– Мне не нравится, что он жует табак, – отвечала мать. – Жует и сплевывает куда попало.
– Если бы таких, как он, было большинство, эту страну уже давно завоевали бы китаезы, а нас всех превратили бы в прачек…
– Просто Джон не имел шанса, – продолжала мать. – Он слишком рано ушел из дома. Ты-то, по крайней мере, закончил школу.
– Колледж, – поправил отец.
– Где? – удивилась мать.
– В Университете Индианы.
– Джон говорил, что ты закончил только школу.
– Это Джон закончил только школу. Поэтому он и подстригает траву.
– А дядю Джона я тоже увижу? – спросил я.
– Сначала посмотрим, удастся ли нам отыскать твоего дядю Джона, – ответил отец.
– А китаезы правда хотят завоевать нашу страну? – задал я второй вопрос.
– Эти желтые черти уже несколько веков ждут удобного момента. Единственное, что их удерживает, – это драка с япошками.
– А кто лучше дерется, китаезы или япошки?
– Япошки. Но китаезов больше, вот в чем проблема. Когда ты убиваешь одного, он раскалывается пополам и получается два живых китаезы.
– А почему у них желтая кожа?
– Потому что вместо воды они пьют свои ссаки.
– Папочка, не говори мальчику такие вещи!
– Тогда скажи ему, чтобы не задавал столько вопросов.
Мы ехали дальше сквозь теплый лос-анджелесский день.
На матери было одно из ее выходных платьев и фантастическая шляпка. Когда она надевала такой наряд, то всегда старалась сидеть очень прямо и сильно вытягивала шею.
– Хорошо бы у нас было чуть больше денег, тогда мы бы могли помочь Джону и его семье, – сказала мать.
– Я не виноват, что у них даже ночного горшка нет, – отозвался отец.
– Папочка, Джон, как и ты, был на войне. Неужели он ничего не заслужил?
– Он даже звания не заслужил. А я вернулся старшим сержантом.
– Генри, но не могут же все твои братья быть такими, как ты.
– Они вообще никем не могут быть, черт бы их побрал! Все, что они могут, – это разбазаривать свою жизнь!
Мы проехали еще немного и остановились. Семья дяди Джона обитала в доме с маленьким двориком. По разбитому тротуару мы прошли к веранде, изрядно заросшей полынью, и отец вдавил кнопку звонка. Звонок не работал. Отец забарабанил в дверь.
– Открывайте! Полиция! – заорал он.
– Папочка, прекрати! – одернула его мать.
Спустя довольно продолжительное время послышались шаги, дверь сначала чуть приоткрылась и только потом распахнулась полностью. Мы увидели тетю Анну. Она была очень худая, щеки ввалились, под глазами мешки, темные и морщинистые.
– О, Генри… Катарина… входите, пожалуйста…
Голос ее был тоже слабый и тонкий.
Мы прошли за ней в дом. Скудная обстановка: кухонный уголок – стол и четыре стула; и две кровати. Мои родители расположились на стульях. Возле раковины копошились две девочки – Бетси и Катерина (имена их я узнал позже), по очереди они соскребали арахисовое масло со стенок пустой банки.
– Мы только что отобедали, – сказала тетя Анна.
Девочки держали по кусочку сухого хлеба с редкими пятнами арахисового масла и продолжали заглядывать в банку в надежде выудить еще маслица большим кухонным ножом.
– Где Джон? – спросил отец.
Тетя Анна устало опустилась на стул. Она выглядела немощной. Платье на ней было грязное, волосы не прибраны. От нее веяло крайней изможденностью и глубокой печалью.
– Мы ждем его. Давно не видели.
– Куда он пропал?
– Не знаю. Просто сел на мотоцикл и уехал.
– Все, на что он способен, – это мотаться по округе на своем мотоцикле, – заявил отец.
– Это Генри-младший? – попыталась сменить тему тетя.
– Да.
– Уж очень он у вас смирный.
– Нас это устраивает.
– В тихом омуте черти водятся.
– Не тот случай. Все, на что он способен, – это прятаться под столом.
Девочки вышли на веранду и принялись есть свои ломтики хлеба, испачканные арахисовым маслом. С нами они не разговаривали. Мне мои двоюродные сестры казались настоящими красавицами. Худенькими, как и их мать, но при этом прекрасными.
– Ну как ты, Анна? – спросила мать.
– Все нормально.
– Анна, ты неважно выглядишь. По-моему, вы голодаете.
