– Что они делают? – удивился Юрий.
– Древние могилы раскапывают… На этой пустоши, близ лесу, издавна мертвяков хоронили, – объяснил один из егерей. – Еще при пращурах! Говорят, кто слуг Черного Бога потревожит, тому не жить…
У костра, откуда ни возьмись, появилась сгорбленная старуха, погрозила Орну клюкой, прокаркала:
– Не балуй, иноземец! Не пляши на чужих костях. Не буди тьму-тьмущую! Не то сгинешь в гнилой топи…
– Прочь, ведьма! – вскричал предводитель опричников, замахиваясь на горбунью лопатой. – З-зарублю!..
Просвистело железо в воздухе, разрезая пустоту. Старуха исчезла, как не бывало, а на месте, где она стояла, трава занялась пламенем. Попятились «государевы люди», оторопь их взяла.
– Чело рты разинули? – вызверился на них Орн. – Копайте! Или я вас здесь же зарою!
– Г-горит…
– Головешка из костра выкатилась! Эка невидаль!
– Костер далеко…
– Тьма тьмы да не убоится!
С этим истошным кличем схватился Орн за плеть и давай свое воинство охаживать, с руганью, с проклятиями. Те опомнились, вернулись к яме. Слышно было, как вгрызаются в почву заступы, гулко ухает в лесу филин.
– Пусто, хозяин… – выбрасывая из раскопа трухлявые доски и обломки костей, сообщил один из мигом протрезвевших опричников.
– Пусто, говоришь? Пусто-о-о! – бесновался иноземец. – Где же колдовские сокровища зарыты?
– Может, нету здесь никаких сокровищ?
– Малую жертву принесли, – сообразил Орн. – Поскупились! Вот и не указал нам Дух Болот верного места… Ну, не беда! Скоро царское посольство по тракту возвращаться станет из заморских земель. Уж мы его встретим… до самой слободы[13] супроводим в целости и сохранности. Чтоб ни с одного купчины, ни с одного дьяка[14] приказного даже волоска не упало!
В сих словах Юрию почудился лживый и зловещий смысл…
* * *
Москва. Наше время.
Зубов вынужден был отказаться от роли Антония… но не мог отказать себе в удовольствии присутствовать на репетициях. Клеопатра была великолепна. Он не поскупился, и костюмы получились потрясающие. Режиссер предложил не тратиться на реквизит, а взять напрокат в киностудии. Зубов согласился, но Клеопатра должна выйти на сцену в платье и головном уборе, сделанных специально для нее.
Римский полководец и возлюбленный гордой царицы в исполнении актера Митина оставлял желать лучшего. Однако Зубов не стал подвергать его уничижительной критике. Глядя на Митина и сравнивая себя с ним, он не так расстраивался по поводу собственной неудачи. Будь Митин более талантлив, это нанесло бы сильный удар по самолюбию Зубова. А так… все обошлось легким разочарованием.
«Не огорчайся, – утешала его Полина. – Тебя привыкли видеть в зрительном зале, а не на подмостках. Актеры терялись бы и забывали слова. Я сама чувствовала бы себя неловко. Все к лучшему! Митин звезд с неба не хватает, зато старается…»
«На его фоне ты будешь ослепительна!»
Он не кривил душой. У Полины словно открылось второе дыхание. Кроме голоса, у нее обнаружилась дивная способность к перевоплощению. Когда ее Клеопатра гневно сверкала черными очами, всех охватывал трепет… а когда она, «умирая», прощалась с верными служанками, на глаза присутствующих наворачивались слезы.
Режиссер боялся сказать лишнее слово, упиваясь потрясающим зрелищем. Завистницы злобно перешептывались, а Митин-Антоний, заражаясь от Полины куражом, превосходил самое себя.
«Она вытащит всю финальную сцену, – внутренне ликовал режиссер. – Это будет ее и мой триумф!»
Перед генеральной репетицией он подошел к Полине и с чувством произнес:
– Жемчужная! Ты настоящая жемчужина нашей труппы!
Она милостиво кивнула ему головой, увенчанной короной правительницы Египта, и протянула руку для поцелуя. Режиссер послушно приложился губами к тыльной стороне ее ладони, пахнущей пудрой и гримом, и, покачиваясь, как пьяный, вышел в коридор. Только теперь, увидев Клеопатру, он осознал, что неравнодушен к ней… вернее, к актрисе, которая никогда не ответит ему взаимностью…
– Она играет восхитительно. С невероятным вдохновением, – пробормотал он, не замечая идущего навстречу Зубова. – Как в последний раз!
