– У вас еще есть вопросы? – спросил доктор Нокс.
– Побочные эффекты… – подала голос Глинис. В них, конечно, не было для нее ничего побочного. Просто эффекты – жестокие и неотвратимые.
– Лекарства оказывают различное действие на каждого пациента. Обещаю, вас обязательно предупредят, к чему следует быть готовой. Давайте сначала проведем операцию. Не стоит забегать вперед.
В угнетающей тишине Шеп повернулся к жене, затем к врачу и почувствовал нарастающую панику. Ему не хотелось попрощаться и, сев в машину, испытать ощущение, будто что-то недосказано, упущено, что он смалодушничал и это будет заполнять его изнутри, как отравленные токсичные пары. Шеп не мог понять, почему именно он должен задать этот вопрос. Глинис наверняка могла обсуждать это и раньше, но просто невозможно представить, чтобы она скрыла от него ответ.
Стараясь нагнать все, что упустил, и узнать как можно больше о болезни, о которой не имел ни малейшего понятия до прошлой пятницы, Шеп провел все выходные у компьютера. Теперь он знал врага в лицо. Несмотря на то что на медицинском сайте были подробно описаны все методы лечения и процедуры, которые необходимо пройти больным мезотелиомой, он в результате добрался до раздела «Процент выживаемости». Он почти наизусть запомнил первый абзац, поскольку долго смотрел на него:
На этой странице приведены подробные данные о проценте исцеления на разных стадиях мезотелиомы. Мы предоставляем их, поскольку многие задают этот вопрос. Однако не все пациенты с онкологическими заболеваниями хотят знать эти факты. Если вы не уверены в себе, возможно, вам лучше пропустить эту страницу. У вас всегда есть шанс вернуться к ней.
Таковым и было его первое желание. Хотелось скорее закрыть страницу. Ему всегда было сложно посмотреть в лицо опасности. В данной ситуации все было немного по-другому, поскольку это была не его беда. Но он был с ней связан, это не его проблема, но он тоже имеет к ней отношение. Пока текст светился на экране, внутри постепенно нарастал страх. Он потянулся к колесику на мышке. Одернул руку. Не смог покрутить его. Он еще трижды, как и советовали на сайте, «возвращался к ней». Но ни разу не смог прочитать до конца. Он не был готов. Сейчас, в офисе, когда он был не один, наконец настал момент узнать правду.
– Каковы ее шансы? – медленно произнес Шеп, не в силах перейти сразу к самой сути. – Сколько? – Это был тот случай, когда все должно быть предельно ясно и понятно. Он полностью сформулировал вопрос. – Сколько осталось жить моей жене?
– Это невозможно предсказать, – раздался голос Глинис. – Все люди разные, ты же слышал, что сказал доктор. Каждый пациент реагирует по-своему, и, как он сказал, постоянно появляются новые лекарства.
Глядя прямо перед собой, Нокс подбирал верные слова.
– Главное – не терять надежду. От меня часто требуют предсказать ход болезни, но, даже если я порой и немного смягчаю вердикт, не поверите, сколько раз я ошибался. Сколько раз я прогнозировал, что пациенту осталось еще столько и столько, и через несколько лет, когда он уже должен был лежать, обложенный цветами, он обыгрывает своего приятеля в сквош.
– Еще очень важно, – сказала Глинис, – что у меня хорошее здоровье. Нет лишнего веса, холестерин в норме, а мне ведь почти пятьдесят.
– Совершенно верно, – уцепился за ее слова Нокс. – Определять дату Страшного суда все равно что идти на войну и заранее решать, в какой день тебя убьют. В медицине, как и в военном деле, положительный исход операции во многом зависит от настроя.
