В конце октября 1958 года становится известно, что Пастернак выдвинут кандидатом на Нобелевскую премию. 20 октября несколько друзей – Томас Венцлова, Юозас Тумялис, Пранас Моркус и Ромас Катилюс – пишут поздравление: «Борис Леонидович! Очень рады известию о том, что Ваше произведение представлено к награде Шведской академии. В этом мы видим признание и поддержку всего Вашего творчества, которое нужно и дорого для нас. Поздравляем, желаем здоровья и новых книг»[41]. Письмо в Москву Моркус отвез в тот день, когда премию уже присудили – в разгар кампании против Пастернака. Письмо он передал Ирине Емельяновой, дочери Ольги Ивинской.
Отголоски этой травли Томас почувствовал и в Вильнюсе. 16 января 1959 года в Союзе писателей состоялось собрание, на котором обсуждали стихи Томаса Венцловы и Владаса Шимкуса. Вполне вероятно, что оно созывалось с намерением противопоставить, столкнуть этих поэтов (Шимкус – «пролетарий»,
Венцлова – «интеллигент» и «декадент»). Столкновения не вышло, но Томасу пришлось включиться в дискуссию, поскольку на собрании, кроме горсточки друзей, были и враждебно настроенные люди. Поэт Антанас Йонинас, приверженец официальной идеологии, покровительственно предложил Венцлове положить стихи в стол, намекнув на их ненужность: «Всем и так ясно, что король-то голый». На это в своем заключительном слове Томас ответил: «Под рубашкой мы все голые. В конце концов единственная разница – какая у нас рубашка, приспособленческая, конъюнктурная или другая».[42]
Один из выступавших отметил, что стихи Венцловы мог бы написать и доктор Живаго. На это Томас «посмел сказать, что его любимый поэт – Борис Пастернак, а романа он не читал, как и те, кто его осуждает».
Стихотворение Венцловы «Идальго», прочитанное на фоне этого собрания, забыть невозможно («нам суждены площади и трибуны, / Башни танков, веревка и пуля»[43])[44]. Именно тогда, по словам самого поэта, началась его личная война с советской властью, которая в конце концов закончилась эмиграцией.[45]
В то время Томас Венцлова кому-то напоминал князя Мышкина (Юдите Вайчюнайте, Людмиле Сергеевой), кому-то – смесь Дон Кихота и князя Мышкина (Каме Гинкасу), немецких романтиков (Натали Трауберг). И поэта, и его стихи отличали несоответствие среде, вызов, бросаемый могущественной власти.
В университетские годы Томас Венцлова стал более открытым. Сокурсники, съехавшиеся в университет со всей Литвы, сама специфика студенческой жизни заставили его «вылезти из книжного шкафа», сбежать от чрезмерной опеки родительского дома[46]. Жизнь стала богемной, возник круг друзей, с которыми Томас встречался в «Стойле Пегаса» – забегаловке с несколькими столиками, политыми дешевым вином. Появился игровой элемент, который был тогда очень важен. Так однажды несколько друзей организовали на горе Таурас свой поэтический вечер: «Читали что ни попадя, главное – чтобы звучали только хорошие стихи».[47]
В 1958 году Моркус с Чепайтисом купили кинокамеру «Пентака». Одно из их совместных произведений – восьмиминутный фильм «Мотылек», главным героем которого был Томас. Фильм являл собой своего рода пасквиль (так его назвал Чепайтис), но смеялись не над Томасом, а над советской идеологией. Снимали в Вильнюсе (Моркус) и в Москве (Чепайтис), монтировал Чепайтис. Снятый материал сопровождают надписи. Первая надпись: «По сокращенной неделе трудится пролетариат». Мы долго видим, как женщины в серых одеждах колют лед. Это московский эпизод. Далее показываются нарисованные мотыльки, после которых идут кадры мотыльковой жизни Томаса в Вильнюсе, в его квартире, городе, на горе Таурас, у старого лютеранского кладбища. Потом раскрытая книга. На развороте – портрет Антанаса Венцловы и надпись «Ох!». Видно, что мотылек далек от пролетариата. Затем Томаса наряжают в огромный деревенский тулуп, но надпись гласит: «Не спасет овечья шкура, видны волчьи ноги». Шуба-то коротковата. И с крестьянами мотыльку не по пути. Финальная надпись: «Не наш мотылек». Весной 1959-го фильм закончен, операторскую работу хвалит даже известный кинорежиссер Леонид Трауберг, отец Натали, в то время – жены Чепайтиса.[48]
Поскольку Советский Союз был милитаризированным государством, все студенты должны были получать и военное образование – юноши становились лейтенантами запаса, девушки – медсестрами. Весь учебный год проводились лекции по военному делу, летом – военные лагеря.