Владелец театра на ходу поймал его за рукав и развернул к себе.
– Я ослышался? Что ты там буркнул насчет последнего раза?
– Простите, Валерий Яковлевич… – испугался режиссер. – Я вас не увидел… З-здравствуйте…
– И тебе не хворать, милейший.
– Я… я чрезвычайно доволен Полиной… она… превосходна в роли Клеопатры. Никто не сыграл бы лучше… Сегодня вы в этом убедитесь. Жаль, что наш зал может вместить так мало зрителей…
Зубов и без него знал, что Полина еще покажет себя, ее талант еще заставит скептиков устыдиться и кричать: «Браво!» Он верил в нее, когда остальные пожимали плечами и отводили глаза. Фактически это он создал ее… огранил этот алмаз, придав ему форму и блеск…
– Я мечтаю выхлопотать для Полины главную роль в кино, – сказал он режиссеру, не отпуская его рукава. – А ты сомневаешься, что мне удастся.
– Не-е-ет… я просто…
– Ты Фома неверующий, – перебил его Зубов. – Ладно, иди… Пора начинать.
Он вошел в женскую гримерную, где было шумно и людно… замешкался, выпил воды, перебросился несколькими словами с присутствующими и приблизился к ведущей актрисе, уже в полном облачении и готовой к выходу. Жемчужная волновалась, ее бледность проступала даже сквозь густой слой краски.
– Я боюсь… – прошептала она.
Две артистки, играющие служанок египетской царицы – Ираду и Хармиану, – затихли в своем углу, навострив уши.
– Это ведь репетиция, – мягко произнес Зубов. – В зале будет всего несколько человек.
– Ты не понял…
Он покосился в сторону «служанок» и поджал губы.
– Не сейчас, прошу тебя. Поговорим после.
– Да…
Зубов приписал ее страх не предстоящему выходу, а проблемам, которые она скрывала от него.
Он давно ломал себе голову, зачем она просила в долг довольно крупную сумму. Сказала, что на лечение матери. Он не поленился послать в Ярославль своего человека, дабы тот навел справки. Выяснилось, что родители Полины хоть и не блещут здоровьем, но с серьезными заболеваниями в больницу не обращались. Значит, она солгала. Деньги нужны ей для чего-то другого…
Зубов не был скупым и, если бы Полина попросила еще, дал бы без вопросов. Она не отличалась расточительностью, не позволяла себе больших трат, а дорогие подарки принимала без алчного огонька в глазах. Даже смущалась… до сих пор, после шести лет связи. Эта женщина пробудила в нем нежную привязанность, переросшую в искреннее чувство. Он уверил себя, что любит ее. А она?
Полина весь свой темперамент, казалось, выплескивала на сцене. В личных отношениях она вела себя безупречно. Не донимала Зубова упреками, не закатывала истерик, не капризничала, ничего не требовала и не намекала на женитьбу. Жили они врозь, – Зубов снимал ей квартиру неподалеку от театра, а сам разрывался между Москвой и загородным домом. Мысль о том, чтобы жениться на Полине, все чаще приходила ему в голову. Но ей он об этом и словом не обмолвился.
В конце концов, она заслуживала счастья. Именно такую женщину он мог бы сделать своей женой, – кроткую, чистую, без барских замашек, идиотского снобизма и притом талантливую актрису. Полине исполнилось тридцать. Возраст для замужества критический…
Сегодняшний день был для Зубова решающим. Он загадал: как пройдет генеральная репетиция, так и сложится их с Полиной судьба. Не потому ли сковал ее суеверный ужас, что она чувствовала всю значительность момента?
Зубов жалел об одном: не он сыграет с ней Антония. Находясь в отдалении, в пустом зрительном зале, он не вкусит сполна триумфа и трагедии Клеопатры. Не дано ему испить с ней эту чашу вдохновения…
Он прошел между пустых стульев с откидными сиденьями, сел и осмотрелся. В третьем ряду занял свое место режиссер Канавкин, справа от него расположился ассистент, чуть подальше шепотом переговаривались не занятые в постановке артисты. Они пришли из любопытства и желания посудачить. Вдруг несравненная Жемчужная провалится? Претендентка на роль Клеопатры, которую не утвердили, – актриса Наримова, – кусала губы от обиды. Какая-то провинциальная выскочка оттеснила ее на задний план не только на сцене, но и в сердце импозантного состоятельного мужчины. И первое, и второе простить было невозможно. «Ну, ничего… поглядим, чья возьмет! – мстительно думала Наримова, желая сопернице всяческих неприятностей, начиная от острого расстройства желудка до внезапной потери памяти. – Я еще посмеюсь!»
