– Сказите, а в Соси хорошая рыбарка? – не унимался старик-японец.
Павел не услышал его – не из-за рёва турбин. Он погрузился в воспоминания.
Двадцатилетняя Война раскатала в блин каждый рейхскомиссариат – и Ост, и Украину, и Кавказ, и Туркестан. Отдельным городам повезло – они не пострадали, однако в Москау, Киеве и Минске развернулись тяжёлые бои. Рейх пожирал себя изнутри – а в это время Ниппон коку богатела, выдавая займы воюющим сторонам. Каков итог? Экономика империи мертва, только Москау держится на плаву – на Кавказе же, говорят, как в старину, туземцы меняют шкурки рысей на коровье масло. Зато Япония распухла, подобно тесту на дрожжах, – небоскрёбы с неоновой рекламой штыками пронзили небо, и не только в Токио, но и в Шанхае, в Маниле, Сиднее. По условиям раздела, Ниппон владеет половиной мира – Китаем, Австралией, откусила от США Аляску, Сиэттл и Неваду, заняла руссландские Сибирь и Дальний Восток. Нефть, золото, газ – в карманах у желтопузиков, лихо они подсуетились. В семидесятые годы японский император Хирохито особым указом подарил рейху озеро Байкал… потом жалел, наверное. Девушки Москау по горло укутались в кимоно, в телевизорах – сплошные манга и аниме. Вот оно – ползучее порабощение планеты без танков и самолётов, одной лишь невидимой силой моды. Теперь Ниппон трескается от денег, а рейх ничего не производит, кроме оружия.
Но кому продать оружие, если мир УЖЕ завоёван?
– Рыбалка? – очнулся Павел. – Рыбы полно, дорогой сенсэй. Бурлит, окаянная, просто из воды выпрыгивает. Совет – лучше рыбачьте не с удочкой, а с пулемётом. Смотрели телевизор? На прошлой неделе акула-мутант напала на катер возле Адлера, было много жертв. Есть и крабы-убийцы… радиация повлияла на них слишком сильно.
Японцы озабоченно зашушукались, шурша панамами. Простецкий народ, обоих совсем не волнует, что разговор приходится вести через соседа. Даже не догадались поменяться с ним местами. Он смотрел на их морщинистые лица – словно два шарпея обнюхивают друг друга. Да. Что тут поделаешь – раса господ.
– Аригато годзаимас[3], – выдавил из себя старик. – Гаспадина, вы нам осень помогри.
Его жена радостно закивала. Похоже, она не могла взять в толк смысл беседы. Чихнув, японка полезла в сумочку – видимо, за платком. Долго бренчала внутри, напряжённо улыбаясь, но так ничего и не достала. Муж, зажав рот ладонью, зашёлся сухим кашлем.
Старческие болести. Будут жрать таблетки. Пора ауфвидерзенькаться.
– Всегда пожалуйста, – вздохнул Павел. – Прошу прощения, мне нужно выйти.
Он прошёл по коридору между креслами. Чувство, что сидишь внутри огромной пчелы, – в голове жужжит, в уши кто-то напихал ваты. Кабинка туалета эконом-класса – уютная, как гроб. Интересно, как в порнофильмах тут занимаются сексом? В такой клетушке и морским свинкам не трахнуться. Кран брызнул струйкой горячей воды, Павел ополоснул опухшее от бессонницы лицо. Взглянул в зеркало, скривился. Не лучший вариант. С другой стороны, как же ещё выглядеть в сорок лет, если ты живёшь на работе, а конторе жаль денег, чтобы её специалист летел с комфортом? Впалые щеки, залысины по бокам черепа, нос ястребиный, крючком… глаза и вовсе прозрачные, будто холодец. Павел не так уж плохо помнил свою внешность в раннем детстве. Красавцем не был уже тогда, а если вспомнить рост… Ладно, после фюрера маленьким быть модно. Сойдёт.
Вытащив из кармана одноразовую бритву, Павел тщательно побрился.
Он вернулся на свое место. Самолёт шел на снижение, к горлу подкатил вязкий комок тошноты. Японцев в креслах не было, куда-то убежали. «Господа, пристегните ремни, через полчаса наш самолёт совершит посадку. Погода хорошая, плюс тридцать пять градусов, радиационный фон, согласно сводке радио, нормальный – при выходе в город защитные маски не понадобятся», – разнёсся по салону металлический голос стюардессы. Павел не смотрел в иллюминатор: однотипные пейзажи давно приелись.
У трапа его встречали. Два человека – несмотря на жару, в серых плащах.