Шеп не раз сталкивался с подобным определением болезни как вооруженного противостояния: «борьба» с раком, когда пациента сравнивают с «настоящим воином», обладающим «арсеналом» медикаментов, которые помогут ему «одержать победу» над вражескими клетками. Такая аналогия казалась ему неуместной. Его опыт в этом деле был ничтожно мал, но ему казалось, что это все равно что бороться с непогодой. Все выглядело так, словно врач призывал их «объявить войну» штормовому ветру или снежной буре.
– Да, я не хотел бы, чтобы мои слова прозвучали пессимистично, существует огромный выбор…
Шеп покорно отступал. Однако он был весьма удивлен. Несмотря на ее жесткость, непокорность, скрытность – из них двоих именно он был не склонен доверять оптимистичным речам Нокса, – для себя он отнес Глинис к тем посетителям сайта, которые смогли бы покрутить колесико мышки и дочитать страницу до конца. Несомненно, ему еще предстоит узнать о ней много нового. Возможно, мы начинаем по-настоящему понимать человека, только когда чувствуем, что можем его потерять.
Таким образом, чтобы «не забегать вперед», Шеп решил вернуться назад.
– Асбест, – сказал он. Странно, что за все время их разговора они ни разу не произнесли этого слова. – Мезотелиома всегда связана с асбестом. Как это могло произойти с моей женой?
– Мы это уже обсуждали, но, к сожалению, так и не приблизились к разгадке. Она сказала, что, насколько ей известно, никогда не работала с этим материалом. И как я понял, изоляцию в доме вы тоже не меняли. Однако он так быстро проникает внутрь… достаточно одного вдоха или маленького кусочка волокна… Латентный период для мезотелиомы может колебаться от двадцати до пятидесяти лет. В связи с этим практически невозможно определить, что и когда стало причиной заболевания. Да и имеет ли это значение?
– Для меня имеет, – с жаром заявила Глинис. До этого момента она казалась кроткой и смиренной; в этой вспышке гнева проявился ее истинный характер. – Если на улице какой-то проходимец пырнет вас ножом в живот, неужели вы не захотите узнать, кто он такой?
– Может быть… – сказал доктор Нокс. – Но меня больше бы волновало, как скорее попасть в больницу. Если несчастье произошло лишь потому, как говорят, что «оказался в ненужном месте в ненужное время», то кто – а вернее, что – стало причиной произошедшего, является предметом праздного любопытства.
– В моем любопытстве нет ничего праздного, – заявила Глинис. – Поскольку именно меня распотрошат, как рыбу, затем накачают лекарствами, от которых я буду постоянно блевать, полысею и стану спать дни напролет – если повезет, – я хочу знать, из-за кого это произошло.
Онколог стал покусывать щеку изнутри. Эти стены, должно быть, не раз становились свидетелями таких внезапных приступов гнева.
– Возможно, мне стоило раньше задать этот вопрос. Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Накер?
– Я владею… я работаю в компании, занимающейся ремонтом. Мы предоставляем рабочих, материалы…
Взгляд врача стал напряженным.
– Вы сами выполняете или раньше выполняли какие-то работы?
Мастер звучит унизительно – отец считал их людьми низшего сорта, и Джексон старался подобрать множество синонимов, чтобы избежать употребления этого слова, – но Шеп не считал свою работу чем-то постыдным. Глинис предпочитала во время званых ужинов представлять его руководителем компании, но он не видел в этом пренебрежительного отношения к физическому труду. С его точки зрения, куда более унизительно было просидеть годы согнувшись над одним столом.
– Конечно, разумеется.
– Вам приходилось сталкиваться с изоляцией труб, цементом… звукоизоляцией, противопожарной изоляцией, кровельными материалами, желобами, водостоками… виниловыми полами, штукатуркой… бочками для воды?
Шеп насторожился, так ведут себя на допросе в полиции преступники со стажем, отказываясь свидетельствовать против себя по праву, данному им пятой поправкой к конституции. Невиновные же, уверенные в своей правоте, напротив, простодушно выбалтывают все как на духу. Неудивительно, что у слова невинный есть два значения: безгрешный и наивный.
