Милославский вернулся из поездки большим поклонником всего голландского, он был в восторге от голландских офицеров и старался подражать голландским купцам. Как и Морозов, он увлекся предпринимательством, стал заниматься выжигом поташа и построил доменный завод. По свидетельству Олеария, Милославский «неоднократно являлся к Морозову… и прилежно ухаживал за ним», и Морозов «ради его угодливости очень его полюбил».[159] У Милославского было две дочери-красавицы, и Морозов предложил сосватать одну из них царю, а на другой должен был жениться он сам. Этот хитроумный план увенчался блестящим успехом: друзья, Морозов и Милославский, одновременно стали родственниками Алексея Михайловича, а новая царица Мария стала безотказным орудием политики реформаторов. Пристрастие Морозова к иностранцам было хорошо известно, и шведский резидент Фарбер писал, что многие опасались, как бы по случаю царской свадьбы не были приняты иностранные обычаи и не произошли перемены при дворе.[160]
Перемен не произошло: Морозов был достаточно благоразумен, чтобы не вводить при дворе парики и немецкую одежду. Он понимал, что власть реформаторов слаба, ведь царь Михаил, от которого они ее унаследовали, не был самодержцем, ему приходилось собирать Земские Соборы и советоваться с сословиями. Старый царь все-таки обладал немалым авторитетом и мог не исполнять просьбы дворян и посадских людей – но теперь, после его смерти, эти просьбы стали требованиями, которые были тут же предъявлены юному Алексею. Дворяне и посадские люди вновь выступили с массовыми петициями, требуя окончательного закрепощения крестьян и закрытия страны для торговых иноземцев. Морозову не оставалось ничего иного, как пообещать сословиям удовлетворить их челобитья. Однако пожелания посадских людей удовлетворили лишь частично: было установлено, что отныне иноземцы должны платить ввозные пошлины – впрочем, очень небольшие, в 3–4 % от стоимости товара. Закрывать страну для иностранцев не входило в намерения правительства, реформы планировалось проводить совсем в другом направлении.[161]
Первая реформа, как отмечалось, была военной: это был вопрос жизни и смерти, это было главное, с чего следовало начать. С приходом к власти Морозова в Россию вернулся полковник Лесли, который был незамедлительно принят на царскую службу – это было знаковое событие, ведь Лесли еще перед Смоленской войной пытался реформировать русскую армию по шведской модели. В 1647 году по заказу русского правительства в Голландии был отпечатан переведенный с немецкого строевой устав «Учение и хитрость ратного строя пехотных людей». Было завербовано большое количество иностранных офицеров; осенью 1646 года началось формирование драгунских полков в Комарицкой волости на южной границе: крестьяне были освобождены от податей, каждый двор должен был выделить одного человека на учебные сборы, обучение (один день в неделю) вели присланные немецкие офицеры. Весной 1648 года в Москве был сформирован первый рейтарский полк. Однако реформа сталкивалась с финансовой проблемой: налоги были незначительными, и у государства не было средств для формирования новой армии. Вначале Морозов попытался собрать недоимки от прежних лет; эта попытка ярко высветила реформаторский характер правительства: оно возложило недоимки за сбор налогов на тех, кто их собирал – на воевод. Это было нечто неслыханное: захватившие Кремль чиновники и купцы угрожали «правежом» родовитым боярам! Однако вскоре правительство испугалось своей смелости и отменило указ; было решено перейти к осуществлению финансовой реформы.[162]
Морозов и его советники предполагали решить все проблемы путем реформирования российской налоговой системы по голландскому образцу. Они предлагали заменить прямые налоги косвенными путем введения соляной пошлины: в этом случае пошлину будут вынуждены платить все, в том числе и мало платившие до тех пор помещичьи крестьяне, и «беломестные» слободчики, и даже дворяне. «Та соляная пошлина всем будет ровна, говорилось в царском указе, – в избылых никто не будет, и лишнего платить не станет, а платить всякой станет без правежа собою, а стрелецкие и ямские деньги собираются неровно, иным тяжело, а иным легко…».[163] Кроме того, было разрешено курить «богомерзкую траву» табак, и при продаже табака тоже взималась большая пошлина. Трудно установить, кому конкретно принадлежала мысль о введении соляной и табачной пошлин, некоторые говорили, что автором был Шорин. По свидетельству Поммеренинга, позднее, в 1648 году, Милославского обвиняли в том, что это он «ввел новые пошлины и другие установления из Голландии» [164]. Таким образом, на Руси прекрасно знали, что, заменяя прямые налоги косвенными, новое правительство подражает голландцам – действительно, центральная налоговая система Республики Соединенных Провинций не знала прямых налогов, но зато косвенные налоги были огромными, и пошлина на соль была больше цены на нее. О подражании Голландии говорит также введение на рынках казенных весов – эта мера была аналогична голландскому сбору за взвешивание. Еще одно нововведение правительства, перевод местных чиновников (городовых приказчиков, приставов и т. д.) на оплату за счет местных доходов, также соответствовало голландской практике.[165]
