Небесный Конь помнил спор между его матерью, упрямой белой женщиной из Мичигана по имени Дон Макки, происходившей из давней династии автозаводских рабочих, и отцом, когда тот заявил, что уходит из «Газеты», чтобы открыть свое собственное дело. Мать категорически возражала, зная цену стабильной работе, угрожала, что уйдет от него, как в конце концов и поступила, но только уже много лет спустя.
Отец Небесного Коня обладал холодным умом и был очень точным в делах; все более сливаясь с обществом белых людей, он повернулся спиной к индейскому наследию. Индеец очень гордился умением решать множество вопросов, ежедневно встававших перед ним. Он был прирожденным наблюдателем со способностью легко и всесторонне постигать человеческую природу и абсолютным пониманием того, что хотят слышать люди. Он успевал схватить суть дела еще до того, как человек закончил объяснение, быстро делал несколько замечаний и переходил к следующему пункту.
В деловых отношениях Бенджамен Ринг поступал по шаблону. Он умело убирал помехи на пути проекта, сосредотачиваясь на важнейших препятствиях, которые легко сметал, заключая очередную сделку, пока наконец однажды не понял, что смел со своего пути все, в том числе собственную семью. Единственный вопрос, который ему еще оставалось решить, – это была смерть. Его он и решил, выбросившись из окна своего кабинета на Шербрук-авеню.
Именно из-за этого отцовского поступка Дэниел Ринг начал подумывать о том, чтобы взять свое индейское имя Небесный Конь. Благодаря этому поступку и образу действий отца в целом он научился идти сквозь разную чепуху и завлекательные намеки на порядок прямо к единому великому делителю и решать все вопросы с ним – со смертью.
Лишь очень натренированный глаз мог разглядеть долю индейской крови в Небесном Коне. В чертах его лица она почти не проступала. У него были темные карие глаза и черные волосы, но при всем при том он выглядел бледнолицым, смуглым, но белой расы, как любой темноволосый мужчина, всего лишь с примесью чего-то иного, чужеродного.
И все же ему снились индейские сны. Сны о нем самом, как о крылатом убийце, сны о легендах, которым учила его бабка, Энни Твоукс, Хранительница Масок, легендах, к которым его отец, как считал сын, повернулся спиной. Прошлой ночью ему приснился один сон, и после душераздирающего напряжения этого сна он чувствовал себя опустошенным. Во сне он убивал человека в костюме из мелькающих серебристых образов, человек разрезал людей, заставлял их двигаться по-другому, говорить другие вещи, потом снова составлял их вместе, разрезал, складывал.
Он думал, что, наверное, убивает самого себя, но он никогда не надевал костюма для работы и потому стал думать, что же ему приснилось. Возможно, это был Стэн Ньюлэнд, пробравшийся в видения Небесного Коня. Но потом во сне появилась Алексис, человек мягко, по-отцовски положил руку ей на голову и со спокойным пониманием кивнул в сторону Небесного Коня. Человек не был похож на Стэна Ньюлэнда. Наоборот, он напоминал Алексис, он становился все больше и больше похож на Алексис, пока их лица не слились в одно и не стали говорить одним искаженным ртом, и Небесный Конь проснулся, залитый легкостью, из-за которой ему пришлось вцепиться в матрас, чтобы удержаться в этом мире.
Небесный Конь знал, что Стэн Ньюлэнд не забудет о нем, что с ним попытаются разобраться.
Но Нью-Йорк огромный город, город, в котором он уже бывал дважды и потому был знаком с его планировкой и в толпе, в зимнем рождественском воздухе чувствовал себя в относительной безопасности. Но безопасность не может длиться вечно. В конце концов кто-нибудь его узнает и сообщит по своим каналам Ньюлэнду.
Если все пройдет по плану, то около Нового года он улетит в Испанию, когда количество рейсов заметно возрастет и сообщники Ньюлэнда едва ли сумеют его засечь, при условии что Ньюлэнд вообще не махнет рукой на это дело и что его сообщники не бросят поиски. Через считаные недели они с Алексис уже будут загорать на пляжах Коста-дель-Соль – в Торремолиносе, Фуэнхироле, Марбелье. Он хорошо знал побережье, знал казино и бело-коричневые отели, заселенные британцами, ирландцами, немцами и скандинавами, он бывал там много раз, чтобы остыть после работы, когда требовалось устранить сразу несколько человек. Белизна низеньких домиков в горных деревушках, разноцветные цветы и солнце освобождали его от сомнений и тьмы.