– Да, со всем из вышеперечисленного. Почему вы спрашиваете? Я никогда не брал Глинис с собой на работу. Если во всех этих вещах содержится асбест, заболеть должен был я.
– Вы могли приносить частички на одежде домой. Я часто вспоминаю историю об одной женщине из Британии, больной мезотелиомой. Она судится с их министерством обороны. Ее отец работал инженером на судостроительной верфи, занимался изоляцией, и она была убеждена, что асбест попал в ее организм еще в детстве, когда она обнимала отца.
Как человек взрослый, Шеп редко краснел, но сейчас его щеки запылали.
– Какой-то притянутый за уши аргумент.
– М-м-м, – сказал доктор Нокс. – Мельчайшая частичка на пальце, которым коснулись рта? К сожалению, это вполне возможно.
Обжигающая волна пробежала по телу и сменилась ледяным потоком, когда Глинис повернулась к нему. В глазах застыл укор. Он подумал, что настолько застрял в «своем собственном мире», что жена даже не призналась ему, что больна неизлечимой болезнью, которой именно он ее и заразил.
Они не произнесли ни слова, пока шли к стоянке в Форд-Вашингтон.
– Я думал, асбест давно запрещен, – сказал Шеп, открывая машину.
– До сих пор нет, – ответила Глинис, ссутулившись на пассажирском сиденье. – Управление по охране окружающей среды добилось запрета в 1989 году, но в 1991-м промышленники опротестовали решение в суде. Его нельзя использовать в изоляции, еще где-то, строить что-то новое нельзя, вот и все.
Шеп поразился, какую работу проделала Глинис, чтобы узнать все это, – сложно представить, что эта информация, полученная ранее случайно, хранилась у нее в голове до положенного срока – и как долго воздерживалась от разглашения множества новых фактов о своей болезни, хотя ей наверняка хотелось выговориться. Она весьма смутно представляла себе, каковы могут быть побочные эффекты при приеме препаратов, названия которых, как и те самые недостатки, были до мельчайших подробностей перечислены на сайте; она не смогла прочитать до конца. Однако больше всего ее интересовала информация не о том, что с ней происходит или будет происходить, а кого во всем винить. Ей всегда было свойственно выбирать неверное направление для приложения жизненных сил.
– Мне не совсем понятно, как я мог об этом знать. – Он не завел двигатель, но внимательно смотрел в лобовое стекло, словно вел машину. – Я использовал те же материалы, что и все. Нанимал профессиональных кровельщиков, водопроводчиков только с лицензией… Я никогда не гнался за прибылью и не использовал материалы, которые другие мастера не жаловали.
– Очень просто ты мог знать, должен был! Первые данные о том, что асбест опасен, датируются еще 1918 годом. В 1930-х фактов стало огромное количество, но производители пресекали все попытки провести исследования. Асбест впервые объявили причиной мезотелиомы в 1964 году. Это было еще до того, как ты открыл «Нак»! К 1970-м тот факт, что асбест способен убивать, стал общеизвестен. Я росла среди людей, с которыми это происходило, и ты тоже!
– Глинис, попробуй вспомнить, – сказал Шеп, стараясь произносить слова спокойно и сдержанно. – В первые годы я работал по двенадцать, иногда четырнадцать часов в день, чтобы поднять фирму. У меня не было времени прочитать все документы, не говоря уже о том, чтобы вглядываться в микроскопические буковки, прежде чем открыть очередную банку.
– Мы не говорим о том, что тебе надо было следить за ходом мирных переговоров на Ближнем Востоке. Ты был обязан соблюдать технику безопасности и думать о здоровье, поскольку это касается непосредственно твоей работы. И следить за новыми разработками, чтобы выбрать гарантированно безопасные, а не смертоносные материалы. Речь не только о тебе или твоей жене и детях. А ты подумал о других работниках?
– У меня нет никаких других работников, – тихо произнес он. – Глинис, зачем ты это делаешь? Мстишь мне за Пембу?