Идея введения соляной пошлины была чрезвычайно смелой – интересно отметить, что Петр I позднее использовал её, но петровская пошлина была намного меньше, чем пошлина Морозова, и, вводя её, Петр I не обещал отменить другие налоги. После введения пошлины 1646 года цена на соль увеличилась в два – три раза и составила 60–80 денег за пуд, это была стоимость 3–4 пудов хлеба. Однако реформаторы просчитались: соли стало продаваться гораздо меньше, чем прежде. Оказалось, что население не в состоянии покупать дорогую соль, и казна, временно отказавшаяся от сбора прямых налогов, осталась без средств. Через два года после введения, в декабре 1647 года, соляная пошлина была отменена, и правительство стало собирать старые налоги за эти два года – как будто оно ничего не обещало. Пытаясь пополнить пустую казну, власти принимали меры строгой экономии: было урезано жалование стрельцов и сокращены придворные штаты; снова усиленно взыскивались недоимки за прошлые годы.[166]
Помимо соляной пошлины необходимо упомянуть и о других экономических новациях правительства – хотя часть из них относится к более позднему времени, к началу 50-х годов. После долгого периода запретов вновь начался вывоз хлеба, предпринимались первые попытки освоить виноделие, производство шелка и красителей. В 1651 году французский офицер Жан де Грон выступил с проектом, воскрешающим предложения Бурха и Фельтдриля: он предлагал создать «громадные хлебородные страны» путем выжига леса с попутным производством поташа и дегтя. По словам К. В. Базилевича, этот проект породил настоящую «предпринимательскую горячку», вслед за Морозовым и Черкасским в производство поташа включилась вся правительственная верхушка: Ф. М. Ртищев, И. Д. Милославский, Ю. П. Трубецкой, Н. И. Одоевский – и более мелкие предприниматели, в том числе и А. Л. Ордин-Нащокин. На будных станах Морозова в это время трудились 6 тысяч крестьян, и их продукция составляла существенную долю российского вывоза.[167]
«Во второй половине 40-х годов XVII века на русской почве был проведен экономический эксперимент с использованием западных экономических рецептов, – так оценивается деятельность правительства в работе В. П. Жаркова. – Однако уровня развития страны явно не хватало для того, чтобы передовой опыт раннебуржуазной Европы мог прижиться на просторах Московии… Сконструированная европейским умом и собранная в Москве колесница морозовских реформ быстро увязла в топком бездорожье российской действительности».[168]
1.6. Дворянская революция
В общем, политика правительства реформаторов оказалась неудачной; налоговая реформа провалилась, а судебные решения не стали более справедливыми. Характерной чертой новой власти были беспредельные вымогательства и взяточничество. Почти все иностранцы, оставившие записки о России тех дней, в один голос свидетельствуют об алчности Морозова, Милославского и их подчиненных.[169] Этот «голландский» менталитет был характерной чертой «западников», связанной с их предпринимательской деятельностью. Чистого и Шорина обвиняли в финансовых махинациях еще при царе Михаиле, и получив власть, эти предприниматели полностью проявили свои таланты. Однако более других на этом поприще выделялся начальник и главный судья Земского приказа Леонтий Плещеев. «Он обирал простонародье и драл с него сверх всякой меры, – свидетельствует Олеарий, – подарками нельзя было насытить его».[170] Политика реформаторов вызывала недовольство как отстраненных от власти бояр, так и посадских людей. Дворяне тоже были недовольны: прошло уже три года, а Морозов как будто не собирался выполнять данное им обещание отменить «урочные годы». Самое главное, однако, заключалось в том, что после отмены соляной пошлины правительство стало требовать налоги за прошедшие годы; в 1648 году население должно было выплатить налоги за три года: за текущий год и за два предыдущих. При таких обстоятельствах восстание было неизбежным.[171] Весной 1648 года по случаю нового осложнения в турецких делах был объявлен сбор поместного ополчения; одна половина собиралась в южных городах, а другая – в Москве. 2 июня 1648 года, во время крестного хода в Москве, дворяне и посадские люди попытались подать царю несколько петиций с обвинениями в адрес правительства. В одной из них, составленной от имени «московского простого дворянства, городовых служилых людей, гостей и торговых людей», «высших правителей» называют «мучителями и кровопийцами» и говорится, что «большая буря поднимается в твоем царском стольном городе Москве и в иных многих местах». От царя требуют «указать всяким людям самим всех служащих и судей назначать своими собственными средствами…», то есть вернуться к системе выборных губных судей.[172]