– Приветствую вас в Москау, штурмбаннфюрер, – щёлкнул каблуками первый.
Второй молча протянул руку к чемодану Павла. Тот не возражал.
– Ещё раз приносим извинения, что пришлось вызвать вас из Гонконга, – продолжил первый. – Полагаю, перелёт долгий? Вам следует отоспаться, едем в гостиницу.
– Нет, – покачал головой Павел. – Высплюсь ночью. Давайте уж сразу в гестапо.
…Пожилая, крашенная в блондинку стюардесса, с орлом (эмблемой «ЛюфтШтерна») на берете, вытянулась по стойке смирно, глядя, как троица садится в представительский «опель-адмирал». Она подавила в себе желание вскинуть руку в партийном приветствии – «зиг хайль» был отменен после окончания Двадцатилетней Войны. Как и сама партия.
Глава 2. Отель «Сакура»
(офис на шестом этаже, через 3 часа)
…С некоторой горечью:
– Я крайне разочарован вами, Итиро-сан.
– Я сам разочарован собой, Онода-сан. Позвольте, я напишу на эту тему стихи, а потом совершу обряд сеппуку. Я взрежу себе живот крайне аккуратно и не запачкаю пол. Я специально принёс непромокаемый плащ и шесть метров целлофана.
– А мне потом сжигать ваш труп по частям в камине гостиницы? Нет, спасибо. Насколько известно, и вам, и вашей жене было выплачено два миллиона иен за особый заказ. Императорская комендатура Гонконга устроила, чтобы вы сели на борт «юнкерса» без досмотра. Нет, я уже слышал ваши оправдания. Но вряд ли их захотят слушать другие.
– (Тяжёлый вздох.) Я понимаю вас. Чем это может мне грозить?
– Всем, вообще-то. Деньги, которые вы положили в «Микадо-банк», заморожены. И ваша семья их не получит, пока задание не выполнено. Приношу вам извинения, любезный Итиро-сан, но… сколько примерно вам осталось до встречи с Аматэрасу?[4]
– (Пауза.) Как указывают врачи – около недели. Благодарю за ваше внимание.
– (Шипение потушенной в пепельнице сигареты.) Тогда я с прискорбием констатирую: у вас есть ровно семь дней, чтобы завершить миссию. В любом случае, похороны за счёт государства. Из чистого уважения к вашим прошлым заслугам, дорогой Итиро-сан.
– Я не заслуживаю даже пылинки уважения, Онода-сан.
– Прекрасно, так попробуйте его вернуть заодно со своими деньгами. Это единственный способ обеспечить достойную жизнь ваших детей. На эту неделю я предоставлю вам всё необходимое, в том числе и рейхсмарки. Не такая стойкая валюта, как иена, но… зато вы можете расплачиваться этими фантиками по Европе – как в Москау, так и в рейхскомиссариатах Норвегия, Украина и Нидерланды. Только в Италии рейхсмарку не берут. Предпочитают свои замурзанные лиры… Итальянцы – опереточная нация: они паразитируют на былой славе легионов Цезаря, хотя на деле с трудом покорили босяков из Абиссинии… им следует не воевать, а танцевать тарантеллу. И эти еженедельные телешоу «Алло, дуче!». Романо Муссолини столь же эксцентричен, как и его отец, – синьору за восемьдесят, а ведёт себя, словно студент. Игра на саксофоне в пьяном виде на собрании держав Судзику-коку[5], роман с одряхлевшей Софи Лорен… и смех, и грех. Снимайте квартиру посуточно, в гостиницах полно агентов гестапо. Вам ведь известно, что здешняя империя – довольно рыхлая структура? Это не единое государство, а своеобразный союз враждующих рейхскомиссариатов, даже столица у них «плавающая». В прошлом году был Амстердам, а вот сейчас – Москау.
– Благодарю, Онода-сан. Алмазы ваших мыслей обогащают бедность моего разума.
– (Щелчок зажигалки.) Клянусь микадо, вам будет нелегко. Да, вы немножко владеете руссландским, изучали в рамках профессии… но теория и практика – это всегда две разные вещи. Руссландцы – специфическая нация. Они ксенофобы и одновременно обожают всё иностранное, особенно если сделана правильная реклама. Например, вы знаете, в Москау популярна японская еда. Мы произвели фурор за какие-то десять лет.
