Вновь осторожно высунув голову из окопа, мальчишка, наконец, заметил врага – крохотные пока что темные фигурки. Борька приложил к глазам одолженный у дяди Антона бинокль – сейчас так делали многие, стараясь понять, с кем свело их недоброе военное счастье.
В первый миг мальчишке показалось, что на него движутся… орки из известной всем старинной книжки «Властелин колец» – закованные в черное железо, гориллоподобные фигуры в шипастых шлемах. Лица – темнокожие, с вывернутыми ноздрями – были тоже самые что ни на есть орочьи, вот только в руках эти уроды держали, увы, не ятаганы, а незнакомое Борьке оружие с короткими и толстыми стволами – должно быть, знаменитые плазмометы. Было их очень много – наверное, тысячи, двигались они с равномерной, безжалостной неторопливостью, явно рассчитанной на психологический эффект.
Вот только землян напугать было трудно – там и сям захлопали снайперские винтовки, и враги начали падать, словно марионетки с обрезанными нитями. В поселке очень многие умели отлично стрелять из оптики и промаха не давали. В каком-то смысле защитникам поселка повезло – на них вышли не почти неуязвимые для обычных пуль дайрисы, не нэйкельцы, привыкшие давить врагов огнем своей жуткой биомеханической техники, не страшные своей неотступной методичностью и холодной отвагой сторки, даже не свирепые наемники-скиутты, почти непобедимые в рукопашном бою, – на них вышли джаго, славные в Галактике лишь своим умением давить врага количеством. Но в другом смысле – не повезло, нет. Скиутты и даже сторки могли бы пощадить хотя бы женщин и детей, у них было свое понятие Чести. Джаго тоже пощадили бы их, но совершенно с другой целью. Кое-что Борька проходил в школе, кое о чем ему с гневом и презрением говорил отец, и мальчишка понимал, что попадать в плен к джаго живыми нельзя. Мертвыми тоже нежелательно – эти твари ели убитых ими, надеясь, что их сила перейдет к ним. Для землянина такое звучало дико, но большинство джаго – озлобленных, не получавших почти никакого образования – были самыми настоящими дикарями, пушечным мясом не только для своих более продвинутых союзников, но даже и для собственных безжалостных и грозных владык. Боевых машин у них, к счастью, не было – они не вошли бы в обычные челноки, – но в задних рядах строя там и сям виднелись гротескные, похожие на трехногие шагающие колоды, фигуры киберстрелков.
Джаго, впрочем, не собирались терпеть устроенное им землянами избиение – по их рядам покатился нарастающий гортанный ор, – и они черной волной побежали в атаку. Киберстрелки присели, растопырив упоры и поводя короткими стволами мортир, и от них к позициям землян потянулись ровные белые полосы. Казалось, что перед самым носом мальчишки вспух шар чисто белого пламени, ударная волна, как молот, долбанула ему в лицо, отбросила на заднюю стенку окопа… и сознание Борьки просто отключилось…
…В себя он пришел тоже резко – словно включили свет. Он стоял возле разбитого сарая, сжимая в руке какой-то чужой, зазубренный тесак, весь буро-коричневый от запекшейся крови. Левый рукав тоже был весь в крови, какая-то незнакомая девчонка торопливо разрезала его, почти непрерывно ругаясь. Окружающий мир обрушился на очнувшегося мальчишку.
