Не успела. Тост отвлек – за наших милых дам, здесь присутствующих. И за тех, которых давно знаем, и за тех, с кем сегодня приятно знакомимся. Вполне дежурный тост. Потянула к губам бокал с шампанским, но вдруг увидела, как старательно, через весь стол тянется бокал Влада к бокалу Эльзы. Мелькнуло, резануло по глазам худое жесткое запястье в безупречно белой полоске манжеты рубашки, выглядывающей из рукава. И дрогнула рука, и пролилось шампанское в тарелку. И душа тоже дрогнула в безотчетном порыве – захотелось протянуть свою руку наперерез, перехватить... Боже мой, что это? Все кругом радостно тянутся друг к другу с бокалами, ничего сверхъестественного не происходит! Что еще за порывы-движения собственного испуганного организма? Нет, надо себя в руки взять... И выпить по-хорошему шампанского! Полный бокал, до дна! И еще... Ну, и еще... Утопить в хмельном шуме крови звон глупого колокольца...
И впрямь – легче стало. И весело! Новый год, в конце концов, волшебный праздник! И лисья рожица Ангелины вкупе с ее комментариями уже не раздражает. Вполне приемлемая рожица, вполне беззлобные комментарии – вон еще чью-то девицу «лахудрой» обозвала... Может, у нее вообще это слово в обиходе самое для молодых девиц ласковое?
В сторону Эльзы она старалась не смотреть вовсе – больше смотреть, что ли, не на кого? Вон, кругом все свои, родные лица... И время неумолимо к двенадцати приближается... О, у них же по программе еще и фейерверк предусмотрен! Под окнами кафе капсулы заложены, охранник должен ровно в двенадцать зажечь... Не пугайтесь, господа, сюрпри-и-из!
Ура, ура, ура... Звон бокалов, хмельные возбужденные лица, отсветы фейерверка в глазах. И – музыка! Разухабистая, танцевальная, под шум отодвигаемых стульев, на фоне светящейся огнями большой искусственной елки. Танцуют все, господа! Хоровод! В лесу родилась елочка! Дружно позовем Деда Мороза со Снегурочкой! Погодите, тамада, потом конкурсы, сначала – хоровод...
Ладонь попала в чью-то горячую руку, замельтешило, поволокло куда-то в общем веселье. А музыка нарастает, бьется неугомонным пульсом, заставляя тело поневоле следовать ее ритму, и выскакивают из короткого света бенгальских огней знакомые лица, такие неестественные – то зеленые, то фиолетовые, то подернутые рябью мелких крупинок иллюминации. Вот наконец и медленная мелодия... Где же Влад? Хоть бы на танец жену позвал...
Кто-то подхватил под локоток ласково, потянул в темноту, к танцующим парам. Повернула голову – Пал Степаныч...
– Пойдем, Лизонька, спляшем, что ли! Когда еще случай представится родную бухгалтерию в руках подержать? Ну, ничего вроде получилось, да? Хорошо, что мы с тобой не забыли фейерверк в смету включить...
– Да. Все замечательно, Павел Степанович...
– Что?
– Все замечательно, говорю!
– Да, да... Я давно хотел тебе сказать, Лизавета... Ты замечательный бухгалтер, я тобой очень доволен! Это сейчас такая редкость – хорошего главного бухгалтера найти, да чтоб на долгие годы с ним сработаться...
– Спасибо, Павел Степанович. Я тоже рада, что работаю с вами.
– И Владик твой тоже ничего, толковый... Как у тебя с ним, все нормально срослось? Ну, раз ребеночка себе завели, я думаю, что нормально, можешь не отвечать... Молодец, Лизавета, классная ты баба!
Так. А вот это уже из области недозволенного – про «классную бабу». Лучше на этот сомнительный комплимент не реагировать. Даже странно, откуда это хамоватое панибратство из шефа вылезло, из каких замороченных глубин подсознания... Такой всегда сдержанный, такой строгий, такой занудный сухарь. Лишку выпил, наверное... Нет, но где же Влад? Среди танцующих его не видно... Пойти поискать, что ли, когда медленный танец закончится?
А впрочем, не будет она его искать. Смешно, в самом деле! Тоже нашлась, ревнивая клуша! Сроду ни себя, ни его контролем не унижала, а теперь, на людях, вдруг искать кинется! Сам найдется, не маленький. Да долго бы и искать не пришлось – вон они, в холле на диванах сидят, курят. Влад, Тигран и его девушка со странным именем Эльза. Спорят о чем-то, смеются. А ей там делать нечего – она ж не курит. Лишняя, значит...
