Нет сомнения в том, что славяне не только сами по своему почину меняли места обитания, но и вынуждены были спешно бежать, встав на пути могущественных завоевателей древности. Попав под волны агрессивных нашествий, уцелеть, сохранить свои традиции, обычаи, этническую целостность и идентичность было весьма проблематично. Естественно, что, если славяне не успевали скрыться и маршруты очередных вторжений и захватов пролегали по их землям, ассимиляция, утрата индивидуальных особенностей и культурной самобытности оказывались неизбежны. Однако славянский этнос не был погребен ни под лавиной скифов, ни под натиском сарматов, ни при набегах аваров. Он выстоял, и частично пришельцы сами растворились среди местного населения. Сарматы, к примеру, даже поменяли кочевой образ жизни на оседлый и фактически слились со славянскими племенами.
Конечно, вытеснение более сильными и воинственными слабых в так называемую эпоху Великого переселения народов было неизбежной реальностью, но к славянам это не относится. Во-первых, они обладали достаточно высокой сопротивляемостью, чтобы покорно дать себя поглотить; во-вторых, сами зачастую были нападающей стороной. В тогдашнем жестоком мире они вполне боеспособные участники бесконечных схваток и стычек за передел территорий, и считать их всего лишь мирными пахарями и кроткими пастухами, которые лишь трудятся не покладая рук, было бы не только наивным, но и заведомо притянутым за уши отступлением от истины. Во всяком случае, соседи славян что на севере, что на западе (германские племена, кельты и балты), что на востоке и юге (скифы, сарматы, фракийцы, иллирийцы) видели в них реальную угрозу. И им было чего опасаться. Даже могущественная Византия времен императора Юстиниана (527–565) вынуждена считаться со славянами, после того как ее экспансия на Дунай и в глубь Причерноморья не принесла ожидаемого результата и оказалась напрасной тратой времени, сил и средств. К тому же вскоре греки получили адекватный ответ, который, кстати, сами и спровоцировали. Отряды славян смели византийские укрепления на Дунае и дошли до центра Балкан, а военные флотилии грозили Царьграду и свободно плавали по Эгейскому и Средиземному морям. Византия не смогла воспрепятствовать этому активному проникновению в зону своих геополитических интересов и смирилась с тем, что восточная часть Балканского полуострова была заселена поднепровскими и приднепровскими славянами, а также пришедшими из Прикарпатья хорватами. Одновременно западнославянские племена утвердились в Центральной Европе. Вероятно, от правого берега Дуная они поначалу продвинулись вплоть до Альп, но затем откатились на восток. Наличие в их лексике слов из италийских языков, в частности очень схожие названия гончарной посуды, красноречиво свидетельствует о том, что славяне длительное время располагались не только на задворках Западной Европы. Это не значит, что, взаимодействуя с другими племенами и народами, они знали лишь язык войны и все их соприкосновения и контакты с соседями не обходились без оружия, но именно военный ресурс и готовность к вооруженному противостоянию «чужакам» играли не просто важную – решающую роль.
Если достоверны свидетельства византийских историков, в VI веке римский император Тиберий вознамерился сокрушить славян руками воинственных аваров во главе с их каганом Баяном. Собрав тяжеловооруженную и многочисленную (около 600 тысяч человек) конницу, он обрушился на славянские поселения, уничтожая все на своем пути. Считая, что дело сделано и сопротивления не будет, Баян послал к славянским вождям гонцов с требованием принять его власть, покориться и платить ему дань. Гордый ответ славян не заставил себя ждать. «Да разве есть на свете человек, – прочел заносчивый Баян, – который осмелился бы насмехаться над таким народом, как наш? Мы привыкли подчинять другие народы, но не признавать их владычество. Мы не позволим никому править нами, пока можем сражаться и держать в руках оружие».
К сожалению, на протяжении мировой истории не раз бывало так, что военные успехи славянства вскоре обесценивались, ибо славяне побеждали, а противники выигрывали.
Здесь уместна ремарка: со времен Средневековья про славян ходило много небылиц. Так, им приписывали избыточную жестокость и гипертрофированную агрессивность. Современный российский историк А.А. Бычков, к сожалению, принимает подобные измышления за чистую монету и в своей претендующей на сенсационность книге «Происхождение древних славян» (М., 2007), не оспаривая и даже не комментируя, приводит следующий отрывок из «Славянской хроники» немецкого миссионера Гельмольда: «… славяне – народ беспримерной жестокости, который не может жить мирно и не перестает досаждать соседям как на суше, так и на море. Невозможно вообразить все виды смерти, которые они изобрели для уничтожения христиан. Иногда они привязывают конец их кишок к дереву и выматывают их, заставляя ходить вокруг ствола. Иногда они их распинали на кресте, чтобы таким образом посмеяться над символами нашего спасения. Ибо они считают, что нет большего злодейства, чем распятие на кресте. Тех, за кого они решили взять выкуп, они подвергают мучениям и надевают на них путы самым невероятным образом».
