Кроме того, необходимо было научиться воевать на колеснице. Боевой опыт вскоре показал, что главным оружием колесничного воина должен быть лук – причем он должен быть небольшим, удобным для использования в колеснице. Для этой роли наиболее подходил сложный лук, склеенный из нескольких слоев дерева и обладавший при меньших размерах большей мощностью. Эффективность стрельбы из лука была значительно увеличена бронзовыми втульчатыми наконечниками стрел.[127] Поскольку колесничные лучники не могли пользоваться шитом, то другим необходимым элементом вооружения стал панцирь. Затем была выработана тактика сражений, состоявшая в том, чтобы, используя скорость и маневренность колесницы, создавать численное превосходство в нужном месте, подвергать противника массированному обстрелу из луков и уклоняться от ближнего боя.[128]
Археологические открытия недавнего времени показали, что первые свидетельства появления удил и колесниц локализуются в области, простиравшейся от среднего Дона до юго-восточного Приуралья; в древних поселениях этого района найдены костяные псалии и захоронения с колесницами, датируемыми по радиокарбону XXI–XVIII веками до н. э.[129] В это время в Приуралье существовал ряд крупных укрепленных поселков, где жили ремесленники-металлурги, использовавшие руду богатых медных месторождений. Необходимо отметить, что для постройки колесниц был необходим совершенный бронзовый инструментарий, и бронзовые стамески, вместе со слитками меди и кусками руды, часто находят в захоронениях рядом с колесницами.[130]
В конце III тысячелетия до н. э. причерноморская степь была довольно плотно заселена, и нехватка пастбищ постоянно вызывала войны среди местных племен: об этом свидетельствуют воздвигавшиеся в степи оборонительные сооружения.[131] Создание боевой колесницы сделало индоиранцев непобедимыми, и в условиях высокого демографического давления это вызвало волну завоеваний, охватившую обширные регионы Евразии.[132] Этот процесс археологически фиксируется как беспрецедентно быстрое и масштабное распространение двух близких археологических культур, андроновской и срубной.[133] В ходе этих завоеваний индоиранская общность распалась: большая часть индоариев ушла на юг, в Индию, некоторые племена продвинулись в лесную полосу, покорив часть фатьяновцев и создав абашевскую и поздняковскую культуры.[134] В середине II тысячелетия до н. э. племена срубной культуры достигли Днепра на западе; на территориях Левобережья, занятых завоевателями, археологи отмечают появление укрепленных городищ и наполненных оружием богатых могил знати.[135] За Днепром продолжали существовать мирные земледельческие поселения насельников последовательно сменявших друг друга тшинецкой, белогрудовской и чернолесской культур. Вплоть до киммерийской эпохи здесь не было укреплений, и в погребения не клали оружия; здесь не знали роскоши и богатых украшений.[136]
1.8. Форсирование кочевого общества
Создание колесницы было лишь одним из первых шагов в освоении тех возможностей, которые давало человеку приручение лошади. Последующие шаги в этом направлении привели к появлению особой цивилизации Великой Степи, кочевого общества.
Решающим толчком, обусловившим переход от оседлого к кочевому скотоводству, было создание усовершенствованного уздечного набора (с мартингалом и оголовьем) в конце II тысячелетия до н. э. После освоения этой фундаментальной инновации наездничество перестало быть искусством немногих джигитов – оно стало доступно всем, и все мужчины сели на коней.[137] Это открыло возможность освоения дальних пастбищ, и жители степей стали кочевать вместе со своими стадами. Кочевание помогло освоить северные степи и горные луга, однако оно потребовало смены образа жизни: «С переходом к кочевому скотоводству резко изменился облик степей. Исчезли многочисленные поселки, наземные и углубленные в землю жилища бронзового века, жизнь теперь проходила в повозках, в постоянном движении людей вместе со стадами от одного пастбища к другому».[138] Женщины и дети ехали в поставленных на колеса кибитках – но были племена, где на коней сели и женщины; Геродот передает, что у савроматов женщины «вместе с мужьями и даже без них верхом выезжают на охоту, выступают в поход и носят одинаковую одежду с мужчинами».[139] Археологи свидетельствуют, что в могилы женщин – так же, как в могилы мужчин – часто клали уздечку, символ всадника.[140]