Царь отказался принять петицию – тогда началось восстание. Были разгромлены дворы всех высших чиновников, был убит Назар Чистой, настигнутый толпой в своем доме. Ненависть, которую питали «черные люди» к «реформаторам» была такова, что в доме Морозова «не осталось ни одного гвоздя в стене», жемчуг и драгоценные каменья толкли в порошок, не позволяя никому унести с собой, кричали: «То наша кровь!». Труп Назара Чистого раздели донага и бросили в навозную кучу, положив в изголовье государственную печать. Недовольные убавкой жалования стрельцы перешли на сторону восставших; толпа требовала выдачи Морозова, начальника Земского двора Л. С. Плещеева и отвечавшего за военную реформу начальника Стрелецкого приказа П. Т. Траханиотова. 7 июня правительство показало, на кого оно опирается: наемные «немцы» – офицеры и солдаты – были призваны в Кремль и заняли оборону на стенах. Испуганный царь выдал Плещеева и Траханиотова, но мятеж не прекращался. 10 июня дворяне и посадские люди собрались на большую сходку; когда царь узнал об этом, он, чтобы спасти Морозова, организовал его ночное бегство в Кирилло-Белозерский монастырь.[173] Посовещавшись, дворяне и посадские снова потребовали у царя реформы суда и кроме того созыва Земского Собора, на котором они «учнут бить челом государю о всяких своих делах» – то есть предъявят свои требования. Часть дворян поместного ополчения осталась в Москве, дожидаясь Собора. На собравшемся в сентябре Соборе преобладали дворянские депутаты, и правительство откровенно заискивало перед ними: им раздавали поместья и вотчины, для них устраивали угощения, им выдали большое дополнительное жалование, разрешили «у себя на дворе держати пиво и вино безъявочно» и «мылня топить безвыимочно». Власти опасались нового мятежа: царь приказал раздать мушкеты по боярским дворам, но многие знатные люди, не надеясь на эти мушкеты, привозили свое имущество во двор шведского посольства. Насколько слаба была в тот момент царская власть говорит признание патриарха Никона о том, что Уложение было принято «боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинной правды ради».[174] Царь был вынужден удовлетворить все требования дворянства и посадских людей – требования, которые высказывались уже давно, но не находили ответа. Был положен конец произволу воевод и боярских судов; уголовные дела были переданы выборным из дворян губным старостам, которые судили по новому Судебнику – Уложению 1649 года. «Беломестные» слободы были, наконец, ликвидированы, и их жители стали нести тягло наравне с посадскими. Но самое главное – Собор принял решение об отмене «урочных лет» и окончательном прикреплении крестьян.[175]
Таким образом, введение крепостного права было результатом восстания, в котором традиционалистская реакция против реформ соединилась с дворянским «рокошем», подобным выступлению 1641 года. Правительство капитулировало перед дворянами и внесло в Уложение все их пожелания по крестьянскому вопросу – глава XI Уложения иногда даже текстуально совпадает с дворянскими челобитными.[176] По новым законам «вечная крепость» распространялась на всю крестьянскую семью, определение объема крестьянских повинностей отдавалось на усмотрение землевладельца, который становился так же и судьей крестьянина во всех делах, кроме «татьбы и разбоя, и поличного и смертного убийства». За прием беглого крестьянина полагался штраф – 10 рублей за год укрывательства. Формально помещику запрещалось грабить своих крестьян, но закон не определял наказания – оно отдавалось на усмотрение царя. Бесчестье крестьянина каралось штрафом в 1 рубль, для сравнения можно отметить, что бесчестье посадского человека каралось штрафом в 5–7 рублей, а бесчестье дворянина – штрафом в 5 – 15 рублей.[177]
Московское восстание в июне 1648 года было ключевым моментом в установлении крепостного права, поэтому его освещение в трудах историков в определенной степени зависело от политических и партийных интересов. Мысль о том, что «верные государевы слуги», дворяне, подняли мятеж и заставили царя закрепостить крестьян, была недопустима для дворянской историографии, по этой причине июньские события 1648 года долгое время считались бунтом «черных людей» и никак не связывались с крепостническими статьями Уложения.[178] Первым исследователем, доказавшим эту связь, был П. П. Смирнов, автор фундаментальной монографии,[179] которая до сих пор остается непревзойденной по широте и охвату материала. П. П. Смирнов доказывал, что дворянство играло главную роль с первых дней мятежа, и называл мятеж «дворянской революцией». Точку зрения П. П. Смирнова разделял и А. Н.Сперанский.[180] С. В. Бахрушин, М Н. Тихомиров и Е. В. Чистякова полагали, что события начались с восстания посадских людей, а дворянство присоединилось к движению позже, после 6 июня.[181] Л В. Черепнин считал, что дворяне с самого начала принимали участие в волнениях вместе с посадскими людьми, но преследовали свои собственные интересы.[182] Однако, несмотря на некоторые расхождения, все исследователи согласны в том, что участие дворянства в мятеже (или «восстании») имело решающее значение именно дворянские требования заставили правительство созвать Земский Собор.