Конечно, Гельмольд не беспристрастен и более чем заинтересован представить славян (в данном случае полабских) как можно более дикими и свирепыми. Еще в начале XX века московский профессор Д.Н. Егоров в своей докторской диссертации «Славяно-германские отношения в Средние века…» дал отповедь инсинуациям немецкого хрониста. Его опубликованное в двух томах исследование (М., 1915) – это кропотливый источниковедческий разбор сочинения Гельмольда и опровержение пункт за пунктом его данных, включая приведенные «ужастики». Любителей цитировать соответствующие места из «Славянской хроники» нашлось немало. Так что А.А. Бычков – далеко не исключение, не первый и, по-видимому, не последний. Но вот если бы он познакомился с трудом Д.Н. Егорова, не было бы необходимости по второму кругу доказывать очевидное: славяне нарочно изображены монстрами и изуверами, дабы как-то оправдать кровавое и беспощадное подавление их яростного сопротивления в ответ на насильственное крещение. Пожалуй, пламенная публицистка В.И. Новодворская впадает в другую крайность, когда без тени сомнения уверяет: «Славяне единственные в Европе не знали пыток…», но она, безусловно, права в том, что вовсе не у них была пальма первенства в расправе с недружественными людьми.
Манера некоторых средневековых авторов с тем или иным расчетом выдавать частные, единичные случаи за массовую практику хорошо знакома. При желании и древлян, подвергших киевского князя Игоря изощренной казни, можно представить отъявленными садистами. Ведь они не просто умертвили его, а привязали за ноги к верхушкам двух сведенных вместе пеньковой бечевой гибких деревьев, затем отпустили веревку, и несчастного Игоря разорвало пополам. Что и говорить, жуткая смерть. Но это была крайняя мера, наказание за безудержную алчность князя, который, взяв одну дань, тут же вернулся за другой, решив, что получил слишком мало. То есть древляне специально устроили ему жестокую образцово-показательную казнь в назидание, чтобы другим неповадно было.
Известны две яркие и значимые археологические культуры позднего бронзового и раннего железного века – лужицкая и Черняховская, косвенно повлиявшие на становление протославян. Генетически та и другая связаны с ними лишь гипотетически, но обе сформировались в областях будущего обитания славянского этноса: первая – на территории Восточной Германии, Польши, Чехии и Западной Украины, вторая – на правобережье Днепра. В чем-то эти культуры походили на складывающуюся у праславян, какие-то отдельные черты и особенности они позднее воспроизвели и заимствовали. Скажем, такие элементы лужицкой культуры, как поселки из домиков на столбах и со стенами, обмазанными глиной или забранными досками, получат распространение в жилых строениях славян, а из черняховской они почерпнут навыки земледелия и раннего ремесла. В точности не установлено, кем были носители лужицкой культуры. Одни исследователи относят их к кельтско-италийской языковой группе, другие – к иллирийской. Но польские и чешские археологи не исключают здесь протославянскую, восходящую к глубочайшей древности составляющую. Что же касается «черняховцев», то они – в основном иранцы и фракийцы. Вместе с тем среди них, возможно, уже были и праславяне. Во всяком случае, чисто хронологически (памятники черняховской культуры датируются II–IV веками) это вполне допустимо.
Таинственные готы
Когда о ком-нибудь из русских, чехов, поляков, украинцев и т. д. говорят «типичный славянин» или «настоящая славянка», тем самым обращается внимание на нечто общее, характерное именно для этого этнотипа: разрез глаз, прямой или картошкой нос, высокие скулы, правильные черты лица.
Подчас споры о сущности «славянской расы» и степени ее устойчивости и непроницаемости выходят за рамки научного поля и приобретают откровенно националистическую (с акцентом на «особость», исключительность) окраску.
Есть и противоположное мнение: славяне – не чистый этнос, их кровь – причудливый «коктейль», результат смешения многих племен и народов, которых некогда свела вместе история.
Известное присловье «Поскреби любого русского – проступит татарин» как раз напоминает о плотных контактах восточных славян не только с монголами, но и со степняками или «степью», как собирательно названы в древних летописях половцы, крымцами, ногайцами, кочевья которых пролегали когда по соседству с Русью, а когда и прямо через русские границы.
Примерно так же обстояло дело у южных и западных славян. Их монолитность и этническая стерильность постоянно подвергались проверке на прочность.
Вряд ли сегодня есть сомнения в том, что период Великого переселения народов (IV–VII века) не был тем самым плавильным котлом, в котором кому-либо удалось не утратить свою этническую девственность. Это невозможно, как говорится, по определению. И в то же время, смешиваясь, ассимилируясь, славяне наряду с некоторыми другими народами, по-видимому, в высокой степени сохранили этнонесущее ядро, вобравшее в себя язык, обычаи, особенности.
У. Кеки. Гунны вторгаются в Италию
Генетическая и культурная однородность никогда не была гарантом консолидации славян в единую общность. Происходя из одного лона, они порой быстрее находили общий язык не между собой, а с теми разноэтническими массами, которые на короткое или долгое время становились их соседями по среде обитания.
