– Минутку, Дан!
Епископ, заскочив в каморку, где меня заковывали в кандалы, прихватил оттуда короткий молот, большие клещи и пару зубил. Предусмотрительный.
Инструменты пригодились почти в тот же миг: слив для нечистот оказался слишком маленьким. Благо пол здесь был деревянный и против железа доски продержались недолго. Расширив отверстие, епископ ловко скользнул во тьму, с шумом брякнулся в воду (надеюсь, что в воду), приглушенно доложил:
– Дан, прыгайте. И факел не бросайте – здесь очень темно.
Из отверстия дохнуло столь мощным смрадом, что у меня чуть колени не подогнулись. В тюрьме пахло, конечно, не розами, но теперь я так не считал – все познается в сравнении. Покосился на горящий факел. Боязно. Будто в метановый резервуар прыгать собрался. Как бы не рвануло.
Позади, после особенно сильного удара по двери, зазвенели железными предметами, заорали в десятки глоток. Похоже, началась драка.
Мысленно пожелав разбойникам успехов, я задержал дыхание и сиганул вниз. Посадка вышла мягкой, по пояс уйдя в нечистоты, удержался на ногах.
* * *
Взрыва не случилось, но не потому, что концентрация газов здесь была слишком низкой. Наоборот, они из подземелья вытеснили весь кислород – факел погас почти сразу. Чадяще тлел, не освещая ничего, кроме себя. Как мы в этом смраде сразу не задохнулись, ума не приложу.
Уж лучше бы взрыв. Пусть все на воздух взлетит, вместе с городом. Весь город: с королем, тюремщиками и – обязательно – с инквизиторами. Особенно это касается Цавуса. Хорька…
Не будь Конфидуса, я сдох бы. Еретик чувствовал себя здесь столь же уверенно, как в родном храме. Левой рукой придерживаясь за стену галереи, упрямо продвигался непонятно куда. Оставалось надеяться, что он понимает, как следует себя вести в подобных местах.
Время от времени мы падали, спотыкаясь или цепляясь цепями за различные препятствия. На дне часто встречались камни и неидентифицируемые предметы; на поверхности – коряги, какие-то трухлявые доски, плавучие островки из веток и разного хлама. Один раз наткнулись на что-то, похожее на труп. Надеюсь, тело было звериным – освещения от факела недостаточно для уверенного определения.
Человек привыкает ко всему, вот и я быстро перестал обращать внимание на нестерпимую вонь. Но организм не обманешь, дышать становилось все труднее, а ноги подкашивались. Кислорода здесь и впрямь было маловато – галерея глухая, без отдушин.
– Конфидус, если мы здесь надолго задержимся, то не выберемся. Задохнемся.
– Знаю, Дан, знаю. Иду по течению. Оно слабое, но куда-нибудь да выведет. Потерпите, обязательно выберемся.
Дыхание сперло так, что в ушах начало звенеть. Факел продолжал тлеть, но света его я уже не различал. Эта канализация бесконечна. Зря я назвал столицу маленьким городом, в маленьком городе не наберется жителей, чтобы столь грандиозно нагадить.
Епископ вдруг остановился, почти без всплеска погрузился в вонючую жижу. У меня хватило сил догадаться, что он вырубился. Я на миг даже возгордился, что все еще держусь на ногах, а он нет. Затем приступил к спасательной операции: бросил бесполезный факел, нащупал на дне тело спутника, поднял, потащил за собой.
Куда идти, непонятно, но зато понятно, что долго это не продолжится, я и сам-то на грани обморока, да и лишний груз не в помощь. Бросить епископа? Ну уж нет, помирать, так вместе.
В моей ситуации вроде бы положено направляться на юг под гимн беглых урок «По тундре, по железной дороге, где мчится курьерский Воркута – Ленинград», но знать не знаю, где в этой клоаке юг, да и слова песни наверняка перевру безбожно. И вообще не до песен, если откровенно…
Все, сейчас сам упаду. Хриплю из отчаянного упрямства. Пусть вокруг меня не наблюдается морских волн, но, раз уж деваться некуда, погибать надо подобно «Варягу». И пусть я не пустил ко дну ни одного «японца», пусть сгорят последние крохи кислорода в легких, но останусь под флагом:
«…Мы теперь на свободе, о которой мечтали, о которой так много в лагерях говорят. Перед нами раскрыты необъятные дали…»[3]
На последней строке не удержался, упал в смрадную жижу, с трудом приподнялся и встрепенулся, ощутив на мокром лице холодящий ветерок. Не сказать, чтобы он принес ароматы цветущей сирени, но обнадежило дважды: во-первых, это явный признак связи с поверхностью; во-вторых, свидетельство бокового хода. Пока что галерея шла прямо, без ответвлений. Хотя в последнем не уверен, в этом мраке и смраде можно слона не заметить.