– (Кашель.) Примите моё восхищение, Онода-сан. Меня всегда удивляло, что Третий рейх повально ест суши, считает национальной японской едой, да и вообще здоровой пищей. Если это заслуги отдела рекламы при дворе микадо, то им следует поставить памятник. Подумать только, превратить японский корм для кошек в местную гламурную закуску.
– Да, благодаря этому Ниппон коку не знает проблем со сбытом обрезков сырой рыбы. В остальном – всё то же самое. Вы обратили внимание на количество блондинов в Москау?
– (Пауза.) Действительно. Всюду только светлые или рыжие головы. Ни единого брюнета.
– (Назидательно.) Вот именно. Итиро-сан, в Москау модно быть арийцем. Первоначально, в соответствии с доктриной фюрера, немцы считали жителей Руссланда неполноценной нацией, как они выражались, унтерменшами, то есть недочеловеками. Но ближе к сентябрю 1945 года генералы в руководстве рейха поняли, что им не одолеть партизан, посему возобладало другое мнение. Скрепя сердце руссландцев признали арийским народом и стали вербовать в СС. Более того – расовый отдел в Берлине официально подтвердил арийское происхождение почти всех славян, включая болгар, – кроме поляков. А женщины Руссланда с этой минуты стали получать алименты на детей, рождённых от немецких солдат[6]. Прошло больше полувека, европейские нации перемешались, словно в кипящем котле, – теперь, Итиро-сан, и не поймёшь, какая у кого кровь. Но арийцы тут обязаны красить волосы в светлые тона. Я бы сказал, это даже не мода – а неизбежность.
– (С удивлением.) Брюнетов совсем не осталось, высокочтимый Онода-сан?
– Почему же, их достаточно. Но чаще всего они носят парики либо бреются налысо. Если вышел на улицу с природной шевелюрой, значит, ты шварцкопф, «черноголовый» – так здесь на жаргоне называют противников режима. Я упоминал, что Руссланд – весьма специфическая местность. Впитывает любую иностранную муть, как губка. И в той же степени сопротивляется пришельцам из-за границы. Партизанское движение не слабеет все годы существования рейхскомиссариата Москау. Целые области на Урале, под Петербургом, возле Екатеринодара контролируют партизаны, а в лес давным-давно не съездишь на пикник. И в самой столице действует подполье. Два месяца назад посреди бела дня на улице убили обер-коменданта города, группенфюрера фон Травинского.
– (Вновь кашель.) Сумасбродство. Бессмысленный фанатизм.
– (Снисходительно.) Нет, всего лишь местные традиции. Знаете, у руссландцев масса привычек, доставшихся им от монголов. Взяточничество, восточная нега, почтение к начальству, принятие на работу сородичей. И при всей схожести – они два века подряд сопротивлялись монгольскому владычеству, устраивали бесконечные восстания – пока в Золотой Орде не плюнули и не оставили их в покое. Связь руссландцев с немцами куда глубже, чем вы думаете. Ими правили кайзерины немецкой крови – Катарина Первая и Катарина Вторая – лучшая королева в истории Руссланда. Каждый кайзер, начиная с Петера Первого, женился на немецкой принцессе. Первая династия руссландских кайзеров – Рюриковичи, из датских князей. Потом были монголы. Далее – немцы. После прихода большевиков – семиты. Затем – грузины. Опять немцы. По сути, здесь всегда правит иноземная власть – и всегда будут те, кто ее ненавидит. И власти Руссланда, и шварцкопфы так увлеклись, что не замечают: вермахт ушёл, а они воюют сами с собой…
– (С подобострастием.) Моя благодарность, Онода-сан. Очень познавательно.
– О, не стоит, Итиро-сан. Жаль, что вас заждалась Аматэрасу и не будет времени прочувствовать Руссланд. Я работаю здесь уже десять лет, насмотрелся всякого. Даже в Урадзиосутоку и Хабаросито, благоденствующих под скипетром микадо, где местным жителям поменяли имена на японские, они всё равно пьют самогон вместо сакэ.
– (С дрожью в голосе.) Чудовищно…
– Это я вам ещё всего не поведал, мой приятный гость. Нет желающих учить иероглифы. Кимоно и гэта носят только женщины. Опрятные садики из камней никто не разбивает – предпочитают огороды, чтобы растить там вульгарные огурцы. Прижились лишь якитори да автомобили с правым рулём – вот за них в Урадзиосутоку готовы грудью стоять. Я всецело разделяю установку великого микадо – для главенства нашей империи в мире необходимы природные ресурсы. Однако в такие моменты мне кажется, что лучше бы наши приобретения ограничились второй половиной острова Карафуто.
