Клейнер закрыл бутылочку крышкой.
– Нет, демерол.
Седан накренился, потому что ему в бок врезался гибридник, пытавшийся пролезть в поток машин с Норт-Вермонта, и полицейский махнул в сторону водителя.
– Вот козел! Пристрели этого козла!
Клейнер проигнорировал это требование и открыл пакетик.
– У кого есть «дрема»? Ни у кого нет настоящей «дремы». Одна только поддельная фигня.
Хаундз повернулся и еще раз посмотрел на Парка:
– Что ты там за чушь порол насчет неспящего, дескать, валиум для него?
Парк опустил взгляд между коленей.
– Это один тип из корейского района. Говорит, будто ему помогает. Он принимает по десять штук за раз. Выпивает с бутылкой красного вина. Говорит, что почти засыпает.
Хаундз пожевал губу.
– По десять за раз. И работает?
Парк пожал плечами:
– Он думает, что да. Я еще никогда о таком не слышал. Но они же все что-нибудь пробуют. Знаю одну тетку, так она крошит мелатонин и вдыхает его. По двадцать, по тридцать граммов за раз.
– Ну да, а валиум-то?
Парк покачал головой:
– Сомневаюсь.
– Черт. Черт.
Коричневой массой слева вырисовывался Гриффит-парк.
Парк посмотрел на обожженный пожаром склон. На нем снова начали появляться палатки, так как в основном его уже отчистили от головешек и трупов после первого лагеря беженцев и потушили тлеющие низовые пожары.
Хаундз хлопнул по приборной панели.
– Э, а что с демеролом? Он-то хоть немного помогает спать?
– Я сам никогда про такое не слышал. Продаю его одному старому торчку. Он когда-то был в технической группе у Тома Петти.
Парк смотрел, как толпа беженцев собиралась у грузовика Красного Креста. Большинство огонь выгнал из каньонов между Вентура-Фриуэй и побережьем, наступая из зарослей чапараля на север до самой лагуны Мугу.
Глядя на потерянных и неприкаянных, он уплыл мыслями куда-то.
– Кроме «дремы», единственное, насчет чего я слышал, что оно действительно работает, – это, пожалуй, только пентосан. Но его молекула слишком большая, чтобы проникнуть из крови в мозг. Поэтому придумали вставлять шунт и доставлять его куда надо.
Он вспомнил, как врач описывал эту процедуру ему и Роуз.
«Проще говоря, мы просверлим дырку в вашем черепе и вставим в нее болт».
Роуз отказалась. Вернее, Роуз сказала: «Да пусть я лучше сдохну к чертям собачьим».
Парк покачал головой:
– Во всяком случае, пентосан делает хотя бы одно – не дает умереть. Спать все равно невозможно, и боль все время чувствуешь. Некоторым неспящим давали громадные дозы мепакрина, и им стало лучше. Ненадолго. Потом им стало хуже, чем раньше. Паралич. Печеночная недостаточность.
Он опять пожал плечами:
– Валиум и все такое – это в основном люди просто хватаются за что угодно, лишь бы им хоть на пару часов стало полегче.
Хаундз давил на тормоз, снижая скорость, пока они подъезжали к очереди машин у блокпоста на реке Лос-Анджелес.
– А ты-то откуда такой грамотный?
Парк снова пожал плечами:
– Я продаю таблетки.
– Черт.
Хаундз вытер пот со лба.
– Моя теща, чтоб ее черти взяли, живет вместе с нами. Не спит уже несколько месяцев. Совсем свихнулась. Никому жизни не дает. Бродит по дому сутки напролет, чертово привидение. Несет какую-то бредятину. Детей пугает. «Папа, а почему бабушка зовет меня Билли?» Вот попробуй объясни ребенку. «Знаешь, малыш, просто бабулин таламус пожирают неправильно свернутые белки, и она бредит наяву, и ей мерещатся всякие кошмары, и она сама не понимает, где она, и думает, что ты ее сын, которого на самом деле она не доносила из-за выкидыша, еще когда ей было пятнадцать лет и она ходила в школу». Может, дать ей десять таблеток валиума и бутылку Зинфанделя, и ей все станет по кайфу; я б тебя поцеловал взасос, если бы получилось.
Парк промолчал.
Хаундз протянул руку:
– Хрен с ним, давай, что там за херня.