Когда Томас с друзьями попали в такой лагерь, им дали задание выпустить стенгазету. Появилась стенгазета «13 Швейков» (студентов было тринадцать). Но руководство не оценило юмора, разразился скандал. Стенгазету пришлось переделать – на этот раз пародия была менее явной. Подобные акции как бы подчеркивали дистанцию между советской реальностью, в которой как-то приходилось участвовать, и самовыражением: они создавали мир, параллельный официальному.
Еще в 1958 году в компании Томаса возникла мысль «создать небольшой лекторий»[49], в котором друзья читали бы друг другу лекции из той области современной западной культуры, в которой больше разбираются. Кружок удалось создать только в 1960 году, когда Томас уже окончил университет (весной). Молодые люди собирались у братьев Катилюсов или у тети будущего режиссера Гинкаса, где он тогда жил, и беседовали о важнейших явлениях западной культуры. К каждой встрече кто-нибудь подготавливал реферат по самой близкой ему теме. Томас рассказывал о Джойсе, Кафке, Сен-Жон Персе (тогда он перевел и несколько фрагментов его «Анабасиса»), Гинкас – о Мейерхольде и Ле Корбюзье. Кто-то рассказывал о Пауле Хиндемите. Дагне Якшявичюте хотела поставить силами кружка «Урок» Эжена Ионеско, но это не удалось. Гинкас вспоминает, как на стол ставили ритуальную (именно ритуальную, одну на шесть-семь человек) бутылку венгерского «Токая», которая символизировала Запад. «Пить литовскую или русскую водку было бы неправильно. „Советское шампанское“ означало бы измену идее», – мягко иронизирует Гинкас, вспоминая те годы.[50]
В середине апреля 1960 года в Вильнюс приехал Александр Гинзбург, который тогда начал издавать журнал «Синтаксис» и хотел сделать литовский номер. Журнал был неофициальным, но и не подпольным. Издатель придерживался следующей позиции: что не запрещено, то разрешено. Один экземпляр издания Гинзбург сам отсылал в КГБ, показывая этим, что ничего антигосударственного в нем нет. «Два номера были составлены из стихов московских поэтов, один номер – из ленинградских. <…> „Синтаксису“ удалось открыть такие имена, как Булат Окуджава, Иосиф Бродский, Генрих Сапгир, Белла Ахмадулина. <…> В общем, выходило по номеру каждые два месяца»[51]
Примечания
1
Martinaitis M. Prilenktas prie savo gyvenimo. Vilnius, 1998. Р. 206—207.
2
Отдел рукописей библиотеки Института литовской литературы и фольклора [далее: LLTI BRS]. Ф. 5. Ед. хр. 1785.
3
«Клайпедский пароход» (нем.). Здесь и далее подстрочные примечания принадлежат переводчикам книги.
4
Венцлова Т. Автобиография (личный архив автора).
5
Manau, kad…: Pokalbiai su Tomu Venclova. Vilnius, 2000. Р. 154.
6
Диктофонная запись беседы с Э. Венцловене от 13 декабря 1998 года (личный архив автора).
7
Skatikaitė R. Į pasaulio ateitį rašytojas žvelgia su nerimu // Respublika. 2001. 24 gruodžio. Р. 3.
8
Диктофонная запись беседы с Э. Венцловене от 30 декабря 2001 года (личный архив автора).
9
Венцлова А. Буря в полдень. М., 1978. С. 338.
10
Там же. С. 338.
