в СССР. Так, И. Фляйшхауэр приводит слова германского военного атташе в советской столице Э. Кестринга, назвавшего сталинскую речь «исключительно мягкой, если не сказать доброжелательной» по отношению к Германии
131
132
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 мая 1939 г. народным комиссаром иностранных дел СССР был назначен В. М. Молотов, сохранивший при этом за собой пост председателя Совета народных комиссаров.
И. Фляйшхауэр пишет, что объяснение отставки Литвинова с поста наркоминдел возможно только после изучения советских документов
133
Не публиковавшийся в печати указ за подписью М. И. Калинина говорил об освобождении М. М. Литвинова от должности наркома ввиду того, что он занял «ошибочную позицию, в особенности в оценке политики Англии и Франции»
134
135
136
137
Американское посольство в Москве однозначно связало отставку Литвинова с изменением курса советской внешней политики. 4 мая 1939 г. временный поверенный в делах США в СССР А. Керк сообщал в Вашингтон: «Эта перемена может означать отход от принципа коллективной безопасности к установлению отношений с Германией в соответствии с указаниями, содержащимися в речи Сталина на XVIII съезде ВКП (б)…»
138
Еще в начале 1939 г. в Женеве М. М. Литвиновым в беседе с Наумом Гольдманом были сказаны следующие слова: если Гольдман «однажды прочтет в газетах о том, что он (Литвинов) ушел с поста министра иностранных дел, то это будет означать сближение между фашистской Германией и Советским Союзом и близкую войну»
139
Вслед за М. М. Литвиновым от занимаемых должностей были освобождены тесно связанные с его ориентированным преимущественно на сотрудничество с Англией и Францией, на участие в Лиге Наций дипломаты, а западный отдел НКИД был полностью реорганизован
140
Пришедшего на смену М. Литвинову В. М. Молотова, являвшегося фактически «вторым по положению лицом в партии и стране»
141
142
143
144
145
Итак, Г. А. Астахов возглавил советское полпредство в Берлине сразу после описанных событий.
Имея в виду обстоятельства назначения Астахова временным поверенным в делах СССР в Германии, сомнение вызывает версия С. А. Горлова о том, что Астахов, делая в адрес Германии многообещающие заявления от имени СССР, «непозволительно превышал свои полномочия», действовал на свой страх и риск
146
147
В пользу первого предположения говорят обстоятельства, предшествовавшие назначению Астахова главой советского полпредства в Берлине: январский Пленум ЦК ВКП (б), Отчетный доклад Сталина на XVIII партсъезде, смещение Литвинова и приход на его место Молотова. Последовавшие вслед за последним из перечисленных фактов репрессии и «чистки» в отношении сотрудников комиссариата по иностранным делам, воцарившаяся в связи с этим во внешнеполитическом ведомстве атмосфера исключали возможность какой бы то ни было «самодеятельности» советских дипломатов, пример которой С. А. Горлов видит в деятельности Г. А. Астахова.
В пользу второго предположения говорит безусловная секретность советско-германских переговоров (отсюда и выжидательная позиция советской стороны, фиксируемая многими исследователями: мог ли Советский Союз, учитывая проводившиеся им параллельно переговоры с Англией и Францией, направленные против той же Германии, проявлять излишнюю инициативу на тайных переговорах с германскими представителями?) и наработанный в 1921–1933 и 1936–1938 гг. опыт подобного рода обмена информацией: тайные службы обеих стран не прерывали контактов. Однако, поскольку никаких документов, подтверждающих вторую гипотезу, до настоящего времени неизвестно, а также учитывая анализ всех изложенных обстоятельств, наиболее реальным представляется первое предположение: заранее проведенный московским руководством инструктаж Астахова.
Уже через два дня после смещения М. М. Литвинова, 5 мая 1939 г., заведующий Восточно-Европейской референтурой отдела экономической политики МИД Германии Ю. Шнурре сообщил Г. А. Астахову, что германское правительство согласно, чтобы заводы «Шкода» выполнили советские заказы
148
Итак, взяв за основу в поиске ответа на вопрос: кто сделал официальный первый шаг, приглашение к урегулированию советско-германских политических отношений – чисто хронологическое развитие событий и учитывая все ранее изложенное, с уверенностью можно констатировать, что инициатором сближения Германии и Советского Союза выступило советское руководство (ему же принадлежит авторство формы советско-германских соглашений). Указание на то, что путь к пакту Молотова – Риббентропа был обозначен в марте 1939 г. на XVIII съезде партии, содержалось в сообщении о ратификации советско-германского договора о ненападении, с которым В. М. Молотов выступил на заседании Верховного Совета СССР 31 августа 1939 г. Все свои рассуждения о договоре Молотов построил именно на мартовском Отчетном докладе Сталина о работе ЦК ВКП (б), опустив ту часть речи, где говорилось, что Советский Союз поддержит страны, ставшие жертвами агрессии. Молотов, подчеркнув, что советское руководство всегда стремилось и давно «считало желательным сделать дальнейший шаг вперед в улучшении политических отношений с Германией», дожидаясь лишь ответного желания германского правительства изменить свою внешнюю политику в сторону улучшения отношений с СССР, сказал, что еще в марте Сталин «поставил вопрос о возможности других, невраждебных, добрососедских отношений между Германией и СССР»: Гитлеру дали ясно понять, что, если он протянет Сталину руку, то ее примут. «Теперь видно, – добавил Молотов, – что в Германии правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы»
149
Выступая в германском рейхстаге 1 сентября 1939 г., Гитлер, коснувшись ратификации советско-германского пакта, заявил, что он «может присоединиться к каждому слову, которое сказал народный комиссар по иностранным делам Молотов в связи с этим»
150
Таким образом, рассматривать сообщение Молотова от 31 августа 1939 г. лишь как «намек» на взаимосвязь мартовского выступления Сталина с последующим переломом в развитии политических отношений Германии и СССР, подобно тому как это делает И. Фляйшхауэр
151
152
Главным аргументом, выдвигаемым И. Фляйшхауэр против того, что И. В. Сталиным на XVIII съезде ВКП (б) была продемонстрирована внешнеполитическая открытость в отношении Германии, является неясность (с точки зрения И. Фляйшхауэр) вопроса, «зачем ему это нужно было делать»
153
Все, о чем шла речь выше, свидетельствует: Сталин фактически способствовал приходу Гитлера к власти, поддерживал его усилия по разжиганию войны в Европе, с которой советское руководство связывало успех мирового революционного движения. Сталин, стоявший у руля тайного сотрудничества СССР и Германии в 1921–1933 гг., желал продолжить его и с Германией Гитлера (анализ выступлений Сталина на XVII и XVIII съездах ВКП (б). Именно советская сторона явилась автором как договора о ненападении, так и секретного дополнительного протокола. В 1939 г., в опасной ситуации «уже идущей второй империалистической войны», Сталин разглядел шанс для победы отложенной в 1925 г. на неопределенный срок мировой революции. Поэтому-то следует согласиться с версией Виктора Суворова о том, что политические соглашения с Германией были нужны Сталину, чтобы руками Гитлера как «Ледокола революции» разгромить и ослабить Европу, в том числе и Германию, и ввести на территории ослабленных войной стран свежие советские армии, увеличить число советских социалистических республик, приблизить заветную цель всех большевистских лидеров – сделать планету «красной».