Стоя у «Матрицы», он ждал, когда туда войдет Алексис, как это всегда бывало примерно в 8.45 утра. В 9.35 он решил зайти в кафе на другой стороне улицы, на 57-й. Он знал, что ее зовут Алексис, потому что слышал, как ее позвал один тип – лысеющий очкарик, он пристроился к ней, когда Алексис вошла в здание. Тип позвал ее совсем так же, как Небесный Конь несколькими днями раньше. Но пока ему не удалось выяснить ее фамилию.
Оглядев тихое кафе и кабинки, где официантка вытирала со столов, он увидел на стене платный телефон и телефонную книгу на полочке ниже. Если бы он знал ее фамилию, то мог бы посмотреть в книге ее адрес. И тут его озарило. Заказав кофе у прилавка, он отвернулся, достал монету, кинул ее в щель телефонного аппарата и набрал по памяти рабочий номер Алексис.
– Доброе утро. «Рикнер и компаньоны».
– Доброе утро, будьте добры Алексис.
– Алексис Ив?
– Нет. Алексис… ой, кажется, я забыл ее фамилию.
– У нас здесь только одна Алексис. Вы уверены, что вы звоните в «Рикнер и компаньоны»?
– Вы занимаетесь сантехникой?
Вопрос позабавил секретаршу.
– Нет, сэр, извините. Это рекламное агентство.
– Простите, похоже, я ошибся номером.
Он повесил трубку. Значит, Алексис Ив. Какое чудесное имя. И там работает только одна Алексис. Это можно считать установленным. Наверняка это она. Он посмотрел в телефонной книге. Только одна Алексис Ив, проживает на Востоке на 116-й улице. Он бросил еще одну монетку в телефон и набрал ее номер, подождал гудка, глядя, как бизнесмены и покупатели проходят мимо по тротуару. Потом голос сказал:
– Алло.
– Алексис?
– Да.
– Алексис Ив?
– Да. – Тон стал подозрительным.
– Ты восхитительна.
– Дэрри? – Вдруг она страшно разозлилась. – Послушай меня, Дэрри…
Он подумал о непристойностях, о том, чтобы напугать ее, нарушить ее спокойствие, чтобы впоследствии он оказался тем, кто вернет ей равновесие.
– У тебя между ног уже мокро, Алексис?
– Дэрри?
– У тебя уже встали сосочки?
Молчание, она слушает. Трубку не кладет.
– Я тебя поставлю раком, сука.
Она ахнула, выдохнула и бросила трубку.
Небесный Конь аккуратно повесил трубку, он сделал это с закрытыми глазами, точно представляя расстояния перед собой. Он представлял себе ее лицо, представлял, как она нервничает, смаковал сладость ее голоса, испуганное выражение лица и как она стоит неподвижно, остолбенев от его слов. Иногда нужно переплыть реку грязи, чтобы очиститься. Ему хотелось быть рядом, чтобы успокоить ее.
Алексис опустила трубку на рычаг. Звонок подействовал ей на нервы. Она тут же подумала о том, чтобы позвонить в полицию, но, если иметь дело с полицией, хлопот не оберешься, а ей вовсе не хотелось сейчас устраивать себе новые проблемы. Ей уже как-то звонили с непристойностями. Обычно не туда попадали, или это были чьи-то дурацкие шутки. Но звонок больше чем что-либо еще заставил ее вспомнить о матери, и ей стало прямо-таки дурно, когда вдруг до нее дошло, что она не позвонила маме вчера, на пятую годовщину со дня смерти отца. Дэрри стер у нее всю память. Опять этот Дэрри. Она набрала номер матери, выслушала один гудок и тут же нажала отбой. Слишком быстро. Мама почувствует, что она не в своей тарелке. Она подождала, глубоко вдохнула и задержала дыхание, глядя на телефон, потом закрыла глаза. Выдохнув, она снова медленно вдохнула, потом открыла глаза и осторожно выдохнула.