Возникновение кочевничества сопровождалось появлением кавалерии и вспышкой войн.[141] «В поисках новых пастбищ и добычи скотоводы захватывали в сферу своего влияния… все новые группы населения, – пишет Г. Е. Марков. – Мог развернуться своего рода „цепной процесс“ распространения кочевничества».[142] Действительно, после VIII века до н. э. на всем протяжении Великой Степи – от Дуная до Хингана – утверждается единая культура, говорящая о господстве в степи группы родственных кочевых народов. Эти народы – скифы, сарматы, саки – это были древние иранцы.[143]
Кочевничество позволило освоить новые пастбища, но плотность населения в степи оставалась низкой – к примеру, даже в конце XIX века в Тургайской области Казахстана она не превосходила 1,9 чел./км
2[144]
Образ жизни кочевников определялся не только ограниченностью ресурсов кочевого хозяйства, но и его неустойчивостью. Экологические условия степей были изменчивыми, благоприятные годы сменялись засухами и джутами. В среднеазиатских степях джут случался раз в 7 – 11 лет; снежный буран или гололед приводили к массовому падежу скота; в иной год гибло больше половины поголовья.[152] Гибель скота означала страшный голод, „климатический стресс“; кочевникам не оставалось ничего иного, как умирать или идти в набег – по замечанию Н. Н. Крадина, корреляция между климатическими стрессами и набегами «прослеживается чуть ли не с математической точностью».[153]
Регулярные климатические стрессы порождали в степи обстановку вечной и всеобщей войны; эта война называлась у казахов «барымтой».[154] «Благосостояние кочевников определялось исключительно силой того или иного казахского рода, – отмечает А. А. Кауфман, – оно поддерживалось хищничеством, барымтой и выпадало на долю родов, военно-разбойничья организация которых была наиболее развитой».[155] Кочевники закалялись в борьбе со стихией и в постоянных столкновениях друг с другом. В каждом роду имелся наездник, отличавшийся храбростью и физической силой; постоянно проявляя себя в схватках, он постепенно становился «батыром», «богатырем». Батыры возглавляли роды в сражениях, они были главными героями казахского эпоса.[156] «Молодых и крепких уважают, – говорит китайский историк о гуннах, – старых и слабых почитают мало… Сильные едят жирное и лучшее, старики питаются после них… Кто в сражении отрубит голову неприятеля, тот получает в награду кубок вина и все захваченное в добычу».[157] «Счастливыми из них считаются те, кто умирает в бою, – говорит Аммиан Марцеллин об аланах, – а те, кто доживают до старости и умирают естественной смертью, преследуются у них жестокими насмешками, как выродки и трусы».[158] Культ войны находил проявление в поклонении мечу, Геродот сообщает о поклонении мечу у скифов, Аммиан Марцеллин – у алан.[159]
В бесконечных сражениях выживали лишь самые сильные и смелые – таким образом, кочевники подвергались естественному отбору, закреплявшему такие качества, как физическая сила, выносливость, агрессивность. Древние и средневековые авторы неоднократно отмечали физическое превосходство кочевников над жителями городов и сел. «Кипчаки – народ крепкий, сильный, здоровый», – пишет Ибн Батута.[160] «Они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями трав и полусырым мясом всякого скота», – говорит Аммиан Марцеллин о гуннах.[161] Ал-Мукаддаси видит в тюрках «самых храбрых врагов, с крепкими телами, самых выносливых при бедствиях, у которых меньше всего жизненных благ и покоя».[162] Естественный отбор по силе, ловкости, выносливости дополнялся воспитанием воинских качеств, начиная с раннего детства. «Мальчик, как скоро сможет сидеть верхом на баране, стреляет из лука пташек и зверьков и употребляет их в пищу», – говорит Сымы Цянь о воспитании у гуннов.[163] У монголов и казахов 12 – 13-летние юноши вместе со своими отцами ходили в набеги.[164]
Кочевники жили сплоченными родами, насчитывавшими десятки и сотни членов.[165] Из-за нехватки пастбищ большие группы людей не могли кочевать вместе, поэтому после перекочевки на летние или зимние пастбища род обычно разделялся на группы родственных семей (казахские «аулы»).[166]
Примечания
1
Вайнштейн О. Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в XIX–XX веках. Л., 1979. С. 8.
2
Huxley A. Brave new world, and Brave new world revisited. London, 1960. P. 145.
3
Уколова В. И. Арнольд Тойнби и постижение истории / Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1996. С. 12.
4
Розов Н. С. Философия и теория истории. Кн. 1. М., 2002. С. 35.
5
McNeill W. The Pursuit of Power: Technology, Armed Force, and Society since A. D. 1000. Oxford, 1983.
6
Goldstone J. Revolution and Rebellion in the Early Modern World. Berkeley, 1991.
