– Это и есть знаменитая лесная сторожка?
– Не… Сторожка не тут, дальше… – Иван неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. – А это – терем нашей царицы.
– Что за царица? Марфа?
– Пусть будет так, – ответил Иван, пряча глаза. – Ну, заходи, коль пришел, гостем будешь.
– Не я пришел, а ты меня привел. Только вот зачем, не пойму. Я озеро лесное посмотреть хотел.
– Озеро тут рядом, успеешь поглядеть. Ну, я пойду…
– Ты что ж, одного меня оставить хочешь? – удивился Сергей.
– Зачем одного? – усмехнулся Иван. – Да ты не робей, парень! Все только начинается, а ты уже на попятный. Иди в дом.
Сергей толкнул дверь, открывшуюся внутрь без единого звука.
Коридор оказался коротким и привел его в просторную горницу с большим деревянным столом и стульями. Мебель была по-настоящему древняя, без полировки, гладко оструганная и простая. Бревенчатые стены украшали бронзовые канделябры с оплывшими свечами, что выглядело не к месту и не соответствовало развешанным пучкам бессмертника и огромным сундукам в углах. Старинное зеркало, длинное и узкое, тускло блестело, словно его поверхность была из серебра. Сергей подошел, с интересом рассматривая собственное лицо. Его черты стали неопределенными и зыбкими. На минуту ему показалось, что из дрожащего тумана выступает незнакомая фигура в бархатной одежде, с черными вьющимися волосами и массивной золотой цепью поверх одежды. Сердце неистово забилось…
– Что вы здесь делаете?
Он едва не подскочил от неожиданности. Стыд какой! Чего это он шарахается, как испуганный ребенок в пустой квартире?
За его спиной стояла тонкая невзрачная девушка, высокая, длинноволосая и слегка смущенная. Глаза ее, зеленовато-прозрачные, раскосые, казались удивительно знакомыми. Где он мог ее видеть?
– Простите… Меня Иван привел. Я… – Сергей с трудом подбирал слова. – Мне сказали, здесь живет лесник с женой.
– Так и есть. А я их правнучка, – девушка застенчиво улыбнулась.
– Вы Лида?
– Угу. Илья и Марфа вернутся через день. Вы будете ждать?
– Если это удобно.
У Сергея пересохло в горле. Лида рассматривала его с интересом и… жалостью. Он, самоуверенный деловой человек, привыкший вести себя непринужденно в любом обществе, вдруг вызвал сочувствие у этой деревенской простушки. Наверное, он выглядит действительно нелепо.
Разговор, который поначалу не клеился, постепенно наладился и стал, вопреки ожиданию, интересным для обоих. Сергей рассказал, кто он, зачем приехал, и както незаметно признался, что хочет написать книгу о ведьмах и собирает материал.
– Так вы обо мне писать будете? – то ли в шутку, то ли всерьез спросила Лида.
– А вы ведьма?
– Разумеется! Что же, по-вашему, я тут делаю?
Сергей развеселился. Ему было хорошо и тревожно, – непонятно отчего.
– Может быть, вы и вправду ведьма?
– Может быть…
У Сергея закружилась голова. Совершенно неожиданно он рассказал Лиде историю своей первой любви, которую приказал себе забыть. Но тут, словно и не было долгих лет, встала перед ним девочка с курносым носиком и огромными бантами, в белых носочках на тонких ногах с выступающими коленками. Чем она так привлекла его? Может быть, зелеными глазами? Или своим молчанием? Он носил ее портфель, и всю дорогу девочка молчала, потом так же молча брала портфель у него из рук и заходила в подъезд. Его жизнь измерялась теми часами, когда он мог украдкой во время уроков смотреть на нее, получая двойки и длиннющие замечания в дневник. Но это было неважно…
Однажды произошло страшное: ее место за партой у окна оказалось пустым. Сначала Сергей подумал, что девочка заболела, но дни шли, а она все не появлялась. Ее родители переехали в другой город.