– А почему ваш мальчик не садится? – засуетилась тетя. – Садись, Генри.
– Ему нравится стоять, – вмешался мой отец. – Это закаляет его. Он готовится к битве с узкоглазыми.
– Тебе не нравятся китайцы? – обратилась ко мне тетя Анна.
– Нет, – ответил я.
– Ну все-таки, Анна, – опять заговорил отец, – как жизнь?
– Да если честно, ужасно… Хозяин требует денег. Он так озлобился, что я его просто боюсь. Не представляю, что делать дальше.
– Я слышал, полиция разыскивает Джона? – продолжал допрос мой родитель.
– Да, ничего серьезного.
– А все-таки?
– Он сделал несколько фальшивых десятицентовиков.
– Что? Господи, бог ты мой! Это что за выходка?
– Джон действительно не хотел делать ничего плохого.
– Да он вообще ничего не хочет делать.
– Делал бы, если мог.
– Конечно, кабы лягушке крылья, чего ради ей жопу мозолить – по болоту скакать!
Последовало молчание. Я повернулся и посмотрел наружу. Девочек на веранде не было.
– Давай, Генри, садись, – снова предложила тетя Анна.
Я продолжал стоять, но поблагодарил:
– Спасибо, мне и так хорошо.
– Анна, – сказала мать, – я думаю, Джон скоро вернется.
– Кобель возвращается, когда соки кончаются, – вставил отец.
– Джон любит своих детей… – начала тетя Анна и не закончила.
– Я слышал, легавые имеют еще кое-что на Джона, – невозмутимо продолжал отец.
– Что?
– Изнасилование.
– Изнасилование?
– Да, Анна, изнасилование. Недавно он, как всегда, носился на своем мотоцикле. И его тормознула молодая девчонка, она пробиралась куда-то автостопом. Он посадил ее назад и поехал, но по дороге приметил пустой гараж. Завез ее туда, закрыл дверь и изнасиловал.
– Да откуда ты это взял?
– Откуда взял? Легавые приходили ко мне и все рассказали. Расспрашивали, где он был в тот день.
– Ты сказал?
– Зачем? Чтобы его загребли в тюрьму и он освободился от всякой ответственности за вас? Он только об этом и мечтает.
– Нет, это совсем не так.
– Ну, значит, я покрываю насильника…
– Иногда мужчина не может сдержать себя.
– Что?
– Я говорю, что после родов и такой жизни, всех этих забот и волнений… Я уже не выгляжу такой привлекательной. А он увидел молодую девочку, красивее меня… Она села на его мотоцикл, ну знаешь, как это бывает: она обняла его, прижалась…
– Что? – спросил отец. – А если бы тебя изнасиловали, тебе бы это понравилось?
– Я думаю, нет.
– Ну, так я уверен, что той девчонке тоже было мало удовольствия.
С улицы влетела муха и стала кружить над столом. Мы все переключили внимание на нее.
– Она ошиблась адресом, – сказал отец. – Здесь нечем поживиться.
Чувствуя безнаказанность, муха наглела все больше и больше. Она кружила между нами, отчаянно жужжа. Чем ближе – тем громче.
– Ты собираешься сообщить полиции, что Джон скоро может вернуться домой? – спросила тетя Анна.
– Нет, и пусть он не надеется, что я предоставлю ему возможность прохлаждаться на казенных харчах, – ответил отец.
И тут моя мать резко взмахнула рукой. Одно быстрое движение, и ее рука со сжатым кулаком уже снова лежала на столе.
– Я поймала ее, – сказала она.
– Кого? – спросил отец.
– Муху.
Мама сидела и улыбалась.
– Не может быть, – отмахнулся отец.
– Ну посмотри, где ты видишь муху? Ее нет.
– Она улетела.
– Нет, она у меня в кулаке.
– Слишком ловко для человека.
– Тем не менее она здесь, в кулаке.
– Вранье.
– Не веришь?
– Нет.
– Тогда открой рот.
– Пожалуйста, – сказал отец и распахнул пасть.
Мама накрыла ее рукой. Отец схватился за горло и вскочил:
– Тьфу!
Муха вылетела изо рта и снова принялась кружить над столом.
– Ну хватит, – сказал отец. – Едем домой!
Он вышел на веранду, спустился во двор и сел в «форд». Отец сидел в своей машине с хмурой физиономией – злой и опасный.