7
Dunning Ch. Does Jack Goldstone’s Model of Early Modern State Crises Apply to Russia? / Comparative Studies in Society and History. 1997. Vol. 39. N. 3. P. 572–592.
8
Turchin P., Nefedov S. Secular Cycles. Princeton and Oxford, 2009.
9
Нефедов С. А. Факторный анализ исторического процесса. История Востока. М., 2008.
10
См., например: Алексеев П. В. Социальная философия. М., 2005. С. 16–21.
11
Подробнее см.: Нефедов С. А. Факторный анализ исторического процесса. История Востока. М., 2008. С. 10–60.
12
Подробнее см.: Нефедов С. А. Концепция демографических циклов. Екатеринбург, 2007. С. 6 – 22.
13
Мальтус Т. Р. Опыт закона о народонаселении. СПб, 1895. С. 33. Выделено Мальтусом.
14
Там же. С. 28, 27–32.
15
Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения / Риккардо Д. Сочинения. Т. I. М., 1955.
16
Abel W. Bevölkerungsgang und Landwirtschaft im ausgehenden Mittelalter im Lichte der Preis– und Lohnbewegung / Schmollers Jahrbücher. 1934. № 58; Idem. Agrarkrisen und Agrarkonjunktur / Mitteleuropa vom 13. bis zum 19. Jahrhundert. Berlin, 1935.
17
Postan M. M. The Medieval Economy and Society: an Economic History of Britain, 1100–1500. Berkley, Los Angeles, 1972; Idem. Essays on Medieval Agriculture and General Problems of Medieval Economy. Cambridge, 1973; Mousnier R. Les XVIe et XVIIe siecles. Les progres de la civilisation eupopeenne et la diclin de l’Orient (1492–1715). Paris, 1953; Slicher van Bath B. The Agrarian History of Western Europe F. D. 500 – 1850. L: 1963; Glass D. V., Eversley D. E. Population in History. London, 1965; Cippolla C. M. Before the Industrial Revolution. European Society and Economy, 1000–1700. London, 1976 (итальянское издание вышло в 1969 г.)
18
Goubert P. Beauvais et le Beauvaisis de 1600 à 1730. Contribution a l’histoire sociale de la France au XVIIe siècle. 2 vols., Paris, 1960; Le Roy Ladurie E. Les paysans de Languedoc. P., 1966. T. 1–2; Meuvret J. Les Crises de subsistances et la demographie d’Ancien Regime / Population. 1946. № 4. P. 643–650; Duby G. L’Economie rurale et la vie des campagnes de l’Occident medieval. 2 vol. Paris, 1962; Meuvret J. Eiudies d’histoire economique. Paris, 1971; Chaunu P. La civilisation de l’Europe classique. Paris, 1984. Русский перевод: Шоню П. Цивилизация классической Европы. Екатеринбург, 2005.
19
Braudel F. Civilisation matérielle, économie et capitalisme, XVe – XVIIIe siècle. T. 1. Paris, 1967. Русский перевод: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV–XVIII веках. Т. 1. М., 1986.
20
Бродель Ф. Указ. соч. С. 42–44.
21
Grigg D. Population Growth and Agrarian Change. Cambridge, 1980.
22
Cameron R. Economic History, Pure and Applied / Journal of Economic History. 1976. Vol. 36. № 1. P. 32.
23
Wallerstein I. The Modern World-System. 2 vols. New York, 1974, 1989.
24
Goldstone J. Revolution and Rebellion in the Early Modern World. Berkeley, 1991.
25
Ibid. P. 6–7.
26
Ibid. P. 24–25, 459.
27
Ibid. P. 30.
28
Ibid. P. 32–33.
29
Нефедов С. А. Концепция демографических циклов…; Turchin P. Historical Dynamics. Why States Rise and Fall. Princeton and Oxford, 2003.
30
Нефедов С. А. Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Екатеринбург, 2005. С. 38.
31
Le Roy Ladurie E. Les paysans de Languedoc. P., 1966. P. 346–370; Grigg D. Op. cit. Р. 20–28, 39, 76–78.
32
Подробнее см. Нефедов С. А. Концепция демографических циклов… С. 99 – 102.
33
Шоню П. Указ. соч. С. 218.
34
Мальтус Т. Р. Опыт закона о народонаселении. СПб, 1895. С. 107–108.
35
Dunning Ch. Does Jack Goldstone’s Model of Early Modern State Crises Apply to Russia? / Comparative Studies in Society and History. 1997. Vol. 39. N 3. P. 582–585.