А она будет веселиться, вот! Пить шампанское, хохотать, танцевать до упаду! Новый год все-таки! И платье у нее новое, дорогое... Зря, что ли, покупала?
– А пойдем с тобой чего-нибудь выпьем, Лизавета! – потянул за руку к столу Павел Степанович, когда медленная музыка сменилась грохочущим танцевальным ритмом. – На брудершафт!
– А давайте! Чего мы, не люди, что ли? Напьемся, обнимемся и будем неприличные песни орать! Вы знаете неприличные песни, Павел Степанович?
– Да сколько угодно... А ты молодец, боевая! Тебе чего, коньяку?
– Давайте коньяку!
Дружно сдвинули рюмки, лихо опрокинули в себя, поглядели друг на друга задумчиво, рассмеялись.
– Ну что, еще по одной?
– Давайте...
А вот еще по одной как раз и не успели. Полился над головами бархатистый женский голосок, легли на плечи Павла Степаныча две белых руки, нежные крылышки:
– Паша... Па-ша... Тебе много нельзя, у тебя давление... Мы с тобой договаривались, Паша... Извините, Лиза, ему нельзя...
Павел Степанович расплылся в благодушной улыбке, снял с плеча белую ладонь-крылышко, приложил к своей щеке.
– Нет, ну что у меня за жена, Елизавета? Опять весь кайф поломала! Следит, понимаешь ли, за моим здоровьем, притворяется заботливой женушкой! А я, как дурак, ведусь... Ну разве с ней отметишь праздник как следует? Хоть ты ей скажи, Елизавета!
– А Лиза меня очень даже хорошо понимает... – улыбнулась ей ласково жена шефа, симпатичная блондинка Юля. – Правда, Лиза? Как говорится, больной шеф – плохой шеф...
– Да, Павел Степанович. Жену надо слушать, жена плохого не посоветует! – мило переглянулась она с Юлей. – Заботливая жена плохой не бывает...
– А пойдемте лучше танцевать! – весело предложила Юля. – Паша, Лиза, пойдемте! Сейчас всякие конкурсы начнутся!
– Пойдем, солнышко, пойдем... – нехотя поднялся со стула Павел Степанович.
Встала, поплелась за ними в сердцевину грохочущей музыки. Глянула в холл – а эти трое так и сидят на диванах... Ну и пусть! А у нее сейчас выпитый коньяк доберется до уровня бесшабашности, сметет по пути невесть откуда взявшуюся тревогу, и будет все равно, все равно... То есть весело будет ужасно...
Наверное, ей и впрямь было весело. И все равно. И тело исправно исполняло свое танцевальное задание, и горло надрывалось от смеха, когда тамада изгалялся над народом с нелепыми конкурсами, и даже сама лихо норовила принять в них участие... Только зрение сделалось будто фасеточным, вытягивало из общей сути веселья то одну странную картинку, то другую...
Вот раскачиваются, обнялись в медленном танце Тигран с Эльзой. Взгляд у Тиграна грустный, направлен куда-то вверх. Даже не грустный, а немного злой. И острое белое плечико Эльзы торчит из выреза дурацкого платья словно виновато, словно извиняется в чем.
А вот уже другая картинка – Влад с Эльзой. Танцуют. Боже, какое у него лицо... сосредоточенное. Старается, зубы сжал. Кажется, и не дышит вовсе. А главное, трезвый как стекло. Или остекленел от старания... И смотрит – будто в никуда... Да он ли это, ее веселый серьезный муж, страстный любитель выплеснуть излишек серьезности на таких вот корпоративных вечеринках? Всегда наплясывался, придуривался, в конкурсах участвовал до упаду... Нет, лучше не смотреть, лучше зажмуриться, оттолкнуть от себя выпуклую картинку... Пусть она исчезнет...
Открыла глаза – и впрямь исчезла. Но появилась другая – того тошнее. Стоят поодаль Тигран с Владом, ощетинились, смотрят друг другу в глаза, спорят о чем-то. Тигран рубанул воздух ладонью, потом с силой покрутил пальцем у виска. А Влад... Влад молчит. Плохо молчит, уперто, гневно. Поискала глазами Эльзу – нет Эльзы... Что происходит, в самом деле?
Все, хватит. Хватит с нее... демократии. Надо подойти, выяснить, в чем там дело. Сделала шаг и... передумала. Страх вдруг охватил, противный, тошнотный, и голова закружилась, и впрямь двинулось что-то к горлу...
– Лиза, ты чего? Тебе плохо? Позеленела вся... – сунулась под руку с заботливостью верная Ангелина. – Проводить тебя в туалет?