– Мы привезли для вас несколько баночек с продуктами, – сказала мать тете Анне. – Извини, что не можем дать тебе денег, но Генри боится, что Джон пропьет их или истратит на бензин. Немного, но все же: суп, гуляш, горошек…
– Ой, Катарина, спасибо! Спасибо вам обоим…
Мать направилась к выходу, и я последовал за ней. Два пакета с продуктами были в машине. Отец сидел в кабине – суровый и безучастный. Он все еще сердился.
Мать отдала мне пакет поменьше, сама взяла большой. Мы вернулись в дом и положили подарки на стол. Подошла тетя Анна, запустила руку в большой пакет и вытянула одну баночку. Это был маринованный горошек. Этикетку украшали зеленые россыпи гороха.
– Вкуснятина, – прошептала тетя.
– Анна, мы пойдем. Генри бесится.
Тетя обняла мою мать и сказала:
– Все было так мило. Словно в сказке. Вы должны подождать, пока девочки вернутся. Подождите, и вы увидите, что с ними будет, когда они увидят эти подарки!
Мать погладила тетю по спине. Когда объятия закончились, тетя сказала:
– Джон неплохой человек.
– Я знаю, – ответила мать. – До свидания, Анна.
– До свидания, Катарина. До свидания, Генри.
Мать повернулась и пошла к двери. Я не отставал. Мы вышли во двор и сели в машину. Отец запустил двигатель.
Когда мы отъезжали, на веранде появилась тетя Анна. Мать обернулась. Отец не оборачивался. Я тоже.
5
Я начинал испытывать отвращение к своему отцу. Его все и всегда злило. Где бы мы ни появлялись, он непременно находил причину, чтобы вступить с кем-нибудь в спор. Но в большинстве случаев люди не обращали на эти выпады никакого внимания; они просто стояли и таращились на него, как на идиота, – это раздражало его еще пуще. Изредка, когда мы заходили куда-нибудь перекусить, он обязательно бранил каждое блюдо и иногда отказывался платить.
– Да ваши взбитые сливки уже мухи засрали! Что это за поганое заведение?
– Прошу прощения, сэр, вы можете не платить, но вам лучше уйти.
– Хорошо, я уйду! Но я вернусь! Я вернусь и сожгу вашу помойку!
Однажды мы были в магазине. Я с матерью стоял в сторон, пока отец орал на служащего. К нам подошел кассир и спросил:
– Кто этот ужасный мужчина? Каждый раз, когда он появляется здесь, разгорается скандал.
– Это мой муж, – ответила мать.
Еще я помню другой случай. Отец работал молочником. Рано поутру он развозил молоко. Однажды он разбудил меня еще до рассвета:
– Вставай, я хочу тебе кое-что показать.
Я вышел за ним из дома – в пижаме и домашних тапочках. На улице было еще совсем темно, светила луна. Мы подошли к его повозке. Лошадь стояла очень тихо, будто спала.
– Смотри, – сказал отец и вынул из кармана кусочек сахара.
Он положил его себе на ладонь и протянул лошади. Она лениво подхватила лакомство большущими губами и съела.
– Теперь ты попробуй, – сказал отец и вложил следующий кусочек мне в руку.
Лошадь была огромная.
– Подойди поближе! Протяни ей руку!
Я боялся, что лошадь вместе с сахаром проглотит и мою руку. Ее морда потянулась ко мне. Я увидел большущие ноздри, здоровенные губы, которые раздвинулись, обнажив гигантские зубы, высунулся огромный язык, и в то же мгновение кусок сахара исчез.
– Молодец. Попробуй еще…
Я попробовал снова. Лошадь слизнула сахар и замотала головой.
– А сейчас ступай в дом, пока она не нагадила на тебя.
Мне не разрешали играть с другими детьми.
– Они плохие, – говорил мне отец. – Их родители голодранцы.
– Да, – соглашалась мать.
Мои родители очень хотели разбогатеть и воображали себя богатыми.
Впервые со своими сверстниками я познакомился в детском саду. Мне они казались очень странными – много смеялись, разговаривали и выглядели вполне счастливыми. Они мне не нравились. Я всегда чувствовал себя так, будто меня вот-вот начнет тошнить, рвать, и воздух вокруг казался подозрительно тихим и белым. Мы рисовали акварелью, засаживали грядки семенами редиски и спустя несколько недель ели салат со свежими плодами. Мне нравилась женщина, которая занималась с нами, нравилась больше, чем собственные родители.