36
Нефедов С. А. Демографически-структурный анализ…
37
Turchin P., Nefedov. S. Secular Cycles. Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2009.
38
Коротаев А. В., Малков А. С, Халтурина Д. А. Законы истории. Математическое моделирование исторических макропроцессов. Демография, экономика, войны. М, 2005.
39
Turchin P. Arise «cliodynamics» / Nature. 2008. V. 454. P. 34–35.
40
Komlos J., Nefedov S. Compact Macromodel of Pre-Industrial Population Growth / Historical Methods. 2002. Vol. 35. № 2. P. 92–94; Nefedov S. A Model of Demographic Cycles in a Traditional Society: the Case of Ancient China / Chinese Journal of Population Science. 2003. № 3. P. 48–53 (на кит. яз.); Nefedov S. A. A Model of Demographic Cycles in a Traditional Society / Social Evolution & History. 2004. Vol. 3. № 1. P. 69–80; Turchin P. Historical Dynamics. Why States Rise and Fall. Princeton and Oxford, 2003; Коротаев А. В., Малков А. С., Халтурина Д. А. Указ. соч.; Tsirel S. V. On the Possible Reasons for the Hyperexponential Growth of the Earth Population / Mathematical Modeling of Social and Economic Dynamics. Moscow, 2004. P. 367–369.
41
Нефедов С. А. Концепция демографических циклов… С. 45; Nefedov S. A. A Model of Demographic Cycles in a Traditional Society… Р. 78–79.
42
Grigg D. Op. cit. Р. 283.
43
Dunning Ch. The Preconditions of Modern Russia’s First Civil War / Russian History. 1998. Vol. 25, № 1–2. P. 123–125.
44
Вебер М. Аграрная история древнего мира. М., 2001. С. 228.
45
White L. Medieval Technology and Social Change. Oxford, 1966. Р. 3 – 38.
46
Дьяконов И. М. Пути истории. М. 1994.
47
Кола Д. Политическая социология. М., 2001. С. 196, 202–207.
48
Roberts M. Essays in Swedish History. L., 1967.
49
Лишь недавно появился краткий обзор иностранной литературы в области теории военной революции: Пенской В. В. Военная революция в Европе XVI–XVII веков и ее последствия / Новая и новейшая история. 2005. № 2. С. 194–206.
50
Roberts M. Essays… P. 195.
51
Roberts M. Gustavus Adolphus. A History of Sweden. Vol. 2. 1625–1632. London, N. Y., Toronto, 1958. P. 232; Нилус А. История материальной части артиллерии. Т. 1. СПб, 1904. С. 142–143.
52
Roberts M. Essays… P 195.
53
Roberts M. Gustavus Adolphus… P. 231, 248.
54
Roberts M. Gustavus Adolphus… Р. 64, 210, 238–241; Разин Е. А. История военного искусства. Т. III. СПб, 1994. С. 388, 396.
55
Roberts M. Gustavus Adolphus… P. 67.
56
Берендс Э. С. Государственное хозяйство Швеции. Ч. I. СПб, 1890. С. 176, 196, 200.
57
Нефедов С. А. Первые шаги на пути модернизации России: реформы середины XVII века / Вопросы истории. 2004. № 4. С. 22–52.
58
Downing B. The Military Revolution and Political Change. Princeton, 1992. P. 3.
59
Roberts M. Essays… Р. 213.
60
Roberts M. Essays… P. 203–205; Duffy M. (ed.) The Military Revolution and the State, 1500–1800. Exeter, 1980; Downing B. Op. cit. P. 3, 10–11, 56, 77–78.
61
Цит. по: Корякова Л. Н. Археология раннего железного века Евразии. Екатеринбург, 2000. http:/virlib.eunnet.net books ironage
62
Там же.
63
Graebner F. Methode der Ethnologie. Heidelberg, 1911.
64
См.: Васильев Л. С. Проблемы генезиса китайской цивилизации. М. 1976. С. 3 – 36.
65
См., например: Борисенко А. Ю., Худяков Ю. С. Оружие и защитное вооружение как индикатор культурного обмена степей и античного мира / Восток = Oriens. 2004. № 3. С. 155–157.
66
Лебедев В. Э. Древняя Русь в контексте мировой истории. Екатеринбург, 2005.
67
McNeill W The Rise of the West: a History of the Human Community. New York, 1963. Русский перевод: Мак-Нил У Восхождение Запада. История человеческого сообщества. Киев – Москва, 2003.