Идти дальше или свернуть? Сквозняк обнадеживает. Свернул.
Новая галерея была узкой – я то и дело задевал правым боком за стену, а слева постоянно цеплялось тело епископа. Надеюсь, он еще жив. Почему сам на ногах до сих пор, старался не думать, бонусам в такой ситуации надо радоваться без анализа.
Споткнувшись об очередное препятствие, едва не упал. Нет, это не камень и не коряга. Похоже на начало лестницы. Шаг за шагом, вверх, через силу, через «не могу».
Призрачный свет впереди. Звездное небо! Последние шаги, выбираюсь на поверхность. Какие-то тележки, бочки, стены вокруг. Похоже на хозяйственный двор. Людей нет, и это к лучшему, нам свидетели вообще ни к чему.
Осторожно уложив тело епископа на землю, обессиленно присел, привалился к тележному колесу. Отдых, долгожданный отдых.
Глава 4
«Я мстю, и мстя моя страшна»
Так бы и валялся до утра, бездумно таращась в стену, но благостное ничегонеделание разрушили. Епископ на свежем воздухе быстро пришел в себя и не стал предаваться праздности: заворочался, приподнялся, внимательно изучил окрестности и лишь затем тихо сообщил:
– Дан, мы в ограде золотарей выбрались, и это большая удача. Сюда и днем не очень любят заглядывать, а ночью даже за большие деньги никто не зайдет. Стена вон городская в двух шагах, а за ней кладбище старое, где еще до нашествия тьмы хоронить начали. Нехорошее место, не говоря уже о том, что вонь несусветная от всего этого хозяйства.
– Кому вонь, а мне фиалками пахнет…
– Вы правы: в сравнении с тем, что мы пережили под землей, и впрямь аромат райских цветов.
– Конфидус, вы, я так понимаю, хорошо знаете город, раз даже с владениями золотарей знакомы?
– Да, доводилось здесь службу нести, юнцом. Все, что вблизи стен, знаю прекрасно, хоть глаза завязывай.
– Расскажите тогда подробнее, что здесь и где.
– Вон стена новая, за ней то самое кладбище. За кладбищем старые валы, и не живет там никто. Там вывод изо рва – грязное место. На стене дозорных много, а на валах только патрули редкие. Вон там, дальше, квартал кожевников – вдоль стены тянется, а в другую сторону, тоже у стены, сыроварня раньше была, а сейчас не знаю что. Наверное, все равно сыроварня, в этом квартале все, что есть в городе вонючее, собрали в одну кучу. Дальше, уже к центру, три здания поднимаются – видите, два из них чернеют? То, что левое, – тюрьма, откуда мы только что сбежали. За ней, чуть дальше, церковная канцелярия с темницами в подвале – там вас и держали. Но отсюда ее не разглядеть. Тот дом, что посредине, исправительный, там ночуют бедолаги вроде осужденных недоимщиков. Днем их на работы отпускают, а на ночь запирают. Ну а крайний справа, самый высокий, это обитель ордена карающих – логово Хорька. Интересно, почему они выбрали для себя самое вонючее место в городе? Думаете, чтобы к тюрьмам поближе быть? А я вот не думаю, неспроста это. Хорьки, они, знаете ли, пахнут вовсе не фиалками, привычка сработала. Дан, я потерял молот и зубила. И клещи. Это плохо – через стену и без цепей-то нелегко перебраться. Думаю, лучше всего опять спуститься в траншею и найти ход к выводу в ров. Он где-то дальше должен быть. В таких ходах решетки ставятся на выходах, но вряд ли за ними следят серьезно. Думаю, прогнили они, годами в нечистотах вымокая. Разломаем с божьей помощью. Главное, не задохнуться в этом смраде. Дан? Куда вы так уставились?
– Конфидус, я мысленно прикинул, где проходит основная галерея, из которой вас сюда вытащил. Если не ошибаюсь, мы пропустили ответвление, что вело вправо, ведь в исправительном доме тоже должны быть уборные? А за ним – обитель карающих, следующий ход по правой стороне должен вывести к ней.