– Нет... Нет, не надо, я сама...
Кое-как добрела до туалета, плеснула в лицо холодной воды из-под крана. Вздохнула. Еще раз. Еще... Ну, вот уже и полегче. А только тревога все равно никуда не делась, наоборот, распирает изнутри, душит. Кажется, даже платье слишком тесным стало. Тесным и некрасиво обтягивающим...
Заставила себя распрямиться, шагнула к большому туалетному зеркалу, оглядела себя всю, целиком, с головы до ног. Вот тебе и еще одна картинка. Там, в зеркале, ты – старая корова... Полная грудь в декольте, голые белые руки, мощные плечи. С такими плечами можно поле пахать, впрягшись в лямку плуга... Или мешок с картошкой тащить. И локон из прически вон распрямился, висит надо лбом жалкой прядкой. Сдула ее, усмехнулась, вздернула вверх подбородок...
Нет, взбредет же такое в голову – саму себя уничижать да подробно рассматривать! Это ж и так понятно, что не будет у тебя уже никогда ни хрупкого плечика, ни трогательных вихорков... Да и не надо, подумаешь! Нашла о чем горевать! Посмотрите на нее, разнылась – «и я была девушкой юной, сама не припомню, когда»! Глупо, глупо...
А платье – красивое. И нисколько не тесное. И обтягивает вполне прилично. В каждой форме свое достоинство присутствует, между прочим. И в хрупкой, и в объемной. Даже странно, что приходится саму себя в таких простых вещах убеждать!
Гордо потом шла через холл, выстукивая каблуками по скользким плитам. В зале поискала глазами Влада – не нашла. Тигран сидел за столом в одиночестве, хмурый. Подсела к нему, тронула за руку:
– Эй... Что случилось? Мне показалось, вы с Владом о чем-то поспорили? А Эльза где?
– Она... ушла.
– Что, совсем?
– Ну да...
– А... Влад? – ёкнуло в груди сердце.
– Да вон он, в холле курит, у окна, за колонной... Все нормально, Лиз, не переживай.
– Да я и не переживаю! С чего бы?
– Правильно! Совершенно не с чего! И это... С Новым годом тебя!
– И тебя тоже, Тигранчик... Ну, я пойду?
– Ага, иди. Там он, за колонной...
Ну, вот и все, и слава богу! И не было никакой Эльзы! Ушла и ушла вместе со своим хрупким плечиком, и правильно сделала! Умная девочка! И хорошо, что она, Лиза, не стала к Владу с глупыми ревнивыми претензиями навязываться! Подумаешь, плечико... Да фиг с ним! И да здравствует мудрая семейная демократия!
Подошла к Владу со спины – он даже не обернулся. Встала рядом, обвила руками локоть, припала головой к плечу. Привычные движения, привычный жест. И вдруг плеснуло в грудь, в лицо – отчуждением...
Нет, внешне он отреагировал вполне обычно. Прижался щекой к макушке, провел рукой по предплечью, спросил вполне заботливо:
– Устала?
Но все равно – было, было. Шестое чувство пропустило через себя отчуждение, фальшивую нотку заботливости в голосе. Будь оно неладно, это шестое чувство! Может, его вообще нет, может, оно женскими страхами из небытия выужено? Да и вообще, говорят же умные люди – нельзя слишком уж доверять чувствам... Блажь все это, из жизни избалованных. Надо уметь нормальной женщиной жить, а не испуганным камертоном! В конце концов, их с Владом жизнь совсем не похожа на аристократическую, чтоб требовалось в ней такое чувственно безупречное звучание. Жизнь как жизнь. Трое детей, семья, хоть и собранная из осколков. Быт, кухня, овсянка по утрам... Какие уж тут камертоны, к чертовой матери?
– Может, домой поедем, Лизок?
– А ты хочешь домой?
– Да, что-то я вдруг устал... И спать хочу смертельно.
– Тогда давай по-английски смоемся, ни с кем не прощаясь.
– Давай...
* * *
На улице резвился морозец – легкий, приятно-жгучий. Встали на крыльце, вдохнули в унисон полной грудью, выдохнули одинаковые клубы пара. Влад огляделся по сторонам озабоченно, потом выудил из кармана мобильник:
– Погоди, сейчас такси вызову...
– Ой, да какое такси! Пока будем такси ждать, в два ледяных столба превратимся! Давай лучше пешком пройдемся, по морозцу! До дома не так уж и далеко!
– Ну что ж, давай...
– Ага! До Воздвиженского проспекта дойдем, а там дворами...