Мир был черным. Черное от дыма небо, черная земля, усыпанная черными трупами, – среди них, лениво дымя, догорали какие-то искореженные машины. Вокруг были только разбитые вдребезги, жарко полыхающие развалины, среди которых как-то бессмысленно бродили люди. Джаго нигде видно не было. Борька понял, что это окраина их поселка и что они победили, но эта мысль прошла как бы в стороне от сознания – пока он мало что соображал, воспоминания прорывались в сознание толчками, словно кровь, хлещущая из глубокой раны. Отец, почти беспрерывно палящий из пулемета и орущий что-то, неслышное в царящем вокруг диком грохоте… дядя Антон, спокойно и методично бьющий куда-то из гранатомета… дед, с руганью принимающий из рук распластавшегося по брустверу подползшего Вовки цинк с патронами… страшные, орущие темные фигуры… бьющийся в руках автомат, ровная строчка пробоин, весело бегущая по черному шипастому нагруднику… странно, но Борька никак не мог вспомнить лица… злые дружные стайки харг-каарт, как-то быстро-деловито облепляющие великанов-джаго и бешено бьющие своими короткими охотничьими клинками в лица, в каждую щель в броне… раскоряченная туша киберстрелка – не рассчитанная на ближний бой машина упорно отступала, стараясь поймать землянина в радиус действия своей мортиры – и он, он сам, Борька, так же упрямо идущий вперед, дико вопящий: «А ну, стой, курррваааа!!!» – и поливающий бронированную тушу огнем «абакана», перезаряжая его снова и снова, пока броня таки не поддалась и страшная туша не рухнула, подергиваясь в электрических конвульсиях… Куда делся «абакан» потом, он вспомнить не мог начисто…
Борька удивленно помотал головой и вновь посмотрел на тесак. Неужели это все – он? Простой, ничем не примечательный пионер? Быть такого не может… однако же – есть. Мысль о том, что началась война и он на войне и вокруг война, по-прежнему казалась какой-то кривой, нелепой, неприемлемой. Она не помещалась в мозгу.
Он терпеливо дождался, пока девчонка закончит перевязку, и побрел по разрушенной окраине среди складов и хранилищ, надеясь отыскать кого-то из своих.
* * *
К невероятной радости мальчишки, никто из его семьи не погиб – хотя убитых среди ополченцев насчитали целых двадцать семь человек, а еще семьдесят девять получили ранения. Трупами джаго были завалены все окрестности, их невозможно было сосчитать, хотя кое-кто честно пробовал и сбивался всякий раз, а из раненых землян половина оставалась в строю. Но остальных пришлось эвакуировать в Трезубец. Среди них оказался и дядя Антон – разорвавшаяся рядом мина осыпала его осколками. Большую их часть задержала броня, но и оставшегося хватило, чтобы отправить его в столичный госпиталь. Борька принял это неожиданно спокойно – правду говоря, он сам еще не вполне отошел после контузии и воспринимал мир, словно в тумане.
Отпраздновать победу жители Новой Надежды не успели – в ответ на донесение о ней пришел строжайший приказ губернатора об эвакуации всего мирного населения: к джаго присоединились скиутты и нэйкельцы, а делать рядом с ними женщинам и детям было ну совершенно нечего.
Отцу Борьки пришлось выдержать еще одну битву – дед Семен и бабушка Дина категорически отказывались уезжать, переубедил их только личный приказ майора Иванищева, сообщившего, что для обеспечения эвакуации ему разрешено применять силу. И ему пришлось ее применить, чтобы вывезти из поселка всех мальчишек младше тринадцати лет – о том, чтобы вывезти тех, кто постарше, не учиняя настоящей гражданской войны, не могло быть и речи. Сейчас поселок опустел – в нем остались лишь военные и ополченцы, которые готовились дать бой уже нэйкельцам. Остановить их тут было невозможно, и приказ губернатора предписывал отступать, нанося противнику как можно большие потери. Борька не сомневался в победе – вот еще! – но все же оставлять поселок, зная, что он почти наверняка будет стерт с лица земли, ему ну совершенно не хотелось. Умом он понимал, что дома можно отстроить, а вот убитых уже не вернуть. Но сердце не желало слушать, оно буквально кипело от гнева, и даже воспоминания об убитых его рукой джаго не успокаивали его. Борька знал, что и не успокоится, пока все захватчики не лягут в землю. Если бы хоть один из них ушел живым, он бы воспринял это как личное оскорбление. И знал, что все вокруг думают точно так же.
Эвакуированный поселок как-то сразу стал совершенно безжизненным, ненастоящим, словно военный полигон. От этого впечатления, как ни странно, стало легче на душе – теперь не за кого было бояться. И это же впечатление еще усиливалось видом отрытых повсюду окопов – майор Иванищев распорядился готовить запасные позиции в дополнение к уже готовым. Пока они окапывались, окончательно стемнело, взошла полная Червонная, и в кровавом свете ее низко висящего огромного диска мир окончательно принял какой-то сюрреалистический вид. Ни один фонарь, ни одно окно не горели, и все вокруг состояло из призрачных полос света и непроглядных теней, плавающих в призрачном кровавом мареве – отчасти порожденном луной, отчасти – трепещущими за крышами отблесками далеких пожаров. Жара после заката не спа́ла, и Борька словно плыл в густом, остро пахнущем гарью воздухе.