Он проклинал себя за то, что так и не рассказал ей о своей любви, о том, как она много значит для него… Откуда он в детском возрасте знал про любовь? Просто знал, и все. Сергей решил написать девочке письмо. Он раздобыл ее новый адрес, долго мучился, ночами сочиняя послание, от которого зависела вся его судьба. Горский до сих пор помнил, как перехватило от волнения горло и задрожали руки, когда он подошел к выкрашенному синей краской почтовому ящику, чтобы опустить заветный конверт…
Наступили дни ожидания, отчаяние сменялось надеждой, которая постепенно таяла. Прошло томительных полгода бессонных ночей и беспросветных дней. Потом Сергей понял, что ответа не будет. Никогда.
Мир померк, а переполненное любовью сердце уснуло летаргическим сном, долгим, как вечность. Он принял роковое решение: никогда, никого, ни одну вероломную женщину, девушку, девчонку не любить искренне. Он представлял свое сердце растоптанным и истекающим кровью, валяющимся в грязи и пыли.
Больше никогда! Ни за что! Они не достойны его любви, его поклонения…
Сергей превратился в мстителя, нанося болезненные раны направо и налево, заглушая этим свою боль, которая змеей свернулась на дне его холодной души. Далекая тонконогая девочка закрыла его чувства на ключ. Это она лишила его сострадания, сделала монстром, наглым и спокойным, неотразимым, искушенным и равнодушным. Мертвым. Вот так, пожалуй, будет правильно. Она убила его. Молча и безжалостно.
Лида слушала не перебивая, – так, как будто ей все было понятно, как будто она знала о нем и о себе такое, что делало естественной эту исповедь. Сергею стало легче, лед в его сердце тронулся…
– Хочешь в бане искупаться? – они незаметно перешли на «ты», естественно и просто, как происходит в жизни все самое значительное. – Для гостя в первую очередь баньку истопить надо, а потом уж на стол накрывать.
Баня была срублена позади дома, в кустах можжевельника. Лида наломала свежих веток, бросила в сложенный из гладких камней очаг.
– Эти камни отец с порогов принес.
Острый запах можжевельника и сухой липы наполнил помещение. Становилось жарко. Девушка принесла Горскому полотенце и вышитую одежду.
– Ну, теперь ты сам хозяйничай, – она подала деревянный ковшик, показала, где вода, и прикрыла за собой дверь.
Гость ей понравился, он был красив и строен, хорошо одет, вежлив. Зачем он пришел в лесной дом деда Ильи? За материалом для книги? Возможно, Сергей сам не догадывается, что его привело сюда…
Горский парился, размышляя о том, что ему не удалось сразу очаровать лесную барышню. Обычные приемы не сработали, а новые надо придумывать на ходу, чего он не любил. Импровизация хороша в музыке, но в жизни это приводит к неудаче. Свои «импровизации» он привык тщательно продумывать. Рисковать не хотелось. Пока они с Лидой в доме одни, девушка будет сговорчивее и раскроет ему все колдовские секреты. Если умело к ней подойти, разумеется…
Сергей вдруг почувствовал непреодолимое желание. Ему захотелось женщину. Прямо сейчас. Здесь. Немедленно. Лида не соответствовала его вкусам, но он захотел именно ее. Здравый смысл угас быстрее, чем уголек, который выкатился из очага и на который пришлось плеснуть водой. Пожар в груди разгорался стремительно…
Лида готовила ужин. Она вытащила из печки глиняные горшочки с мясом, запеченным с грибами, поставила на стол тарелки, нарезала хлеб. Мытая зелень, помидоры и огурцы лежали на деревянном подносе. Где же гость? Пора бы ему явиться. Может, угорел с непривычки? Плохо стало?
Она подошла к дверям баньки и прислушалась. Тишина. Ни плеска воды, ни шипения пара. Чуть приоткрыв дверь, она заглянула внутрь. В лицо ударило жаром. Ей показалось, что гость лежит без движения: его тело белело на потемневшем деревянном полу. Лида колебалась. Что-то подсказывало ей правильный ответ, но она не прислушалась. Скользнула внутрь парной и поспешила к распростертому телу, наклонилась…
Сильные руки подхватили ее и увлекли вниз, на горячий деревянный пол. Девушка попыталась вырваться, но бесплодные попытки пришлось оставить. Ее платье, под которым ничего не было, прилипло к телу. В баньке стояли пар и полумрак. Сергей целовал ее шею, лицо и губы, что-то тихо шептал… что любит ее, что она – та девочка из его снов, что она не может убить его во второй раз… Ей хотелось отдаться его ласкам, не думать ни о чем… Все померкло, отступило далеко… растворилось в душных травяных парах. Она ощутила его руку между бедер и не смогла оттолкнуть ее, не захотела… Сладкая истома сжала ее сердце и дыхание, и она забыла обо всем… Только лицо бабы Марфы встало на какой-то миг перед нею, не осуждая, а глядя на нее долгим странным взглядом…
Лида почувствовала сквозь туман, как Сергей овладел ею, и отдалась его воле, позволив делать все, что он хочет.