И еще меня мучила одна проблема – я не мог ходить в туалет. Я хотел писать, хотел какать, но стыдился, что другие узнают об этом, и из последних сил сдерживал все в себе. Это было ужасно. Воздух становился белее, меня тошнило, к горлу подступала рвота, говно рвалось наружу, мучительно хотелось писать, но я ничего не говорил. И когда кто-нибудь из детей возвращался из туалета, я думал: «Грязная свинья, я знаю, чем ты там занимался…»
Маленькие девочки в коротеньких платьицах с длинными волосами и пушистыми ресницами были прекрасны, но я знал, что и они вытворяют в туалете эти мерзкие вещи, хотя и притворяются, будто ходят мыть руки.
Детский сад был залит белым воздухом…
В начальной школе все пошло по-другому. Разновозрастные дети – с первого по шестой класс – старшим по двенадцать лет. Но все мы – выходцы из бедных районов. Я начал ходить в туалет, но только по-маленькому. Как-то, выходя из туалета, я увидел, как маленький мальчик пьет из фонтанчика. Сзади к нему подошел парень постарше и ткнул лицом в фонтан. Когда малыш поднял голову, передние зубы были у него сломаны, изо рта вытекала кровь. Кровью был залит весь фонтан.
– Кому-нибудь скажешь, – пригрозил верзила, – и я тебя совсем прибью.
Малыш достал свой носовой платок и приложил ко рту. Я вернулся в класс. Учительница рассказывала нам о Джордже Вашингтоне и страданиях американской армии в Вэлли-Фордж[1]. Она носила великолепный парик и частенько шлепала нас своей указкой по рукам, когда ей казалось, что мы проявляем непослушание. Я уже не думал, ходит ли она в туалет и что она там делает, я просто ненавидел ее.
Каждый день после занятий старшие ребята устраивали поединки. Происходили они на заднем дворе, где никто из учителей не мог их увидеть. Драки никогда не были равными: один боец всегда был больше и сильнее другого. Он отоваривал противника здоровенными кулаками, загнав его в угол двора. Меньший пытался сопротивляться, но это было бесполезно. Вскоре лицо его покрывалось кровью, капли которой скатывались на рубашку. Он сносил побои бессловесно, не моля о пощаде и не выпрашивая прощения. В конце концов верзила отступался, и это означало, что поединок окончен. Зрители шли домой с победителем. Я тоже спешил домой, в одиночестве, из последних сил сдерживая говно, которое пронес с собой через все занятия и поединок. Но когда я добирался до дома, нужда в опорожнении отступала. Меня это очень беспокоило.
6
В школе у меня не было друзей, а я и не искал их. Одному мне было лучше. Я садился на скамейку и наблюдал, как другие играют. Все дети и их затеи казались мне глупыми. Но однажды, во время обеда, ко мне подошел незнакомый парень – косоглазый, косолапый и в бриджах. Он мне не понравился – слишком дурацкий вид. Но тот подошел и сел рядом.
– Привет. Я – Дэвид.
Я промолчал.
Он открыл свою сумку.
– У меня есть бутерброд с арахисовым маслом, – сказал Дэвид. – А у тебя что?
– Бутерброд с арахисовым маслом.
– А у меня еще есть банан и картофельные чипсы. Хочешь чипсы?
Что ж, я взял щепотку. У него их было много – соленые, хрустящие, солнечный свет проходил сквозь хрупкие картофельные лепестки. Объедение.
– Можно еще немного?
– Конечно.
Я захватил щепоть побольше. На его бутерброде поверх масла был еще слой желе. Желе стекало с бутерброда и капало ему на руки, но Дэвид, казалось, не замечал этого.
– А ты где живешь?
– Виргиния-роуд.
– А я на Пикфорд. Мы можем вместе ходить домой. Бери еще чипсы. Как зовут твою учительницу?
– Миссис Колумбина.
– А мою миссис Рид. Я подожду тебя после занятий, и мы пойдем домой вместе.
Зачем он надевал эти дурацкие бриджи? Чего ему от меня было нужно? Он правда не нравился мне. Вот только… его чипсы. И я взял еще щепотку.
В тот день, после занятий, он нашел меня и увязался за мной.
– Ты не сказал мне своего имени, – начал он.
– Генри, – ответил я и замолчал.
Так мы шли, пока я не заметил, что нас преследует шайка старшеклассников. Сначала они держались за полквартала позади нас, затем сократили разрыв до нескольких ярдов.
– Что им надо? – спросил я Дэвида.
Он не отвечал и продолжал идти.
– Эй, ты, бриджист-говночист! – заорали сзади. – Твоя мамаша снимает с тебя бриджи, когда ты идешь срать?