– Старший матрос Фунтиков. Арестован на десять суток комендантом гарнизона. Отбываю шестые сутки.
– За что арестован?
– За пьянство и нетактичное поведение в общественном месте.
– Как же это вас угораздило, старший матрос?
– Так получилось.
Уточнять Мартын не стал, чтобы не затягивать смену караула. В глазах сменяемого капитана читались тоска и нетерпение.
– Рядовой Карпов. Арестован за пьянство и дебош в общественном месте.
– Как же это вы, рядовой…
– Так получилось.
Это был универсальный ответ набедокуривших военнослужащих независимо от рода войск.
– Вы выпили бутылку водки в подворотне, отправились на вокзал, где приставали к женщинам, задирая у них юбки. Милиционеров ругали нецензурными словами и оказали сопротивление при задержании военным патрулем. Как вы можете объяснить…
– Так получилось.
Как бы само получилось, а я здесь не при чем.
– Старшина второй статьи Демурджан. Арестован на пятнадцать суток…
Смуглый, аккуратненький, глаза большие, выразительные, смотрит серьезно.
– За пьянство?
– Нет, за блядство.
– Что?!
Усталый капитан, старый начальник караула закивал успокоительно, мол, это не дерзость: так оно и есть. Но Мартын все же спросил:
– То есть, как?
– Я служу на тральщике. Радистом. Командир отделения радистов. Тральщик сейчас в ремонте. Радиорубка – мое заведование.
– Ну и что?
– Ну и я привел девушку. Она жила в радиорубке две недели.
– Как это жила?
– Жила. Еду я приносил с камбуза. В гальюн ходила в моей робе. Берет тоже мой надевала. Я сделал ей короткую стрижку. Я умею. Радисты обеспечивали. Никого не пускали в гальюн в это время, говорили – ремонт.
– Что вы еще умеете?
– Все. Я умелец. И радист первого класса.
Мартын молчал, обескураженный. Летный капитан только посмеивался: он уже слышал эту историю. И, словно радушный хозяин, угощал ею Мартына.
– И что, за все это вопиющее всего пятнадцать суток? – спросил Мартын.
– Не знаю, – спокойно ответил старшина второй статьи Демурджан. – Ко мне приходил военный дознаватель. Может быть, попаду под трибунал. Потому что родители моей девушки искали ее. А у них родственник в милиции какой-то начальник. Так что ее оперативно объявили во всесоюзный розыск. Она в рубке радио слушала, УКВ, услышала про розыск. Испугалась, побежала сдаваться. Без робы, в платье, ее и задержали на КПП.
– По моим скромным прикидкам два года дисбата светит тебе орел, как аэродромный прожектор.
Демурджан стал очень серьезным и заявил офицерам:
– За две недели счастья на боевом посту можно оттрубить два года дисбата.
Капитан-лейтенант Зайцев вдруг представил себе тесную радиорубку тральщика и раздетую девушку на узком рабочем столе перед пультами окрашенной в унылую шаровую краску аппаратуры. Кровь ударила в веснушчатое лицо, и он стремительно вышел из камеры, чтобы летчик не заметил, как покраснел мореплаватель. Остальные камеры осмотрели бегло, убеждаясь лишь в наличии арестованных.
* * *
Как стаи птиц, проносятся недели.Полощет ветер флаги кораблей.Но, черт возьми, в мужском здоровом телеДо срока дремлет шалый дуралей.До срока дремлет, не дает сигнала.Как будто – нет. Как будто – неживой.Но час пробил, его пора настала,И он овладевает головой.Толкает нас и гонит, как на поездИ совесть в стойло загоняет впрок.Стремителен, как спринтер, и напорист,И жаден, и азартен, как игрок…
Мартын Зайцев окончил мужскую среднюю школу и сразу поступил в военно-морское училище. Таким образом, простого общения с девочками и молодыми женщинами в его жизни не случалось. Что уж говорить о периоде корабельной службы! В нем, как и в тысячах его сверстников, всей окружающей жизнью был воспитан определенный аскетизм и убеждение, что плотское влечение является делом постыдным. А оно жило в нем, не смотря на это, и не думало утихомириваться. Особенно досаждало это непозволительное чувство в курсантские годы, на училищных танцевальных вечерах, куда приходили студентки из ленинградских институтов. Оно заставляло двадцатилетних девственников заправлять восставшую плоть под флотский ремень и держать ее в заточении несколько часов. Часто после таких вечеров, после напряженных дистанционных контактов Мартына посещали эротические сны, которых он, конечно стыдился. Стыдился сам перед собой. Напряженная офицерская служба в какой-то мере вытеснила из него не предусмотренную корабельным уставом дурь. В какой-то мере, не полностью. Не полностью, нет. Новая знакомая, соблазнительная латышская девушка, своей простодушной откровенностью словно бы открыла шлюзы, обрушив на его рыжую голову потоки – но не воды, а запретных чувств и горячечных мечтаний. Потому-то история арестованного радиста и произвела на Мартына такое непозволительно сильное впечатление.