Всю пьесу Шекспира маленькому частному театру было не потянуть, и режиссер выбрал несколько сцен, объединив их музыкальными фрагментами. Получился весьма оригинальный коллаж из драматических отрывков на фоне старинной музыки.
«Не волнуйтесь, Валерий Яковлевич, – накануне успокаивал он Зубова. – Публика оценит мой новаторский подход. Вот увидите!»
Когда запустили фонограмму и тяжелые половинки занавеса медленно поползли в разные стороны, в зале появился молодой человек в свитере и джинсах. На него оглядывались. Незваный гость уселся позади всех и достал фотоаппарат.
«Наверное, пресса, – сообразил Зубов. – Канавкин постарался. Не терпится ему раструбить о своем современном прочтении классики…»
Глава 8
Молодой человек, которого приняли за корреспондента, в самом деле представился таковым и попросил допустить его на генеральную репетицию.
Билетерша придирчиво разглядывала предъявлен – ную корочку, но не решилась отказать представителю известного издания. Пресса и так не баловала своим вниманием театр господина Зубова.
Этим «корреспондентом» был Лавров. Как иначе он мог проникнуть в зал, не вызвав подозрений? Драма Антония и Клеопатры не интересовала его. Он сдерживал зевки, глядя на затылки актеров, которые притихли и наблюдали за работой своих коллег. Кто-то из них настолько ненавидел Жемчужную, что переоделся «останкинской вещуньей» и заронил в душу примы страх смерти. Кто же это?
Представление сопровождалось музыкой, – от этого Лаврова еще сильнее клонило в сон. Арфа и флейта действовали как снотворное. Чтобы не впасть в дрему, он пустился в мысленные рассуждения.
«Без завистницы здесь не обошлось, – думал он, глядя на стройную пластичную актрису. – Нельзя исключить и ревность, и отвергнутую страсть. Женщина хороша собой, это заметно даже в парике и гриме. Кто-нибудь из актеров-мужчин мог воспылать к ней любовными чувствами. А она делит постель с хозяином, который не собирается на ней жениться. Вероятно, их роман длится не один год, и Зубов порядком надоел ей… Вдобавок к этому коктейлю ее шантажирует врачиха. Грозится рассказать Зубову, что его любовница несет на себе проклятие: гены с изъяном, – и не способна родить полноценного ребенка…»
Между тем на сцене действие развивалось согласно Шекспиру. Клеопатре подали корзину с винными ягодами, где сидели ядовитые змеи.
– Бессмертие зовет меня к себе, – взывала со сцены царица Египта. – Итак, вовеки виноградный сок не смочит этих губ…
В голосе Клеопатры не хватало твердости. Казалось, она держится из последних сил. Зрители в зале зашушукались. Зубов беспокойно заерзал. Перед началом репетиции он позвонил в цветочный магазин и заказал огромный букет роз для исполнительницы главной роли. Посыльный должен был доставить цветы как раз к финалу.
– Что с ней? – донеслось до Лаврова.
– Она явно переигрывает…
Клеопатра пошатнулась, но устояла на ногах и продолжала:
– Яд сладок-сладок. Он как успокоительный бальзам… Как нежный ветерок…
Актриса слишком срослась с ролью. Слишком правдоподобно изображала она дурноту, вызванную действием змеиного укуса.
– Зачем мне жить?
С этим возгласом Клеопатра упала на пышное ложе и более не двигалась…
Зубов привстал со своего места, напряженно вытягивая шею. В зале раздались робкие хлопки. Лавров с нарочитым восторгом крикнул «Браво!» и защелкал фотоаппаратом.
Антоний, «умерший» раньше своей венценосной возлюбленной, вышел вперед для поклонов. Проходя мимо убранного золотой парчой ложа, он тревожно покосился на лежащую навзничь Клеопатру. Та не подавала признаков жизни…
– О, черт! – вырвалось у Лаврова.