Напарник передал ему флакон валиума.
– Чего уж, попробуй. Терять-то все равно нечего.
Хаундз сунул таблетки в карман.
Парк отвернулся, и Хаундз заметил это в зеркале заднего вида.
– Чего еще? Ты чем-то недоволен, гаденыш?
Парк ничего не сказал, он только смотрел, как в толпе у Красного Креста началось бурление, когда до людей стало доходить, что на всех мешков с рисом не хватит.
Хаундз ехал дальше.
– Терять есть что – старушка может окочуриться, – сказал он и потер затылок. – Самое плохое, если она протянет еще полгода. Господи боже. Я все понял. Как только перестану спать, тут же пущу себе пулю в лоб. Как только пойму, что у меня эта зараза, все, до свидания. Мать моей жены, она дала нам деньги, чтобы мы выложили наличными за наш первый дом. Как узнала, что ее дочь собралась замуж за негра, тут же села читать автобиографию Малкольма Икса[2]. То есть я хочу сказать, фигня все это, но все-таки я оценил внимание. А теперь что? Смотреть на нее, смотреть, как она гниет у тебя на глазах? Я думал, может, уговорить жену и пустить ей пулю в голову. Богом клянусь, она мне бы спасибо сказала. Вот черт, что тут еще?
Спецназовец в индивидуальной бронезащите, кевларовом шлеме с визором, с лентой 5,56-миллиметровых патронов к ручному пулемету М-249, который он держал в руках, знаком велел им подъехать к обочине.
Хаундз высунул голову в окно:
– Какого черта? У нас тут преступник.
Спецназовец подошел, упер приклад в бедро и снял шлем.
– Спокойно, я как раз собирался пропустить вас без очереди. Проезжайте сюда, сбоку.
Он показал на окаймленную спиралями колючей проволоки пустую полосу дороги, которую держали свободной для военного и аварийно-спасательного транспорта.
Хаундз кивнул:
– Спасибо, солдат, извини, погорячился. Просто какое-то начальство вставило нашему капитану по самое не балуй, и мы весь день гонялись за каким-то гребаным дилером.
Спецназовец положил шлем на крышу машины и посмотрел на Парка, сидевшего на заднем сиденье:
– «Дрема»?
Хаундз хмыкнул:
– Ага, как бы не так. Занимаемся каким-то дерьмом, когда полно настоящей работы для полицейских. Он продает всякую клубную муть.
Спецназовец провел ладонью по бобрику, и мелкие капли пота попали в галогенное сияние прожекторов, освещавших блокпост.
– Стимуляторов нет? Я с ног валюсь.
Клейнер показал оставшийся флакон и пакетик:
– Демерол и ксанакс.
Спецназовец протянул руку:
– Отсыпь-ка мне ксанакса. Может, поможет не пристрелить парочку мексикашек.
Клейнер высыпал несколько таблеток в раскрытую ладонь.
– Что за столпотворение?
Спецназовец бросил в рот две таблетки и стал жевать, а другие сунул в подсумок на ремне.
«Авенидас» хоронят одного из своих предводителей. Этот тип на днях завел свою «импалу», а она под ним взорвалась. Чертовы психопаты из Сайпрус-парка. В общем, похоронный кортеж собирается сегодня к полуночи, они намереваются проехать прямо по дорожкам через Сайпрус-парк и дальше до Форест-Лон. Типа показать всем, только не знаю что.
Хаундз показал на восток:
– Еще чего. Скажите им, черта с два. Блокируйте улицы.
Спецназовец кивнул:
– Вы откуда?
Хаундз снял солнечные очки.
– Западное управление, Голливуд. Есть что сказать?
Спецназовец поднял руку.
– Нечего, полиция есть полиция. Но у нас сейчас договор с «Авенидас». Они занимаются охраной района восточнее Сан-Фернандо. На самом деле это значит только то, что нам можно заходить на их территорию и не особо беспокоиться, что мы окажемся под обстрелом. Так на хрена нам катить на них бочку из-за того, как они хоронят своих мертвецов? Не успеешь оглянуться, как полицейскому уже нельзя будет выйти за проволочное заграждение, чтоб снайпера не стали стрелять по всем без разбору и чтоб не подорваться на самодельной бомбе в помойном ведре.
Хаундз снова надел очки.
– Ну да, понятно. Договоримся с одними подонками, а пока разберемся с другими подонками, похуже.