11
Manau, kad…: Pokalbiai su Tomu Venclova. Р. 224.
12
Письмо Э. Венцловене Т. Венцлове от 23 июня 1965 года // LLTI BRS. Ф. 5. Ед. хр. 1786.
13
Диктофонная запись беседы с Э. Венцловене от 18 июля 1999 года (личный архив автора).
14
Venclova A. Prie Nemuno liepsnoja uogos. Vilnius, 1996. Р. 525.
15
Venclova Т. Apartheido dienoraštis // Akiračiai. 1986. № 9. Р. 5.
16
Диктофонная запись беседы с К. Гинкасом и Г. Яновской от 1 июня 2000 года (личный архив автора).
17
Draugai. Ieva, 1996. №1. Р. 13.
18
Письмо Э. Венцловене А. Венцлове от 16 января 1952 года // LLTI BRS. Ф. 5. Ед. хр. 493.
19
Диктофонная запись беседы с Р. Катилюсом от 16 сентября 1998 года (личный архив автора).
20
Там же.
21
Диктофонная запись беседы с Р. Катилюсом от 16 сентября 1998 года (личный архив автора).
22
Штерн Л. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph. М., 2001. С. 30.
23
Там же. С. 30.
24
Там же. С. 30.
25
Venclova T. Vilties formos: Eseistika ir publicistika. Vilnius, 1991. Р. 64.
26
Письмо Э. Венцловене А. Венцлове от 15 октября 1955 года // LLTI BRS. Ф. 5. Ед. хр. 1352.
27
Доклад Н. Горбаневской на конференции «Томас Венцлова – человек пограничья», Сейны, 31 августа 2001 года.
28
Венцлова Т. Вильнюс как форма духовной жизни // Венцлова Т. Свобода и правда. М., 1999. С. 73.
29
Venclova Т. Iš1958—1960 metųdieno-raščio // Kultūros barai. 1997. № 12. Р. 80.
30
Ibid. 1998. № 1. Р. 69.
31
Венцлова A. Речь, произнесенная на открытом партийном собрании по вопросам литературы в Союзе писателей Литовской ССР 28 февраля 1963 года // LLTI BRS. Ф. 5. Ед. хр. 1594.
32
Письмо Ю. Балтушиса А. Венцлове от 30 июня 1968 года // Там же. Ед. хр. 1891.
33
Venclova A. Prie Nemuno liepsnoja uogos. Vilnius, 1996. Р. 297.
34
Подстрочный перевод.
35
Гаспаров М. Л. Семантика метра у раннего Пастернака // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1988. Т. 47. № 2б. С. 142.
36
Подстрочный перевод.
37
Подстрочный перевод.
38
Maironis. Raštai. Vilnius, 1988. Т. 2. Р. 80 [подстрочный пер.].
39
Ibid. P. 80.
40
Подстрочный перевод.
41
Venclova T. Iš 1958—1960 metų dienoraščio // Kultūros barai. 1997. № 12. Р. 80.
42
Диктофонная запись беседы с Р. Катилюсом от 22 сентября 1998 года (личный архив автора).
43
Подстрочный перевод.
44
V ai č i ū nait ė J. Tomas Venclova… // Naujasis židinys/Aidai. 1993. № 12. Р 57.
45
Письмо Т. Венцловы автору от 20 марта 1994 года (личный архив автора).
46
Диктофонная запись беседы с З. Буткявичюсом от 13 января 2002 года (личный архив автора).
47
Venclova T. Iš 1958—1960 metų dienoraščio // Kultūros barai. 1997. № 11. Р. 63.
48
Диктофонная запись беседы с Н. Трауберг от 8 сентября 2001 года, диктофонная запись беседы с П. Моркусом от 8 января 2002 года (личный архив автора).
49
Venclova Т. Iš 1958—1960 metų dienoraščio // Kultūros barai. 1997. № 12. Р. 80.
50
Диктофонная запись беседы с К. Гинкасом от 1 июня 2000 года (личный архив автора).
51
Из выступления А. Гинзбурга на радиостанции «Свобода»22 октября 2000 года.