– Дан! Вы о чем вообще думаете! Мы в цепях и на ногах еле стоим! В тюрьме переполох, нас вот-вот начнут искать! А может, уже начали, шум оттуда доносится! А вы… Дан! Да ведь там пожар!
Я без интереса покосился в сторону продолговатой громады тюремного здания. И впрямь блики огня в паре окон сверкают, и шумят все сильнее.
– Похоже, из-за нас пожар-то.
– Дан, за поджог обычно в кипятке варят, а то и похуже чего придумывают.
– А за побег из колодок что дают?
– Лучше ночью про такое не вспоминать. Дан, бежать надо! За город! Есть у меня на западном перекрестке человек верный. Нет, не иридианин. Он в моем отряде воевал, пока руку не потерял. Собрали мы ему тогда денег, и трактир он придорожный открыл. Добро помнит, хороший человек. Поможет. Лишь бы не умер, лет пять о нем ничего не слыхивал. Дан, да прекратите вы на нору Хорька таращиться! О деле думайте!
– Конфидус, идите к своему товарищу один.
– А вы?!
– Объясните, как его найти, и я догоню. Наверное…
– Что вы задумали?!
– Я кое-что обещал Цавусу, а слово свое я держу. И Зеленого надо найти. Хорек должен про него знать. Так что придется к нему заглянуть.
– Да вы спятили! Да…
– Я все знаю! – резко перебил еретика. – И про цепи помню, и про усталость, и про кипяток, и про погоню. Хотя вряд ли кто-то рискнет повторить наш путь. Конфидус, на инквизитора я еще могу махнуть рукой, а на Зеленого нет. Кто знает, где он и что с ним. Он меня выручал не раз, и я его не брошу. Привязался к нему… Скажите лучше: у карающих хорошая охрана?
– Да зачем она им нужна?! Кто рискнет к ним лезть?! Ох я и глупец! О чем говорю! Дан, да вы будто на десять лет постарели! Еле дышите! Куда вам в драку лезть?! Потом найдете свою птицу, о себе подумайте!
– Когда найду, тогда и подумаю. Расскажите, как разыскать вашего трактирщика.
– Не расскажу! Не отпущу я вас одного, вместе пойдем.
– Зачем идти на такой риск вдвоем?
– Вы не раз выручали меня, а главное, паству мою. Да и Хорек у меня тоже не в любимчиках. Хотелось бы с ним посчитаться…
– А как же – «не обижай ближнего»?
– Я сегодня столько нагрешил, что одним грехом больше или меньше, разницы нет. Да и карающие, как по мне, вообще не люди – та же погань, если не хуже.
– По улице нам не пройти, там народ бегает…
– Суматоха. Пожар. Ох и вариться нам в кипятке!
– Под землей пройдем. Надеюсь, ход под дом действительно найдется.
– Конечно найдется. Инквизиторы простые смертные, с простыми человеческими слабостями. Гадят они как обычные люди, значит, нужники у них имеются. Ходы к ним, для удобства чистки, широкие делаются, к тому же мы в последние дни не очень-то растолстели – пройдем. Знаете, Дан, теперь я уже почти не сомневаюсь, что тьма вами не завладела. Перерожденные на такую глупость попросту не способны. Ох и удумали вы, ох и удумали…
– Отдохнули? Нет? Без разницы – нам пора. До рассвета еще далеко, но не стоит терять время.
* * *
Мои предположения оправдались – по правой стороне действительно нашелся узкий ход. Закончился он тупиком, но многоопытный епископ по каким-то лишь ему заметным признакам определил, что мы оказались точно под полом уборной. Стены отвесные, высота приличная, лестниц и веревок у нас не было. Но пара неглупых людей в состоянии найти выход из такой ситуации, и после череды падений до потолка мы добрались – очень выручил штырь на цепи.
Далее Конфидус помог мне пролезть в отверстие с неблагозвучным названием – такие принято вырезать в полах нужников. На этом этапе возникло первое непредвиденное осложнение. Старый слуга, обитавший неподалеку от уборной, услышал устроенный нами шум. Вместо того чтобы перевернуться на другой бок и попытаться досмотреть прерванный сон, он, движимый воспалившимся маразмом, поднялся и, держа в одной руке свечу, а в другой – кочергу с деревянной рукоятью, направился взглянуть на источник подозрительных звуков. Застукал он меня в крайне неудачный момент, когда я окончательно еще не выбрался, а назад удрать не мог, так как за ноги настойчиво выталкивал епископ.