Спецназовец взял шлем.
– Да, отличная мысль, только, на мой взгляд, маленько оптимистичная.
Он надел шлем и показал на пешеходный мостик, пересекавший бульвар Лос-Фелис там, где тот перепрыгивал через пересохшее русло Лос-Анджелеса.
– Видите вон там?
Они увидели.
На мосту висел труп, выхваченный лучом одного из галогенных прожекторов на блокпосте, с руками связанными за спиной, с обугленной кожей, он болтался на цепи, обернутой вокруг того, что осталось от его шеи.
– Это двоюродный брат главаря из Сайпрус-парка, ему было шестнадцать лет. «Авенидас» повесили его там сегодня утром. Начальник блокпоста велел оставить его висеть. Мол, пока он начальник этого пункта, он не собирается раздражать «Авенидас». Мол, ему плевать, он просто устал смотреть, как гибнут его подчиненные. Так что вы мне скажите…
Он застегнул ремешок шлема под подбородком.
– …Кто тут с какими подонками договаривается. Потому как я понятия не имею.
– А эти пижоны тут с какого боку?
Хаундз показал на небольшую группу мужчин и женщин, одетых в облегающую черную форму с короткими рукавами и бронежилеты «Драконья кожа», с автоматами «масада» на изготовку, сгрудившихся вокруг двух бронированных джипов «Сааб-9-7Х» с крылатыми белыми стакерами на дверях, такими же, как их нарукавные нашивки.
Спецназовец сплюнул.
«Тысяча журавлей»? Они тут со всех боков. Дожидаются каких-то козлов из мэрии, чтобы сопровождать их в поездке по Гласселл-парку. Баба из местного совета хочет показать, что ситуация нормализуется. Хреновы показушники, будут теперь во всех вечерних новостях демонстрировать. Как они носятся по округе, выскакивают из машин, зачищают периметры и прочая фигня. И все будут думать, что они на самом деле заслуживают громадных денег, которые им платят по контрактам за охрану. Только в репортаже не будет видно трех боевых вертолетов, которые обеспечивают прикрытие сверху. Знаете, почему они это не снимают? Потому что вертолет в воздухе не телегеничный. Да пошли они все в задницу.
Спецназовец резко опустил визор и махнул рукой по направлению к дороге:
– Проезжайте сюда, я отодвину проволоку.
Хаундз медленно поехал вперед, а спецназовец осторожно отодвинул один из проволочных штопоров и кивнул полицейскому в машине, когда тот нажал на газ, направляясь к блокпосту.
Парк смотрел в правое окно на шоссе I-5.
Некоторые участки были еще полностью открыты. Участок в непосредственной близости от блокпоста был загроможден баррикадами из брошенных автомобилей на расстоянии в полкилометра к северу и югу. Парк слышал, что средние секции баррикад заминированы, чтобы взорвать машины и открыть дорогу, если надо будет пропустить военную, полицейскую или спецназовскую автоколонну. Практически на всем протяжении от мексиканской до канадской границы автомагистралям полагалось быть открытыми для военного транспорта, но на шоссе были длинные неохраняемые участки, где дорожные банды взимали свою плату за проезд и пользовались дорогой, чтобы ездить на север и юг, останавливать автомобили и сливать у них бензин. Здесь об этом сильно не волновались. Более насущной была проблема довольно многочисленных узких мест, где скапливались брошенные машины, словно бляшки в артерии, которые закупоривают неспящий мозг, блокируя его обычные функции, толкая его на причудливые вариации от привычного состояния.
Парк задумался обо всех этих скоплениях обломков в человеческом теле и вне его, которые доводят его до самых странных крайностей. «Краун-виктория» остановилась у блокпоста, и он посмотрел на повешенного, который чуть покачивался взад-вперед в столбе горячего воздуха, поднимавшегося от генераторов.
Полицейские на передних сиденьях показали свои удостоверения и значки полицейским на блокпосте, а также удостоверение личности, которое забрали у Парка, и те знаком пропустили их вперед и особо оговорили, как следует подъезжать к станции Силверлейк.
Съехав с эстакады и оставив за собой русло Лос-Анджелеса, они проехали мимо поля для гольфа на бульваре Лос-Фелис.