– Не боишься – дворами?
– Нет... Я с тобой ничего не боюсь. Да и кому мы нужны? Грабители тоже небось вовсю Новый год празднуют! Дай-ка я тебе шарф поправлю... А перчатки где?
– Да здесь, здесь... Ну, пошли, что ли...
Он привычно оттопырил локоть, приглашая подхватить под руку, и споро зашагали в сторону полыхающего новогодней иллюминацией проспекта. Ать-два, в ногу. Бок о бок. Дружно. Как единое целое. Они и есть единое целое, они давно уже так идут... И живут... Да кто бы в этом сомневаться посмел хоть минуту?
Свернули с Воздвиженского в темные переулки, а там не то чтобы испугаться, там вовсю новогодняя ночь ключом бьет! Вот компания вывалила из подъезда, с гармошкой, с плясками, вот подвыпивший мужичок с двумя пацанятами копошатся в сугробе – наверное, фейерверк затеяли.
– Пашка, Колька, отойдите подальше, ну! Счас рванет!
И впрямь – рвануло! Несколько залпов враз улетели со свистом, разорвали темное небо в клочья, рассыпались куполами звезд – красиво... Короткая вспышка зарева выхватила из темноты испуганное женское лицо – бледное, несчастное, даже будто немного заплаканное. Ладонь – к щеке, в глазах – паника, и следом потерянный зовущий голосок:
– Берта! Берта, ты где? Ко мне, Берта... Что ж ты испугалась, глупая... – и совсем уж печально-трагически, словно взвывая: – Бер-та-а-а...
Прибежала лохматая кроха, поскуливая, закружилась у ног хозяйки, просясь на руки. Женщина подхватила, прижала к себе, как ребенка, торопливо засеменила в сторону подъездов, тихо приговаривая:
– Испугалась, испугалась, маленькая... Ах они, противные, со своими пошлыми развлечениями... Пойдем домой, у нас там телевизор, чай с лимоном...
– Пойдем, Лиза! Чего ты встала? Пойдем, холодно... – нетерпеливо переступил на месте Влад, потянув ее за локоть.
– Да, конечно. Слушай, а жалко ее...
– Кого?
– Да вот эту женщину! Ты видел, сколько одиночества у нее на лице? Все-таки Новый год в этом смысле – ужасный праздник... Как некий водораздел среди счастливых и несчастных. Кому-то лишь подкидывает дровишки счастья в костерок, а кому-то выпучивает одиночество до боли, до отчаяния... Что-то есть в этом жестоко несправедливое, правда?
Молчание. Идет, думает о чем-то своем. Не ответил даже. Разозлилась вдруг, дернула его за руку:
– Ты почему молчишь? Я же тебя спрашиваю!
– Да? Извини... Извини, я не расслышал... Так о чем ты спросила?
– Да ерунда, ни о чем... Неважно, в общем. Шарф повыше натяни, простынешь.
Дальше так и пошли – молча. Она вдруг поймала себя на мысли, что всю дорогу идет и сама по себе трещит без умолку, боится замолчать хоть на минуту. Паузы боится. Выползет эта молчаливая змея-пауза и обовьет их случившимся нечаянным отчуждением. Или... она уже выползла, несмотря на ее бодрую трескотню? Хорошо, хоть до дома всего ничего осталось... А дома – там спасение придет. В родном доме и стены помогают. Сейчас спать завалятся, крепко уснут... Говорят, с любой неприятностью переспать надо. А утром она вроде как меньше становится. Вот и они – переспят с народившимся отчуждением, а утром встанут как ни в чем не бывало две здоровые веселые головушки, муж с женой и трижды родители, хоть и склеенные из осколков!
Открыли дверь, вошли тихо, на цыпочках, чтоб не разбудить маму с Сонечкой. В прихожей спросила шепотом:
– Чай будешь?
– Нет. Я спать пойду. Устал.
– Что ж, иди...
Включила свет на кухне – ах, как здесь хорошо. Чисто, уютно, прибрано. Штора новая на окне, кипень белых легкомысленных кружев. Давно купила, специально к Новому году берегла, чтоб знак обновления домашней жизни присутствовал. Чайник закипел тихо, деликатно, от чашки с чайным пакетиком терпко пахнуло мятой... Как хорошо горячего попить, с морозца-то! И вообще – жить хорошо. Несмотря на мелкие недоразумения. Да есть ли они на самом-то деле? Может, и не было никаких недоразумений, а так, показалось сослепу? Вот ведь – организовала себе близорукость ради красивого платья! Черт с ним, с платьем, лучше бы очки надела...