Как-то вдруг все шевеление прекратилось – все разошлись по позициям и затаились. Перед сидевшим в окопе Борькой лежал обширный темный луг – сплошное море высокой, волнующейся травы, – а за ним поднималась темная, неровная полоса леса. Где-то там мерцали странные огни – то ли свет чужих фар, то ли еще что-то, непонятное. За толщей теплого воздуха они мерцали, словно звезды. Настоящих звезд видно не было – затянувшая небо мутная хмарь едва тлела в падавшем снизу тусклом свете пожарищ. К горизонту она окончательно темнела, переходя в неразличимый мрак, и, глядя на этот тусклый свет, Борька невольно подумал, что они, возможно, единственные люди, оставшиеся в глубине этой душной бесконечной ночи, в этом тусклом мире.
Мальчишка еще терялся в догадках, стараясь понять, что происходит, когда бесшумная белая вспышка мгновенно заполнила все небо. Секунды через три свет стал багровым, замерцал и погас. Борька словно ослеп – наступила кромешная темнота, не было видно ни одного огня, даже вдалеке, только в ослепленных глазах плавали призрачные разноцветные пятна. Еще секунд через пять по ушам ударил тугой грохот, а через полминуты налетел яростный порыв неожиданно холодного ветра. Загремело железо на крышах, затрещали сломанные ветки, и Борька с удивлением ощутил, как на коже тают редкие снежинки. Потом все затихло. Тишина была такой же непроницаемой, как и мрак, – глухой и ватной. Температура упала сразу градусов на двадцать, и мальчишку пробил озноб. Вытянув вперед руки, он прикоснулся к перебравшемуся ближе Витьке и порывисто сжал его ладонь. Грохнуло в стороне врагов – похоже, на них сбросили электромагнитную бомбу, потому что и связь, и даже ночные прицелы отрубились намертво.
Какое-то время они всматривались в темноту, невольно прижавшись друг к другу. Сердце Борьки бешено колотилось. В темноте он чувствовал себя совершенно беспомощным, понимая, что стрелять наугад они не смогут.
Непонятно почему, ему стало вдруг жутко, а уши понемногу начали улавливать звуки, которые он принял бы за шум моря, если бы не отчетливо различимый топот. Тяжелые, тяжелые, очень ТЯЖЕЛЫЕ шаги – ТАК не могут шагать не то что люди, а даже и слоны. Сердце Борьки замерло от страха, и в этот миг мир залил ослепительный свет. Запущенные из поселка осветительные мины с негромкими хлопками повисли над лугом, и мальчишка увидел…
Вначале ему показалось, что кто-то построил вдоль леса ряд треногих водонапорных вышек, но эти штуки ДВИГАЛИСЬ. Двигались сюда, к ним.