Боли почти не было, только острый мимолетный страх и удовольствие. Платье, разорванное, мокрое и жалкое, на миг напомнило ей лягушачью шкурку из сказки… Было странно видеть капли воды на своей обнаженной груди, чувствовать горящей кожей другое, мужское тело, сильное и тяжелое, слышать сбивчивые и умоляющие слова, обращенные не к ней, Лиде, а к какой-то другой, желанной и обожаемой женщине…
Когда она очнулась от сумбурного забытья, то именно эти слова показались особенно ни на что не похожими. Как он мог говорить такое, если сегодня впервые ее увидел?..
Лида тихонько засмеялась… или заплакала…
Горский решил, что настало время объяснения. Еще в пылу страсти он понял, что оказался у девочки первым. Конечно, она напугана! И теперь единственное, что может ее успокоить…
– Не плачь, не волнуйся ни о чем, – шептал он. – Я же люблю тебя. Ты мне веришь? Ты должна мне верить… – Он подхватил ее на руки и вынес из баньки в теплую лунную ночь, полную росы и дрожащих звезд. – В такую ночь невозможно солгать! Пусть свидетелями моей клятвы будут это небо и этот лес…
Самое удивительное, что Сергей сам верил в то, что говорил. Он был искренним, как никогда. У него мелькнула мысль об Алене, но и ту он прогнал.
Он до утра говорил Лиде о своей любви и об их будущей жизни. О том, что они поженятся и она поможет ему написать книгу, и еще о тысяче разных вещей, которые приходят в голову мужчинам, попавшим в то же положение, что и Горский.
Лида об этом не знала. У нее не было никакого опыта. Сергей оказался первым во всем, что касалось ее отношений с противоположным полом. Она ему поверила.
Утром гость заявил, что ему пора в город. Про встречу с бабой Марфой он напрочь забыл и про лесное озеро тоже. Ему пришлось дать Лиде свой городской адрес и домашний телефон. Хотя телефонов в этом чудаковатом семействе не признавали так же, как и телевизоров. Обратную дорогу он нашел очень легко и уже на станции, поджидая электричку, вспомнил, что ключи от своей квартиры вручил Алене.
«Ну, ничего, как-нибудь выкручусь! Не я первый, не я последний», – решил Горский, который не любил обременять себя заботами. Дурман, завладевший им в лесном доме, рассеялся. Он опомнился и пришел в себя. Он проснулся. И снова стал самим собой…
Глава 6
Алена выглянула в окно. Снова у подъезда топчется парень, с которым она познакомилась в театральной группе. Удовлетворенная плотоядная улыбка искривила ее губы.
Парня звали Богдан, он работал на студии звукозаписи и в свободное время исполнял обязанности звукорежиссера в камерном театре. Алена с первого взгляда поняла, что она может делать с Богданом все, что угодно. Изображая мнимую холодность, она заставила его настойчиво ухаживать и теперь делала вид, что начинает проявлять интерес к своему кавалеру, который был готов дневать и ночевать под ее окнами.
Это удивляло всех, кто знал Богдана как абсолютно равнодушного к женщинам, рассудительного и умного человека. Тесно связанный с театральной средой, он тем не менее оставался в стороне от актерских тусовок и беспорядочного образа жизни. Дамы пытались привлечь его внимание, но безрезультатно. Ходили слухи о его «нетрадиционной ориентации», но и те стихли.