Между тем, Мартын Зайцев был женат. Женился он по расчету. По незамысловатому курсантскому расчету. Расчет был такой: Офицерская служба трудна и однообразна. И нести эту службу женатому лучше, чем холостому. Жена рассматривалась, как станция размагничивания – и телесного, и душевного.
Из поколенья в поколенье передавалась в училище легенда о том, как некий выпускник вышел на Невский проспект, остановил незнакомую девушку и говорит:
– Девушка, меня направляют служить на Дальний Восток. Давайте поженимся и поедем вместе. Ленинградка окинула взглядом ладную курсантскую фигуру и неожиданно ответила:
– А поехали!
И они жили дружно и хорошо, и тот курсант, став офицером, преуспел по службе.
Многие однокашники Мартына старались к выпуску наладить отношения со студентками, с которыми знакомились на танцах. При строгом режиме нечастых увольнений в город это было не так-то просто. Некоторые иногда фланировали по Университетской набережной, возле, например, филологического факультета, надеясь на уличное знакомство: «Девушка, не скажете, сколько времени?» или «Как пройти на Невский? Вы тоже? Пойдемте вместе…» и т. д.
Мартын отмахивался от несерьезных мыслей, он нешуточно готовил себя к профессии, на стажировке исполнял обязанности старшины команды, участвовал в стрельбах, в том числе и призовых, много занимался. Командир БЧ-2, у которого он стажировался, сказал ему:
– Я мог бы зачесть вам стажировку даже без экзамена – за знания, которые вы обнаружили на практических стрельбах. Но я вижу в вас способности и хочу, чтобы вы стали в будущем не просто грамотным артиллеристом, а настоящим мастером. Мастером нарезной артиллерии, каковым, как вы знаете, сегодня считают меня. Поэтому я буду принимать у вас экзамен с пристрастием. Я буду гонять вас по системе ПУС. Теорию, практику и схемы взаимодействия приборов управления стрельбой потрудитесь выдолбать наизусть. Иначе я просто не поставлю вам зачета.
И Мартын долбал начинавшие устаревать ПУС, не досыпал, не ходил на берег, а когда запутывался в схемах, обращался к артиллерийскому командиру, и тот, не жалея времени, распутывал с ним трудные узлы. В хрущевскую эпоху разворота военной мысли от традиционных пушек к самонаводящимся ракетам молодой Мартын Зайцев готовился пополнить собой редеющие ряды асов нарезной артиллерии. Так что ему было не до глупостей.
И все-таки он женился. Он женился на спокойной девушке, выпускнице филфака, с которой познакомился на вечере в родном училище. Мартын пригласил ее на русский бальный, и они без задора, но и, не ленясь, проделали все необходимые притопы и повороты. Девушка удивляла невозмутимостью. Когда объявили «белый танец», она проплыла по залу, как корабль по проложенному курсу и, оказавшись лицом к лицу с Мартыном, слегка поклонилась. Девушке тоже предстояло распределение, и отправляться в одиночестве в захолустье ей не особенно улыбалось. Все родственники, начиная с мамы, убеждали ее, что замужество – такая же необходимая в жизни вещь, как университетский диплом. И убедили. И Лиза пошла на курсы бальных танцев, где выучила все, что разрешалось в то время танцевать. Русский бальный. Венгерский бальный. Падеспань. Пад-и-патенер. Вальс-гавот. Вальс-мазурка. Вальс. Не так уж мало. Все эти танцы отличались некоторой физкультурностью и отсутствием взаимного прикосновения. Но Лизе это было безразлично. Природа словно бы забыла разбудить в ней женское начало, и мужчины ее, в сущности, не интересовали. Однако жизненную программу нужно было выполнять. И она выполняла ее так же прилежно, как другие, освоенные ей программы: школьную и университетскую. Лиза всегда хорошо училась. И когда однажды, проводив Лизу до парадной, Мартын дисциплинированно испросил разрешение на поцелуй, Лиза поинтересовалась:
– Это нужно?