Кочергой по голове я не заработал. Неизвестно, о чем подумал бедолага, увидев, что из зловонного подземелья в уютный мирок спящего оплота инквизиции выбирается победитель кастинга на главную роль в шедевральном триллере «Человек-говно из ада каннибалов», но ни малейшей агрессии не проявил. Просто уронил свечу, схватился за сердце, попятился назад, уперся спиной в стену и расслабленно сполз на пол. Впечатлительный оказался.
Подняв жировую свечу, которая, к счастью, не погасла, и убедившись, что больше сортирными тайнами никто не интересуется, я помог выбраться епископу. Тот первым делом бросился к старику:
– Дан, что вы с ним сделали!
Моральные метания этого еретика начали доставать. То он рвется самолично расчленить Цавуса за многочисленные старые грехи, то трясется из-за обморочного старикана. Мне сейчас нужнее головорез, а не святоша-непротивленец, но Конфидус это отказывается понимать. Ведь умеет делать дело, когда припечет. Достаточно вспомнить последний день похода и бой у брода – рубил там за четверых.
Эх, религия, опиум для народа…
– Да я его пальцем не трогал.
– А почему он тогда без памяти лежит?
– Увидел, как я из очка выбираюсь.
– И что?
– И то! Вы посмотрите на меня и подумайте, отчего люди, увидев такое прекрасное создание в своей уборной, сознание теряют.
– Да уж… Извините, Дан, но вид у вас…
– У вас ничуть не лучше, а уж про вонь даже не хочу говорить.
– Понимаю…
– Мы болтать будем или попробуем найти Цавуса?
– Может, сперва попробуем привести старика в чувство, и он нам все расскажет?
– Если он при виде одного меня штаны намочил, что будет, когда вдвоем нас увидит?
– Ваша правда, пойдемте. Надеюсь, он очнется сам. В таком возрасте испуг опасен для сердца.
– Вы кочергу лучше прихватите… пригодится.
Епископ послушался, бормоча под нос молитвы на тему неминуемой перспективы вот-вот заработать новую порцию грехов, а я уверенно направился к двери.
Странное дело, даже ноги слушаются отлично. Болят только, но к боли привык уже. Не думаю, что мне легче стало, скорее наоборот. Организм, похоже, понял, что наступает «последний парад», и отдает все резервы. До остатка. Мне бы отдохнуть и поесть, причем немедленно, иначе отключусь, будто старик этот, и не очнусь, даже когда начнут в кипятке варить.
Коридор, распахнутая дверь. Осторожно в нее заглядываю: узкая каморка с лежанкой и какими-то длинными полками, занавешенными рогожей. Обиталище слуги. Обернулся к епископу:
– Дом какой-то странный – стены кругом загибаются. На башню похоже.
– Это и есть башня, она от старой стены уцелела. Карающие ее привели в порядок, приспособив под жилье. Думаю, Цавус наверху, но один он там или нет? У карающих все не как у людей: то толпами в городе торчат, то никого не увидишь. Шастают по всей стране. Если у них сейчас здесь сборище, то нам не поздоровится.
– Кроме Цавуса, в тюрьме никого из их братии не видел.
– Это ничего не доказывает. Хорек просто самолично решил стражем заниматься, так что остальным без надобности к вам ходить было.
Перспектива наткнуться на толпу инквизиторов не вдохновляла, но и отступать я не хотел. Видимо, от лишений мозг начал работать с перебоями, в здравом уме я плюнул бы и на Хорька, и даже на Зеленого. В первую очередь себя спасать надо…
– Конфидус, в доме очень тихо. Если их здесь много, то, наверное, спят. Осмотрим потихоньку все.
– Проснутся, от вони нашей проснутся. – Еретик был настроен пессимистически.
Не тратя время на пустые разговоры, я принялся изучать первый этаж. Кухня, на пороге которой желудок скрутило судорогой от ароматов пищи; кладовка; чулан, забитый хламом по самую дверь; большая полукруглая трапезная, заставленная столами и лавками; запертая на замок дверь, окованная железом. Везде темно и безлюдно. Далее коридор, заворачивая, вывел к началу винтовой лестницы.