Богдан оставался недоступным, непонятным и оттого еще более привлекательным мужчиной. Он был хорош собой, ровен и неизменно корректен в поведении, надежен в дружбе, приятен в компании – и только. Близких друзей у него не водилось. В Москве у Богдана, якобы, проживал родной брат. Он приезжал исключительно редко, жил у Богдана в трехкомнатной квартире, которую помог ему купить, любил дорогой коньяк, дорогие сигареты и дорогие произведения искусства. Судя по всему, человеком он был вполне обеспеченным, но необщительным и хмурым. Оба брата придерживались похожих взглядов на жизнь, имели репутацию серьезных мужчин, себе на уме. Женщины их не интересовали.
Тем более удивительным казалось увлечение Богдана Аленой всем, кто его хорошо знал. Такого безрассудства и исступления от него не ожидали. Он буквально не сводил с девушки глаз, готов был предупреждать любое ее желание, идти на любой компромисс.
Об этой пикантной новости шептались за кулисами и в гримерке, на репетициях и даже на сцене. На Богдана бросали пытливые взгляды, которых он не замечал, и делали намеки, которые он игнорировал. Он словно ослеп и оглох, одержимый единственным желанием – завладеть вниманием Алены. То, что для других было обычной бравадой, пустой болтовней и фальшивой игрой, для Богдана неожиданно оказалось подлинной драмой. Истинная страсть разгоралась, словно вселенский пожар, вовлекая в свою орбиту случайных зевак и прочих любопытных. Это взбудоражило нафталинный театральный мирок, гордо именующий себя «богемой», взвинтило нервы, разогнало скуку.
«Эрос всесильный явился и доказал, как смертоносно могут разить его стрелы…»
Сколь ни давно были написаны кровью из сердечных ран подобные строки, как ни изменились чисто внешние декорации жизни, – тайная пружина ее, невидимая, осталась прежней.
Алена, переехав в город, сразу изменилась до неузнаваемости. Вряд ли кто-нибудь из односельчан, случайно повстречав ее на многолюдной улице, узнал бы в стильной, самоуверенной красавице внучку бабы Нади, которая гоняла хворостиной гусей к пруду да грызла семечки на деревенских посиделках. Откуда только взялись изящные манеры, правильная речь, умение поддерживать светскую беседу?
Благодаря деньгам, полученным за «Изгнание из рая», Алена получила возможность учиться в студии при камерном театре. Актриса она была никакая, зато «светская дама» получилась то, что надо. На репетициях режиссер отводил глаза, а партнеры с трудом сдерживали смех, но открыто никто протеста не выражал. Алена же этого не замечала, так как свято верила в свою неземную красоту и природный талант. Она станет звездой, нет никаких сомнений!
Сергея Горского она выбросила из головы, тем паче что он, приехав из деревни, сразу погрузился в дела. Он неохотно отвечал на ее звонки, не предлагал встретиться, а потом и вовсе исчез. Поговаривали, что искусствовед подался в Москву. Алена предпочитала синицу в руке сейчас, вместо журавля в небе неизвестно когда. Ее звездная карьера должна состояться во что бы то ни стало, и для этого все средства хороши. Горский превратился в далекое и померкшее воспоминание.
Алена последний раз посмотрела на себя в зеркало и, довольная, выпорхнула из подъезда. Богдан предложил ей провести вечер у его друзей за городом.
Муж и жена, оба художники, встретили гостей радушно. Развели во дворе костер, жарили мясо, коптили маленьких карасиков, которых мужчины наловили в пруду. Хозяйка внимательно присматривалась к Алене. Она давно знала Богдана, и ей было интересно, кто же наконец покорил это ледяное неприступное сердце.
– Девочка потрясающе красивая, но пустая, – сказала художница мужу, когда он помогал ей заваривать чай. – Богдан долго выбирал и все-таки промахнулся. Она его погубит.
– Ну, я бы не делал таких мрачных прогнозов…
– Погубит, погубит, – убежденно повторила художница. – Вот увидишь. Посмотри на его лицо. На нем лежит печать рока.
Художник добродушно рассмеялся. Он знал, что его супруга любит усматривать во всем знаки всесильного фатума. Почему бы и нет, раз это ее развлекает? А Богдан действительно изменился…
Вечером, вернувшись в залитый огнями город, Алена и Богдан долго целовались в полутемном подъезде, пугая кошек и шокируя пенсионерок, которые выходили прогуляться с собачками.