Она не собиралась менять тему.
– Эти компании черт знает сколько времени судятся с сотнями людей, но нет, ты прячешь голову в песок и отказываешься это замечать!
Шеп не имел склонности к судебным тяжбам. По складу характера он не был сторонником однозначного отношения к чему-либо; более того, предпочитал посмотреть на проблему со всех возможных сторон, отчего порой у знакомых складывалось впечатление, что у него вообще отсутствует собственное мнение. Он всегда обращал внимание на детали, всевозможные хитросплетения и смягчающие обстоятельства. Он никогда не критиковал чужих взглядов; Джексона считал забавным. Во многих вопросах сторонники выдвигали неопровержимые доказательства и побеждали. Он был рад, что у его жены есть право голосовать и что черным больше не надо пользоваться отдельными фонтанчиками для питья. Безусловно, хорошо, что правозащитники выступают против использования асбеста и его коллегам больше не надо работать с материалами, способными лишить их жизни, и невольно стать причиной болезни жены.
Тем не менее он основал свою фирму и лучше, чем кто-либо, знал свое детище: ничего ужасающего или необычного. Коллектив состоял из разных людей – в том числе и не очень аккуратных сотрудников, и фанатиков своего дела, готовых десятилетиями трудиться в одиночку. Здесь же было сосредоточение всевозможных товаров, и каждый поставлялся другими компаниями, в которых работало много людей, им тоже не всегда хотелось утром идти на работу, но они шли, чувствуя определенную долю ответственности – перед поставщиками, инвесторами, страховыми компаниями и пенсионными фондами. Но были и такие, кто искренне любил эту компанию. Нельзя сказать, что он находил оправдание плохому выполнению работ, но должностные преступления, с одной стороны, не касались его, а с другой – становились чем-то глубоко личным. Он испытывал удовольствие, обвиняя «компанию» гораздо меньше, чем «индустрию» в целом. В конце концов, достаточно посмотреть на Глинис. Обвиняя во всем «индустрию», она все же получала удовлетворение оттого, что искала, кого конкретно можно наказать.
Интересно, Эдвард Нокс понимает, насколько мучительным для Глинис было осознание того, что она могла получить рак из-за простых объятий.
Тем не менее, если она хочет считать главным виновником всего работу Шепа, пусть так и будет. Возможно, это и незначительные уступки, но ему так не казалось.
– Прости, – сказал он. – Я не предполагал, что асбест может стать причиной смертельной болезни. И не знал, что он содержится во всем, что перечислил врач. Ты права, я был обязан прочитать все аннотации. Прежде чем начать работать с каким-то материалом, надо знать наверняка, что в нем содержится. Я вел себя безответственно. – Он поперхнулся на последнем слове, никогда в жизни ему не приходилось выдвигать подобные обвинения ни в собственный адрес, ни в адрес других людей. – И тебе приходится за все платить. Это несправедливо. Заболеть должен я. Мне было бы легче, если бы так оно и было. Если бы я мог забрать твою болезнь себе.
Он не очень верил, что это правда. Но при определенных обстоятельствах могло стать правдой.
Когда они вернулись домой, Глинис настаивала, что не голодна, но Шеп убеждал ее, что сейчас необходимо поддерживать силы. Он отлично знал, что для нее такое предложение будет равносильно жизненному проклятию, но все же отважился и посоветовал ей набрать вес перед операцией. После буйства в гараже в Форд-Вашингтон – никто из них не поднял руку, но то, что произошло между ними, действительно было буйством – они вели себя спокойно, подчеркнуто безразлично. Шеп вызвался приготовить ужин, хотя это никогда не считалось его обязанностью. Он старался представить это как жест раскаяния; он хотел обозначить своим поступком начало целой эпохи раскаяния, в которой еще будет много уступок и жертв и еще много приготовленных им ужинов. Она не была настроена ругаться, как и готовить ужин, поэтому уступила.