В этом месте бульвар практически пустовал. Бары и рестораны, которые раньше были аванпостами обуржуазивания Ист-Сайда, стояли запертые, заколоченные или сгоревшие. Несколько неспящих бродили без цели, почесывали голову, потирали глаза, бурчали себе под нос. Несколько беженцев из Гриффит-парка сумели перебраться за шоссе I-5 и реку ниже блокпоста и теперь рылись в заброшенных магазинах. Хотя там мало что осталось. Но как только бульвар спустился под железную дорогу сразу за Сенекой, снова стали появляться заселенные кварталы.
На каждом углу стояли вооруженные до зубов латинос, предпочитающие винтовки AR-15 и самозарядные пистолеты «Тес-9». На крышах по краю были навалены мешки с песком, из-за них выглядывали дула винтовок. Грузовички с тако и тележки с тамале выстроились вдоль обочин, продавцы щеголяли пистолетами в кобурах. Дети играли на улице, выбегали на ночную дорогу и возвращались обратно, молодые мамаши кричали им вслед на смеси английского с испанским. Пожилые люди сидели за столиками на тротуарах, играли в домино и карты.
Хаундз вынул из кобуры свой «глок» и сунул его между ног.
– Если я только узнаю, кто отправил нас на это чертово задание, если я только узнаю, где он живет, то вернусь сюда и найму за двадцатку какого-нибудь латиноса, чтоб он спалил его дом вместе с ним и его семьей. Нет, ты посмотри на это дерьмо. Как будто мы не у себя в стране. Чтоб их черти взяли.
Клейнер сунул в рот таблетку демерола, отнятого у Парка.
– В Фэрфаксе скоро будет так же. Евреи уже расставляют козлы для пилки дров в концах кварталов. В ермолках и с «узи». Со дня на день переименуются в Маленький Израиль.
Они проехали мимо брошенного «шевроле-степсайд» 1980 года, на его крыло взгромоздился человек, патронные ленты перекрещены на груди, как у Панчо Вильи, и злобно глядел на них.
Хаундз заскрежетал зубами.
– Потаращись еще на меня. Попробуй только сунуться западнее «Пятерки», я тебе ноги оторву, только посмей на меня так глянуть. Вот же гребаные дикари. Устроили джунгли, мать вашу. Покажите мне, покажите мне хоть одного дурака, который считает стену вдоль границы плохой идеей, и дайте мне прогнать этого придурка голышом по этому гребаному гетто.
Дальше они двинулись вниз по Сан-Фернандо, и перед самым Тредвеллом подъехали к противоминному заграждению из бетонных блоков, блокировавшему улицы в районе станции Силверлейк. Поперек одного из блоков над путаницей надписей свежей краской блестел аэрозольный лозунг:
BESSОННИЦА – ЗАГОВОР – УБИТЬ ВСЕХ СВИНЕЙ
Модернизированная мини-пушка на БМП «страйкер» повернулась и уставилась на «форд» своим букетом дул, а из динамика загремел голос:
– Приветствуем вас на станции Силверлейк. Поднимите руки, чтобы их было видно, выметайтесь из машины и укладывайтесь на асфальт мордой вниз.
Хаундз заглушил мотор:
– Гребаные джунгли.
Ехать по району трущоб – это равносильно тому, что побывать в декорациях к одному из фильмов Джорджа Ромеро[3]. Но с нашествием неспящего приона этот эффект постепенно охватил весь город. Тротуары, торговые центры, кинотеатры, достопримечательности, пляжи и рестораны заполнились неспящими с напряженными шеями и шаркающей походкой.
Анекдоты про зомби стали пользоваться популярностью. Черный юмор касался всего, чего только позволяла ситуация.
Сами фильмы не перестали снимать. Конечно, уже не с прежним размахом, и многие студии закрылись или, точнее, были полностью поглощены более энергичными конкурентами, но, даже когда взлетели цены на энергоносители, даже когда все города, большинство пригородов и многие сельские районы пережили вспышки организованного насилия, даже когда части регулярной армии явно надолго разместились на нефтяных месторождениях Аляски, Ирака, Ирана, Венесуэлы и Бразилии, даже когда снова ввели армейский призыв, а шестеренки экономики зацепились зубцами и со скрежетом остановились, даже когда засуха затянулась и посевы погибли, даже когда растаяли ледниковые шапки и поднялся уровень прибрежных вод, людям по-прежнему нравилось смотреть хорошее кино.