Приникнув к оптике прицела, Борька рассмотрел одно такое существо. Удивительно изящное при своих громадных размерах, оно напоминало треногого рыжего паука на длинных тонких ногах. Вот только «паук» был этажей пять в высоту, не меньше… Под брюхом у странного, явно биомеханического существа болталось устройство, в котором без труда угадывалась плазменная пушка. Мальчишка узнал нэйкельский боевой шагатель, а за ним быстро перебегали туда и сюда затянутые в гибкую легкую броню фигуры, удивительно похожие на волков-оборотней из земных легенд – скиутты. Рядом с шагателями они казались небольшими, но Борька знал, что на самом деле рост их далеко за два метра, а весили они килограммов по сто пятьдесят, и вовсе не за счет жира. Скиутты двигались со звериной ловкостью, постоянно бросаясь то вправо, то влево, чтобы в них труднее было попасть. Это не придурки-джаго, способные лишь толпой бежать в атаку, стараясь диким ором заглушить собственный страх. Это – настоящие бойцы, и справиться с ними будет ох как непросто… До земных позиций донеслось дружное «йорр, йорр, йорруууууу!» атакующих скиуттов, свирепое и ликующее. В нем была откровенная жажда драки…
Понятно, что ждать, пока враги подойдут вплотную, земляне не собирались, – там и тут захлопали снайперки, затрещали пулеметы, к шагателям потянулись огненные стрелы ракет, оставляя за собой идеально ровные, словно по линейке проведенные хвосты…
Но нэйкельцы были одной из самых древних рас – их цивилизация насчитывала уже больше восьми тысяч лет, и воевать за это время они научились. Шагатели с невероятной быстротой уворачивались от ракет, приседая на широко расставленных лапах к самой земле и раскачиваясь, словно гигантские маятники. Увернуться удавалось не всем, но кумулятивных зарядов у землян не было, а термобарические эту заразу не брали – шагатели отшатывались от их взрывов, качались, кренились, но – суки! – не падали. Их броня из природной керамики и естественного углеродного волокна оказалась невероятно прочной. Пули и даже снаряды автоматических пушек боевых машин ее не брали – резко наклоняя корпус, шагатели подставляли под огонь выпуклые спинные щиты и стреляли в ответ. Очереди плазменных импульсов забились над головами людей, снося и поджигая один дом за другим.
Укрыться в окопах от огня этих шагающих вышек было невозможно. Было ясно, что поселок пал, и отступление началось везде и одновременно, ополченцы разбегались по дворам, стреляя назад. Солдаты прикрывали отступление; майор Иванищев отдал последний приказ – самостоятельно добираться до столицы. Мальчишкам оставалось лишь присоединиться к отступающим. Да, шагатели тоже были уязвимы – нескольких попаданий земных ракет не выдерживал даже их панцирь, – но на стрельбу в свою сторону они тут же отвечали океаном огня и стреляли, к сожалению, очень точно.
Прыгая, как зайцы, под градом плазменных импульсов, мальчишки сразу потеряли своих. Спасаясь от огня, они свернули в узкий переулок, потом в другой, выходивший на улицу, но оказалось, что он перегорожен в конце колючей проволокой. Сбоку был чей-то амбар – с глухими кирпичными стенами и железной дверью, – и мальчишки укрылись в его душной темноте, замерли, настороженно прислушиваясь к доносившейся снаружи стрельбе и глухим взрывам. Потом взрыв раздался совсем рядом с ними – пол больно ударил по ногам, и часть толстой стены рухнула, открывая роскошный вид на улицу, окруженную развалинами и освещенную светом пожаров.
Не дожидаясь, когда сюда выстрелят еще раз, Витька прямо по завалу скатился на улицу. Борьке оставалось лишь следовать за ним. Огибая пожарища, они побежали к околице, но путь им преградила вышедшая из-за угла чудовищная рыжая фигура шагателя. Витька, казалось, не замечая ее, продолжал бежать вперед.
Вначале Борька решил, что его друг сошел с ума, но потом заметил впереди подбитую танкетку, полузасыпанную обрушившейся стеной. Кузов влажно блестел от крови, в нем лежали три изуродованных трупа, но установленный на турели древнючий 14,5-миллиметровый КПВТ оказался совершенно целым. Витька быстро отстегнул пустую коробку, раскидав обломки, с натугой вытащил стозарядную ленту из полной, примкнул ее и сноровисто зарядил оружие. Шагатель уже почти нависал над ними – до него оставалось всего метров двадцать, – когда Витька с трудом развернул громадный, в человеческой рост, шестидесятикилограммовый пулемет и, наконец, нажал на спуск. КПВТ с радостным ревом выплюнул полуметровый факел желто-рыжего огня. Сверхмощные 14,5×110-миллиметровые патроны позволяли ему за пару километров поражать БТР и вертолеты, а теперь он бил почти в упор. Лента была снаряжена, как положено – на два разрывных патрона один бронебойный, – и они влетали в корпус шагателя со скоростью десять пуль в секунду. От брони летели искры, но толку видно не было – махина развернулась и направила на них дуло плазменной пушки. От испуга оно показалось Борьке величиной с дуб.