Единение славян – величина относительная и непостоянная. Пожалуй, заявительно, на уровне риторики, желаний и благих намерений оно присутствует в прошлом, как, впрочем, и в настоящем, обильно и неизменно, но, увы, это больше метафора, золотой миф, плод идеализации, дань традиции и известному направлению (панславизм) общественно-политической мысли, чем реальность. На деле солидарность и взаимопонимание в славянском мире на чаше весов истории уравновешены конфронтацией и разногласием, и временами недружественные отношения внутри отдельных племен и между целыми межплеменными союзами достигали не меньшей остроты, чем конфликты с внешними врагами. Диалектика такова, что братские узы не всегда оказывались достаточными, чтобы жить в ладу, а с не родственными «по крови» племенами и народами вдруг устанавливалась полная близость, налаживались стабильные связи. У восточных славян – предков русских – именно такие отношения сложились, например, с финно-угорскими племенами – мерей, мордвой, муромой и т. д.
Надолго и всерьез исторические судьбы славян пересеклись с готами. На территории современной России (Ярославско-Костромское Поволжье и междуречье Волги и Клязьмы) проживала меря – народ, который в III веке входил в образованное группой восточногерманских племен государство готов.
В начале нашей эры готы населяли южное побережье Балтики и земли по течению нижней Вислы. В первой половине III века они распространили зону своего пребывания до Подунавья, нижнего Приазовья и Крыма. Именно тогда они вошли в плотное соприкосновение со славянскими и финно-угорскими племенами, ставшими их военными союзниками. Через готов (помимо Византии) славяне приобщились к христианству (те приняли эту веру в IV веке в форме арианства) и к рунической письменности. Преломление наследия готов в культуре славян еще ждет обстоятельного исследования.
Готы – выходцы из Скандинавии. Их язык относится к восточной группе германских языков. Поскольку готские и славянские племена нередко сообща действовали против римлян, последние тех и других считали единым народом и называли варварами. Длительное время (вплоть до XVIII века) принадлежность славян к готам допускалась хронистами и историками. Тем не менее, будучи индоевропейцами, они представляют собой разные этнические группы.
Археологи проследили пути миграции готов и установили, что к началу III века они заняли громадное географическое пространство от Дона до Дуная и облюбовали, в частности, полуостров Таврида – современный Крым. Они настолько там освоились и укоренились, что позднее средневековые авторы будут воспринимать их как автохтонов, то есть аборигенов, исконное местное население. Прежние греческие колонии Боспор, Херсонес, Ольвия и другие, где попеременно утверждали свою власть римляне и скифы, теперь стали частью аморфного, но географически обширного конгломерата, который историк Иордан даже пышно именует империей готов.
На самом деле приоритет собственно готов в военизированном политическом объединении, существовавшем в III–IV веках, вовсе не очевиден и достаточно номинален. Завоеватели Северного Причерноморья растворились в многочисленном и этнически пестром местном населении (в том числе праславянском), которое они втянули в морские и сухопутные походы на Кавказ, в Малую Азию, на острова Родос, Крит, Кипр, в византийские владения на берегах Средиземного моря.
Было время, когда ученые не исключали, что открытая в конце XIX столетия киевским археологом В.А. Хвойко на правобережье Днепра Черняховская культура в основе своей – готская. Однако новейшие исследования опровергли это предположение – сохранившиеся материальные памятники однозначно позволяют прийти к выводу: идентификация «черняховцев» как готов ошибочна.
Впрочем, это не отменяет того, что, смешавшись с жителями Тавриды и других причерноморских земель, готы привнесли туда что-то свое, оставили в местной среде обитания свой след. И конечно, результатом их долгого присутствия были неизбежные заимствования, отразившиеся в славянских языках в виде названий, понятий, морфем и фонем. Автор работ «Судьба крымских готов» (Берлин, 1890) и «Разыскания в области гото-славянских отношений» (СПб., 1899) Ф. Браун справедливо обращал внимание на целый ряд совпадений, проистекающих не из индоевропейского родства германского и славянского языков, а из длительного совместного проживания их носителей. В качестве примеров ученый приводил близкие значения и схожее звучание многих слов, и не нужно быть специалистом в транскрипции, чтобы убедиться в его правоте. Так, готские существительные hlaifs, hlaiw, hus, stalla, rauba или глаголы afmojan, domjan заметно перекликаются с русскими, семантика которых соответственно «хлеб», «хлев», «хижина», «стойло» (конюшня), «роба» (платье, одежда), «маяться» (уставать, выматываться), «думать». Если продолжить этот ряд примеров, то вполне возможно, что этимологию слова «буква» надо искать в готском boka – одновременно означающем бук (название дерева), буквы (их вырезали на буковых дощечках) и книги, а слово «хоругвь» образовано от готского hrugga – палка, стяг на палке.
Но готский фактор в языке и культуре славян в отечественной науке лишь недавно не отметается с порога и не сбрасывается со счетов как заведомо неприемлемый и антиисторичный. Ведь тот же Ф. Браун – яркий представитель так называемой варяжской теории, согласно которой дикая первобытная Русь приобщилась к государственности и вообще к цивилизации посредством призванных на княжение восточными славянами скандинавских князей.