Алексис подождала еще немного, взяла трубку, снова набрала номер матери и сосчитала гудки, пять, шесть, семь, всего пятнадцать гудков, прежде чем повесить трубку, надеясь, что если ее мама пошла по магазинам, чтобы чуть подбодриться, то успеет вернуться и добежать до телефона.
Алексис уже позвонила в банк насчет своих кредитных карт и все заблокировала. Это было даже весело, больше часа разговаривать с безмозглыми операторами. Новые карты можно будет забрать в банке утром. И на том спасибо, думала она, чувствуя себя совершенно не на своем месте без того ощущения безопасности, которое давали ей кредитные карты.
Она решила, что ей нужно принять ванну, чтобы смыть чувства стыда и вины. Она набрала полную ванну горячей воды, сбросила халат и ступила в ванну, чувствуя, как горячая вода ласкающе оживляет ее, и она говорила себе, что сегодня будет новый день, повторяла это снова и снова и набиралась сил.
Я больше не буду с этим мириться, сказала она себе. Не буду, громко говорила она в мыслях, пытаясь выгнать непристойные слова из своей головы, пытаясь не возбуждаться из-за них в своем с виду истомленном состоянии. Это неправильно. Она подумала о работе, проводя куском мыла по рукам и не обращая внимания на телефонный звонок, который прозвонил раз тридцать, прежде чем смолк. При внезапной мысли, что это могла звонить мама, она подскочила в ванне. Нет, уверила она себя, мама не стала бы так долго звонить. Еще одна проблема. Непристойные звонки. Если они продолжатся, придется поменять себе номер и объяснять всем почему. Она вздохнула.
После ванны она приняла душ, потом наконец-то позавтракала – розовым грейпфрутом, который порезала на дольки и съела, так же как и апельсиновый кекс с изюмом и отрубями, купленный в гастрономе в подвале дома. Потом она пойдет прогуляться в парке. Стоя с тарелкой и бумажной салфеткой в руке, она посмотрела на новый стереотелевизор, который купила специально для того, чтобы смотреть музыкальные записи, и увидела несколько журналов на столике. Юбилейный выпуск «Пипл» с фотографией Ингрид Бергман на обложке привлек ее внимание, и ее сердце растаяло при воспоминании об отце, о матери и о том, что смерть сделала с этой женщиной.
Его убийцу так и не нашли. Жестокий подонок. У нее мелькнула мысль о фотографиях, которые она видела, полицейских снимках с телом отца, изувеченным почти до неузнаваемости. Никаких подозреваемых, но почти наверняка разборки между преступниками, сказали в полиции. Ей показали фотографии. «Вы не знаете, кто мог быть способен на такое? – спросили ее. – Друг? Враг?»
Она не могла назвать им никого из знакомых, никого, кто был бы способен на такую нечеловеческую жестокость.
Башня многоквартирного дома щекотала взгляд Небесного Коня, пока он обводил его во всю поразительную высоту, словно длинную каплю, которая наконец упала на землю.
Нью-Йорк очень напоминал ему Монреаль своими старыми серыми зданиями, космополитичной манерой женщин одеваться, но высота и современный вид новых зданий больше походили на Торонто. Он прочел латунную табличку: «Парквью-Хаус» и номер: 400, Восток, 116-я улица, – и неторопливо подошел к двойным стеклянным дверям. Никакой консьерж не прицепился к нему. Он вошел и прочел ряды имен напротив кнопок, нашел «А. Ив» в ряде пятнадцатого этажа: квартира 1504. Нажал кнопку и стоял, дожидаясь, а мимо него прошел человек с боксером на поводке и сунул ключ в замок, собака уставилась вверх и фыркнула. Небесный Конь улыбнулся, но мужчина с кустистыми седыми волосами и такими же усами только кивнул и вошел в дверь, плотно закрыв ее за собой.
– Да? – сказал хрипловатый голос из динамика.
Небесный Конь прислушался с улыбкой на губах. Красивый голос. Такой сверкающе чистый и легкий среди хлама и беспорядка этого города.
– Кто там?
Небесный Конь снова нажал кнопку.
– Да?