Антоний кинулся к ложу и склонился над бездыханной «царицей». Две бутафорских змейки, поразительно похожие на настоящих, застыли рядом с ее телом. В открытой корзине вместо винных ягод зияло плетеное дно.
«Глория ошиблась только в одном, – вспыхнуло в уме Лаврова. – Клеопатра лежит не на полу… А в остальном все сходится».
Происходящее выглядело абсурдно и немного смешно. Казалось, актриса вот-вот поднимется, поправит сбившийся набок роскошный головной убор и начнет кланяться.
– Ей плохо! – крикнул со сцены актер Митин, который сразу потерял величественную осанку и выражение лица римского полководца. – Надо врача…
Зубов в мгновение ока подскочил к нему, оттолкнул и принялся щупать пульс на запястье Жемчужной, потом на шее.
– «Скорую»! Быстро! – обернулся он к Митину, и тот побежал за кулисы.
Сам Зубов зачем-то схватил корзину, заглянул внутрь, отшвырнул… потом добрался до змеек. Те оказались искусственными, следовательно, никак не могли укусить актрису.
– Да что же это… – простонал он, опустился на пол у ног Клеопатры, обутых в золоченые сандалии, и уронил голову на руки.
Две «служанки» в углу сцены испуганно жались друг к другу, не смея приблизиться. Режиссер искал по карманам валидол, актеры в зале приросли к своим местам.
Лавров, не поддавшийся всеобщему замешательству, достал мобильный, хотел набрать номер милиции, передумал и двинулся к трупу. То, что Жемчужная мертва, не вызывало у него сомнений. Зубов продолжал сидеть в той же позе, ничего не замечая вокруг себя.
«Корреспондент» внимательно осмотрел тело. Никаких признаков насильственной смерти, – ни следов от укола, ни от змеиных зубов. Актриса могла пораниться об острый прут, когда по сценарию сунула руку в корзину «с винными ягодами». Однако ее пальцы остались невредимыми, – ни царапинки.
Внутри корзины тоже не было обломанных или лопнувших прутьев, – все гладко, без сучка и задоринки.
«Если две покойницы на сцене, то третьей быть наяву! – звучало у Лаврова в ушах. – А на сцене их было как раз двое: Прасковья Жемчугова и Клеопатра. Значит, Полина – третья. Сбылось пророчество горбатой вещуньи…»
– Господин Зубов! К вам посыльный! Ой…
Слова билетерши заставили всех вздрогнуть и повернуться в ее сторону. По проходу между стульев шагал паренек в синей униформе с букетом белых роз в руках…
Врачи «скорой» констатировали смерть «Клеопатры» от остановки сердца.
– Чем она была вызвана, покажет вскрытие, – устало сообщил пожилой доктор. – Похоже на переутомление. Хотя… женщина молодая, по виду здоровая. Не знаю! Посмотрим…
– Она много работала в последнее время, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал режиссер. – У меня самого сердце прихватывает. Таблетки ношу с собой в кармане.
В подтверждение своих слов он положил под язык очередную пилюлю.
– Может, кардиограмму сделаем, пока мы здесь? – предложил врач. – Давление измерим?
– Нет-нет! – решительно отказался тот. – Сейчас не до меня!
– Как хотите…
Вызванная на место происшествия следственная бригада сделала все необходимое. Криминалисты ходили по сцене, наступая на рассыпанные по полу белые розы.
Артисты и прочие сотрудники театра собрались в комнате отдыха.
Зубов был не в себе, – бледный, растерянный, с пустыми глазами. На вопросы не отвечал, ни на что не реагировал. Врачи определили его состояние как шоковое, укололи успокоительное и отвезли домой.
Опрос присутствующих длился дотемна. Оперативники допустили промах, не разделив свидетелей, и те наперебой строили собственные предположения. Митин твердил, что Жемчужную отравили. Она-де в перерывах между эпизодами привыкла пить холодный чай, и все были в курсе. У нее в гримерке всегда устраивались чаепития. Вот и сегодня перед выходом для Полины, как обычно, заварили чаю…
После того как тело актрисы увезли, Лавров вышел в вестибюль и попытался дозвониться до Глории. Увы, сотовая связь в Черном Логе работала из рук вон плохо. Вернувшись в комнату отдыха, он застал настоящую словесную баталию. Мнения коллег покойной не совпадали. Одни считали смерть Полины естественной, другие настаивали на том, что ее убили.