Мартын подтвердил:
– Да, нужно.
И Лиза спокойно разрешила:
– Целуй.
Они поженились за два месяца до окончания своих учебных заведений.
Первая брачная ночь явилась для обоих первым опытом сексуальной близости. Это происходило в Лизиной квартире. Ее мама ушла ночевать к сестре, оставив молодых наедине.
Мартын забрался в постель и, волнуясь, ждал свою первую женщину. Она скоро пришла, легла рядом. На ней была кружевная комбинация и бюстгальтер. Мартын никогда прежде не видел женщин в белье. Он обнял молодую жену, прижался к ней всем телом. Подумав, Лиза тоже обняла Мартына. Мартын схватил рукой свой горячий набухший член, им овладели сразу два чувства: отчаяние и стыд. Отчаяние – оттого, что вдруг оказалось: если он не воткнется немедленно в женщину, произойдет взрыв. Взорвется сам молодожен. Стыд оттого, что нужно было что-то непотребное делать с Лизой: снимать с нее трусы, раздвигать ноги… Но трусов на умной Лизе, к счастью, не оказалось, ноги она без паники раздвинула сама.
Нельзя сказать, что Мартыну было приятно. Проникнув в щель, он почувствовал неудобство и боль, и, лишь, когда семя толчками ушло из члена, наступило облегчение.
Лиза безмолвствовала. Когда Мартын лежал на ней, она его не обнимала, позволяя свершаться предписанному природой. Потом спокойно сказала:
– Надо сходить в ванную. Сначала я.
Сходила.
Сходил и Мартын. Вымыл свое обмякшее хозяйство, вернулся, лег рядом с женой. Что-то подсказывало, что теперь ее необходимо приласкать. Погладил по плечу, коснулся груди в вырезе комбинации, поцеловал в щечку. Она не возражала, но и не проявила ответного движения. И Мартын уснул спокойным сном. В шесть вскочил по сигналу внутреннего будильника, попил воды из графина и отправился в училище. Лиза спала. Лицо ее было спокойным и серьезным.
В Балтийске, куда попал служить Мартын, Лиза нашла работу в школе. Она была хорошей учительницей, спокойной, рассудительной и добросовестной. Времени у нее всегда было в обрез. Подготовка к урокам, проверка диктантов и сочинений, да еще курсы испанского языка, на которые она записалась, приводили к плотному графику ее вечерней жизни. Курсы были созданы при гарнизонном Доме офицеров. Некоторые офицеры поступили на них с расчетом на возможную командировку на Кубу. Лиза же – с неопределенной целью самосовершенствования. И на курсах этих, в общем, ненужных, училась, как всегда, примерно.
С Мартыном виделась редко. Мартын служил на сторожевом корабле, Сторожевые корабли выходили в район боевой подготовки в пять утра во вторник и возвращались в двадцать три часа в пятницу. Примерно. Иногда на несколько часов позже. Так что на берегу офицерам случалось бывать нечасто. Но это ее не удручало.
Посещения мужа входили в график ее жизни. Она спокойно раздевалась и лежала в постели неподвижно, пока Мартын входил в нее и разражался семенем. Сама она ни разу не испытывала что-нибудь похожее на экстаз. Как женщина образованная, где-то о чем-то, связанным с этим, читала, но стремления к этому не испытывала совсем.