Он подождал еще несколько секунд, потом снова нажал кнопку и прислушался, но ответа не было. Он нажимал все кнопки на панели, дожидался, когда ему ответят, и говорил «Это я», пока наконец один из жителей, ожидавший гостя и услышавший стандартный ответ, не впустил его в дом. Этот трюк срабатывал всегда. Кто-то в доме обязательно ждал гостей. А он был тем, кого никогда не ждали. В том-то и фокус. В реализме.
8. Торонто
Бордовый «ягуар» затормозил рядом с Дженни Киф, издав весьма своеобразный сигнал. Когда она подошла и стекло в окне опустилось, первым делом ей в нос ударил запах кожи, а потом некрепкого дымка от тонкой сигары Стэна Ньюлэнда.
– Привет, – сказал Ньюлэнд, любезно улыбаясь и держа сигару пальцами руки, лежавшей на руле. – Я так и думал, что найду тебя где-нибудь здесь.
Дженни ответила ему широкой улыбкой, трепеща при виде приборной панели. Она еще никогда не видела ничего подобного вживую. Полированное дерево, счетчики, цифры напомнили ей картинку с яхтой, которую она как-то видела в журнале в кабинете психолога. К психологу ее отправили из школы, на консультацию, потому что она слишком много хулиганила, срывала уроки циничными выходками, – так про нее говорили. Психолог оказался настоящим придурком, он интересовался только тем, чтобы завалить ее на стол и стащить трусы, отшлепать и отыметь ее, а потом предложить денег за молчание. Дженни потратила деньги на то, чтобы купить несколько фляжек виски «Южный покой», которые спрятала в своем школьном шкафчике.
– Не хочешь заморить червячка? – спросил Ньюлэнд, подмигивая.
– Какого? – спросила она.
Ньюлэнд снисходительно посмеялся, осторожно стряхнул сигарный пепел в пепельницу.
– В шикарном ресторане.
– А то.
Он протянул руку, разблокировал дверь, распахнул ее, не спуская глаз с Дженни. Прежде чем сесть в машину, Дженни оглянулась, нет ли поблизости других девчонок или парней. Ей хотелось удостовериться, что они увидят, как она садится в дорогую машину, но, к большому ее разочарованию, никого рядом не оказалось.
Ньюлэнд знал, что он рискует, лично подвозя девчонку, но он заслужил лишнее приключение, ощущение которого давал ему риск, что его заметят. Он получил кличку – Неон – из-за таких вот показных эскапад. Ему нравилось выставляться и шиковать. В остальное время, когда он был не в настроении общаться лично, один из его помощников, серьезнолицый паренек по имени Родди Уэбб, поставлял ему готовеньких девочек, как правило уже с завязанными глазами и подавленных. Сначала он делал свое дело, а потом отходил в сторону, чтобы посмотреть на настоящее веселье.
Когда возбуждение от шума и яростного сопротивления начинало расти, он был не в силах устоять на ногах из-за того кайфа, который охватывал его, пока он смотрел, и ему приходилось садиться. Первый раз, когда он увидел убийство, он даже упал в обморок, он даже не понимал, что потерял сознание, пока не очнулся и не увидел, что сидит на стуле с запрокинутой головой. К тому времени на матрасе осталось только красное месиво с кусками и клоками плоти и пучками волос. Он встал и увидел, как в углу рвет Грэма Олкока, и подошел, чтобы похлопать его по спине с видом забавляющегося зрителя, а Родди Уэбб принес Олкоку стакан воды. «Запах – это что-то, а?» – сказал тогда Ньюлэнд, глубоко вдыхая и оглядываясь на изрезанные, неподвижные ноги, все еще скрепленные друг с другом, думая с внезапным приливом чувства: «Я хочу отыметь это месиво». Но это было бы слишком даже для той группы участников, которые собрались на их особую вечеринку. Это превратило бы его в обезумевшую скотину.
– Куда мы едем? – спросила Дженни, когда они повернули с Джарвис-стрит на запад, в сторону Карлтон-стрит, потом снова повернули на Янг-стрит и поехали на юг, миновали большую витрину музыкального магазина «Эйч-Эм-Ви» с тридцатью или сорока телевизорами, которые показывали видеоклипы.