– Я всецело разделяю ваше мнение, любезный Онода-сан.
– (Шелест купюр.) Мы заговорились, уважаемый Итиро-сан. Берите рейхсмарки. Адрес я вам тоже напишу. В первом же киоске купите дозиметр и кислородную маску. Гонконгское оборудование при вас? Отлично. Будьте осторожнее, это нужно применять наверняка.
– (С беспокойством.) Простите, но не могли бы вы выдать мне пистолет?
– Незачем, Итиро-сан. Стрелять в него ни в коем случае нельзя…
Глава 3. Храм Одина
(улица Арийская, д. 46 – напротив комендатуры)
Машину пришлось оставить на дальней стоянке. У меня спецпропуск, но ничего не поделаешь – автомобили ставить у стен нельзя, комендатура упивается паранойей, везде грезятся новые теракты. Получаю талончик из жёсткого картона, иду через турникет – в будке со шлагбаумом сидит тучный пожилой очкарик в коричневой форме с нашивками обер-ефрейтора. Чуть высунув язык, изучает свежий выпуск «Фёлькишер Беобахтер» – с глянцевыми иллюстрациями полуголых девиц. Кризис, что поделаешь. Партийной прессе пришлось перейти на формат таблоида, чтобы выжить в жёстких условиях рынка. Я стучу в стекло будки. Мы знакомы не первый год.
– Хайлюшки, – фамильярно бурчит он мне, перелистывая страницу.
– Хайлюшки, – отвечаю я ему, приветливо махнув.
Арийская улица, протянувшаяся от Берлинского вокзала к рейхстагу, изучена мной вдоль и поперёк, – я могу пройти её с закрытыми глазами. У тротуаров, огороженные столбиками, навечно замерли скелеты танков – напоминание об уличных боях Двадцатилетней Войны. Штук пять обугленных «тигров» сгрудились напротив сквера Героев Люфтваффе, как стадо слонов с поникшими хоботами. Офисы из стекла и бетона соприкасаются с гнилью разбитых бомбами домов. По слухам, во времена большевиков здесь стоял памятник Пушкину. Пушкина давно демонтировали – как со сквера, так и из школьной программы: он же негр. Министерство народного просвещения и пропаганды вообще здорово постаралось. Запретили исполнять произведения Чайковского – композитор подозревался в гомосексуализме, сняли с показа «Свинарку и пастуха» – чабана играл семит. В центре сквера – огромные чёрные дыры с оплавленными краями, это пепелища. По выходным на Арийской горами сжигают запрещённые книги – те, что конфисковывают у шварцкопфов, как когда-то на Опернплац в Берлине. Корчась в огне, сгорают Герберт Уэллс, Владимир Маяковский, Ярослав Гашек. Когда я был юным активистом фюрерюгенда, принёс сюда и бросил в книжный костер «Трех мушкетёров» из школьной библиотеки – этот томик прятала уборщица. Но Дюма – не ариец, писатель с негритянской кровью. Вы знаете, с каким треском горит бумага? Будто рвётся сердце.
На месте Пушкина установили памятник Ницше.
Поначалу его путали с Горьким (тоже запрещённый писатель) – спасибо густым усам. Фюрер обожал книгу «Так говорил Заратустра», но ему не были ведомы слова Ницше: «Германия великая нация лишь потому, что в жилах её народа течет столь много польской крови». Впрочем, это домыслы троллей из сети Сёгунэ, а они чего только не напишут.
Государственные здания на Арийской – унылое зрелище. Большинство копируют мрачные комплексы в Берлине. Пожалуйста, аппарат Министерства народного просвещения и пропаганды Москау – полностью в формате экс-ведомства доктора Геббельса. Серые колонны и цветная мозаика: белозубая арийская молодёжь рукоплещет национал-социализму. Обжигающий ветер треплет флаги рейхскомиссариата, алые знамёна с чёрным орлом, зажавшим в когтях дубовый венок. Без свастики – значки с её символом остались только у торговцев сувенирами на Вагнерке, пешеходной зоне имени композитора Рихарда Вагнера. Die Hakenkreuzflagge[7] отменён после Двадцатилетней Войны: фюрер почитаем, но не все рейхкомиссариаты довольны его наследием. Особенно те, где не стихают восстания «лесных братьев». Неподалёку обветшавший офис Трудового фронта. Когда-то эту организацию профсоюзов возглавлял Роберт Лей. Рейхсляйтера убили партизаны, в 1968 году, во время его поездки в Киев, – подослали почтового голубя с мини-гранатой.