Мартын, в общем, был несколько разочарован прелестями супружеской жизни. За годы затянувшегося воздержания воображение наладилось рисовать картинки какого-то неясного блаженства, улета в недосягаемые сферы. На деле все оказалось проще и неинтересней. Но жить, служить и овладевать специальностью ему это не мешало. Как обстояло с этим вопросом у его флотских товарищей, Мартын не знал: у мужчин не принято болтать на эти темы. Однако извечное стремление к женщине не покидало оторванных от дома моряков – от командира до матроса. Однажды, когда корабль нес месячное боевое дежурство, в офицерской кают-компании показывали кино. Это был чехословацкий детектив с отважной контрразведчицей, молодой красоткой в чине капитана. И вот по ходу сюжета она оказалась на пляже, где исподволь вела наблюдение за каким-то типом. Но наблюдение-то вела, валяясь на песке в таком умопомрачительном бикини, который не закрывал в сущности ничего. Тут командир, человек для остальных офицеров недосягаемый, отделенный от них стеной субординации, вдруг скомандовал:
– Стоп!
Киномеханик остановил бабину. На экране застыло изображение голой по сути дела контрразведчицы. Народ в кают-компании замер. Не было в то время в нашей стране ни «Плейбоя», ни других подобных изданий, так что народ замер в изумлении, созерцая тело прекрасной чешской актрисы. И командир повел себя тогда незабываемо. Он сказал:
– Старший лейтенант Зайцев, поднимитесь на мостик, подмените вахтенного офицера. Пусть спустится, тоже посмотрит.
Проявил заботу.
«Что-то есть в этом во всем, – думал смышленый человек Мартын Зайцев, – если даже командир проявил заботу о вахтенном офицере». Но скоро корабль огласила команда «Боевая тревога! По местам стоять, с якоря сниматься!» И бесполезные мысли выдуло из головы морским ветром.
Вскоре старательного Мартына повысили по службе, перевели со сторожевого корабля на эскадренный миноносец, и он возглавил артиллерийскую боевую часть на том самом эсминце «Озаренный», где проходил два года назад стажировку. Сменил своего наставника, ветерана нарезной артиллерии, переведенного в штаб дивизиона эскадренных миноносцев. Служба шла, и шла неплохо.
Жене, несмотря на отсутствие ярких чувств, не изменял. Если и сходил на берег в других гаванях, то шел чаще всего в читальный зал местного Дома офицеров, где читал толстые журналы и просматривал подшивки «Морского сборника». Он был не чужд литературы и интересовался историей отечественного флота.
Был у Мартына пример для подражания. Всеми уважаемый минер – командир БЧ-3 капитан-лейтенант Юрий Петрович Обозов. Жена Обозова жила в Ленинграде, и Юрий Петрович на берег вообще не сходил. Месяцами. И даже, за исключением отпусков, годами. Серьезный и правильный человек, он без жены не признавал никаких развлечений. Будь то кино, театр или, тем более, кафе-ресторан.
За свою серьезность и старательность по службе Обозов пользовался всеобщим уважением. Командир называл его по имени-отчеству, а товарищи-сверстники – фамильярно-почтительно Петровичем. Ко всему прочему Петрович готовился к вступительным экзаменам в академии, чтобы, поступив, по крайней мере, три года не разлучаться с любимой женой. Академия находилась в Ленинграде.
– Правильно, Петрович, – шутили друзья. – Береги боезапас.
В Питере отстреляешься по полной программе. Обозов смущенно отмахивался и с новой силой погружался в учебники.
В академию Обозов поступил. А вот «отстреляться по полной программе» – сорвалось. Обожаемая жена, как выяснилось, давно ему капитально изменила и, не поднимая шума, потихоньку зажила с новым мужем, далеким от морских скитаний. Новоиспеченный слушатель академии ей нужен был только для того, чтобы оформить развод. Обидно, конечно за Петровича, но и такое каютное затворничество – это тоже перебор.
Мартын Зайцев сидел в комнате начальника караула и нерешительно поглядывал на телефон. Он сомневался: прямо сейчас позвонить Дзинтре или отложить удовольствие на двадцать минут, за которые он проверит караул и сделает соответствующую запись в журнале. Решил отложить. Сначала служба, а потом уж безмятежный разговор, которому не будут мешать мысли о невыполненных обязанностях. И Мартын отправился проверять караул.
Слово «ало» произносится на всех языках одинаково. Это удобно. Особенно в том городе, в котором имеют равное хождение два языка, Скажем, латышский и русский. И если тот, кому звонят, обоими языками владеет. И, услышав отзыв на свое «ало», подключает нужный язык. Например, услышав «Здравствуй, Дзинтра, это Мартын», подключает не только нужный язык, но и нужную интонацию и говорит: