Танкован поморщился. Меньше всего ему сейчас хотелось выяснять отношения с бывшими подружками. Но Светку прямо-таки распирало от злости. До нее, наконец, дошло, что он ее бросил. Аж на следующий день дошло. Для бестолковой погремушки – очень быстро.
– Тебе хочется реванша? – насмешливо спросил Максим.
– Очень! – призналась Светка.
– Валяй, – разрешил он. – Выпаливай все свои гадости, если тебе от этого легче.
– А ты все-таки глуп, Максик. Надеешься отделаться малой кровью?
– А тебя успокоит только большая? – устало поинтересовался тот. – Сколько ее нужно для твоей уязвленной гордости? Море?
– Сойдет и лужа, – развязно заявила девушка. – Не больше той, чужой, что ты уже пролил!
У Максима стукнуло сердце.
– Ты о чем, крошка?..
– Я видела твою физиономию в криминальных новостях, – с нескрываемым злорадством призналась Светка. – Тебя ищет милиция, дорогой. Полагаю, само провидение дает мне шанс поквитаться с тобой. За всех обманутых женщин.
– Мне инкриминируют двоеженство? – Максим постарался придать голосу ироничную небрежность.
– Тебя подозревают в убийстве, подлец! – отрезала девушка.
– Ты, видимо, крошка, окончательно утратила то, что в шутку называли твоими мозгами.
– Чтобы сопоставить факты, много мозгов не требуется! Твоя физиономия, твоя одежда, да еще и мотоцикл! Не ерничай, Максик! Я знаю, что это ты – убийца! Кроме того, я хорошо запомнила твое вчерашнее откровение. По сути, ты во всем признался.
– В чем же? – весело поинтересовался Танкован, лихорадочно соображая, как себя дальше вести с этой истеричкой.
– В том, что ты способен убить человека! – выпалила та. – Застрелить из пистолета! Забыл?
– Ты сумасшедшая, Светка. – Максим включил интимные нотки. – И всегда мне этим нравилась. На самом деле хорошо, что ты позвонила. Сам бы я еще долго одергивал руку от телефона. А все мой дурацкий характер! Я понимаю, что незаслуженно обидел тебя, девочка. Знаешь, последние сутки я не нахожу себе места, думая о нас… о том, что ты, наверное, права… хоть мне и трудно в этом признаться… «наш роман – волшебная книга»… мне, физику, приходится признать победу лирика… твою победу надо мной, Светик… ведь ты заставила меня поверить в любовь…
– Заткнись! – В трубке было слышно, как у девушки стучат зубы – то ли от волнения, то ли от злости. – Заводи эту пластинку другим дурочкам! А я звоню в прокуратуру!
– Звони, милая, – печально разрешил Максим. – Там хорошо знают, что мужчина, бросивший женщину, потом долго мерещится ей повсюду – и на улице, и на экране телевизора.
Он чувствовал, что блефует неумело, что выдает себя с ног до головы, но никак не мог придумать правильный ход. Правая его лопатка была прочно прижата к полу, а левую он из последних сил удерживал на весу, демонстрируя противнику, что не побежден. Это самое скверное положение в борьбе. Противник входит в раж, ему остаются считаные мгновения до чистой победы, а у поверженного только два пути: опустить вторую лопатку и уповать на милость победителя, или… выкручиваться до последнего, а проиграв, все равно оспаривать поражение.
– Звони, – повторил Максим уже более решительно. – Но учти: завтра, когда твой нелепый наговор станет очевидным, я подам на тебя в суд за клевету. Адвокат, представляющий мои интересы, – из конторы «Глуз энд партнерс». Почитай о них в Интернете, дорогая. Они позаботятся, чтобы клеветницу, наветчицу отчислили из института и вдобавок отсудят у нее кучу денег!
– Хорошо, что ты заговорил о деньгах, – спокойно перебила Светка. – Я не настолько кровожадна, чтобы упечь тебя в тюрьму лет на двадцать. Сойдет, если ты пострадаешь финансово. Но выбирать – тебе.
– Ты просто шлюха! – вырвалось у Максима.
– Нет, – усмехнулась в трубку девушка, – я – «пещера неожиданностей». – Она цокнула языком от удовольствия: вторая лопатка прижата к полу. – Даю тебе два дня, Максик. Мне нужно десять тысяч долларов. Два дня без напоминания. По умолчанию – звонок в прокуратуру. Пока, милый. – И она нажала «отбой».
Максим бессильно уронил руки на одеяло. Вот тебе и девочка-лирик!
Месть обманутой, уязвленной женщины жестока, безрассудна и потому плохо просчитываема. Любящая или мстящая, страстная или ненавидящая – женщина всегда за гранью координат, потому что невидимый тумблер ее разума уже давно в положении «off».
«В отличие от тебя, Максик, она не блефует, – с горечью констатировал он сам себе. – И через два дня позвонит во все правоохранительные структуры, которые только найдет в телефонном справочнике. А заодно – на телевидение, в редакции газет и на всякий случай для верности – в Администрацию Президента. Дело скверно, фон Штыц. Совсем скверно…»
В палату впорхнула та самая медсестра, что четверть часа назад подмывала больного на соседней койке.
Она жизнерадостно тряхнула русыми косичками, вытаращила на Максима зеленые глазищи и сообщила бодрым голоском:
– Танкован! К вам пришли. Из милиции…
5
– Антиох! – взвизгнула Маргарита.
Седая лохматая голова вздрогнула за ширмой, и на медсестру испуганно зыркнули быстрые глаза. Через мгновение матовые створки раздвинулись, и на середину комнаты выползло косматое чудище в синей больничной пижаме и рваных шлепанцах.
– Я чуть сознание не потеряла от испуга! – всплеснула руками девушка, едва переводя дух. – Что ты здесь делаешь? Почему не в палате? Я тебя спрашиваю, Антиох!
– Я здесь… беседую с покойным, – медленно ответил тот.
Ему, наверное, было под шестьдесят. Странный человек без возраста и без фамилии. С длинными пепельными космами, иногда убранными назад в хвост, а чаще просто – свалявшимися и небрежно рассыпанными по плечам, неряшливой седой бородой, с землистым лицом, похожим на обугленный пергамент, и ясными, умными глазами непонятного цвета, он походил на паломника или горестного скитальца из былинных сказок. У него даже имя было подходящее – какое-то древнее, то ли греческое, то ли славянское.
Высокого роста, широкоплечий, с огромными, жилистыми ручищами, он выглядел скорее устрашающе, чем жалостливо. Впрочем, в городке его никто не боялся, а многие даже подтрунивали над косматым чудаком с добрыми глазами и странноватыми речами.
Маргарита считала Антиоха забавным, добрым и, как многие в Сыром Яру, называла его на ты. Он же, напротив, выкал всем без исключения, даже пятилетним малышам.
Антиох имел обыкновение говорить витиевато, образно, с каким-то лишь ему одному известным подтекстом. Это – в те дни, когда он был словоохотлив. Но бывало, чудак уходил в себя, замыкался, становился молчаливым и даже угрюмым. Его резкие перепады настроения, странности в поведении и в одежде, глубокомысленные, почти дидактичные речи в совершенно обыденных ситуациях закрепили за ним славу «слегка тронутого», «чуть шизанутого», «пыльным мешком по голове трахнутого» бездельника.
Сколько Маргарита его помнила, он никогда нигде не работал. Летом жил в вагончике рядом с сельскохозяйственными угодьями, а зимой находил приют в маленькой пристройке к часовне на заднем дворе городского храма. Каким образом этот странный бородач добывал себе кусок хлеба – оставалось загадкой. Иногда Антиох попрошайничал на паперти, но чаще, как он сам любил выражаться, «просил милостыню у природы». Косматый чудак бродил по лесу в поисках «целебных корешочков и лекарственных травушек», а также собирал «ягодки, грибочки, орешки, взращенные Богом там, где и человек-то, наверное, не ступал».
В больницу Антиох попал неделю назад с диагнозом «острое пищевое отравление». По его собственному признанию, он «налупился грибочков», и один из них, видимо, «оказался отступником».
– Он притворился съедобным, – объяснил бородач врачу. – Даже грибы умеют притворяться, не только люди. С виду – обычный боровичок, а душа – поганистая. И с такими грибочками, как с людьми: пока не отравишься – не поймешь, что внутри.
Маргарита заморгала, полагая, что ослышалась.
– С кем… ты беседуешь?
– С покойным. – Антиох задумчиво почесал бороду. – Понимаете, душа страдальца еще какое-то время будет здесь. – Он обвел ручищами палату. – Ей нужно высказаться, пока есть время.
– Ты разыгрываешь меня?
– Ну что вы… – Он покачал косматой головой. – И в мыслях не было. Я нарочно удрал сюда втайне от всех, чтобы побыть наедине… Если меня сегодня выпишут днем, то вечером на службе успею поставить свечку. И записочку подам об упокоении новопреставленного Михаила.
– Михаила?.. – растерянно пробормотала Маргарита. Перед глазами всплыла табличка, еще вчера вечером висевшая в ногах больного: «М. Струковский, 1948 г. р. Аневризма аорты». – Откуда ты знаешь его имя?
Антиох пожал плечами.
– Он мне сам сказал…
– Кто? – Маргарита не верила ушам.
– Убиенный Михаил.
Девушка почувствовала, что пол уходит из-под ног.
– Откуда… С чего ты взял, что он был убит?
– Он мне сам сказал, – тем же тоном повторил Антиох и как-то несерьезно, по-детски, сложил трубочкой губы, едва различимые в густых зарослях бороды.
Маргарита не знала что и думать. Если имя умершего этот странный человек мог подсмотреть где-нибудь в журнале дежурств или в медицинской карте, то про убийство – чистый блеф! Может, он провоцирует ее? Может, ему посоветовала так поступить Тамара Игнатьевна? Но откуда старшая медсестра могла знать, что Маргарита появится сегодня в ПИТе? И почему она выбрала для своих сомнительных игр самого странного и самого непредсказуемого пациента отделения?
– А… как он был убит? – сама не понимая зачем, спросила девушка.
Вместо ответа бородач грузно опустился на корточки и достал из-под тумбы оборванный конец электрического провода.
– И ты знаешь… кто убил? – Маргарита чувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Она почему-то была уверена, что Антиох стушуется от этого вопроса.
Но тот простодушно пожал плечами:
– Знаю.
– Кто? – выдохнула медсестра.
– Не могу сказать, уж извините великодушно.
– Да что же это такое! – воскликнула Маргарита. – У меня ощущение, что ты играешь со мной в какую-то странную и жуткую игру. Пугаешь меня, интригуешь и дразнишь! Если ты откуда-то знаешь… если по какой-то причине… пусть, даже сверхъестественной… тебе известно, кто убийца, – так назови его!
– Простите, если невольно явился причиной вашего волнения, – сокрушенно покачал головой Антиох. – Видит Бог, я этого не хотел. Просто… вы застали меня здесь за таинственным и даже интимным занятием и принялись задавать вопросы. Я растерялся и честно на них ответил. Но есть вещи, о которых я не могу рассказывать. Надеюсь, вы поймете меня и не станете упорствовать.
– Пойму тебя? – расширила глаза Маргарита. – Есть вещи, которые я не могу понять.
– Это не удивительно, – развел он руками и, заметив, что медсестра вспыхнула от такой неучтивости, поправился: – Мы, люди, очень многого не понимаем. Нам не дано…
– Возможно, – кивнула девушка. – Но разве не правильно, не естественно назвать людям имя убийцы? Разве не справедливо разоблачить его и наказать?
– Справедливо? – задумчиво переспросил бородач. – Что мы знаем о справедливости? С точки зрения грибочка, который я сорвал и бросил в лукошко, с ним поступили несправедливо. Он даже взял и попытался отомстить. Но ведь мне и в голову не придет, что я отравился, потому что был не прав по отношению к грибочку. Верно? Я буду думать, что просто не отличил добрый плод от дурного.
– При чем здесь грибочки? – нахмурилась Маргарита.
– Мы ничем от них не отличаемся, – развел руками Антиох. – У грибочка – своя справедливость, у человека – своя. И каждый считает, что прав.
– Какая еще справедливость может быть у грибочка?
– Во-от! – протянул бородач, подняв указательный палец. – Вы смеетесь, потому что уверены, что у низших существ не может быть понятий о справедливости. Им попросту не дано. И вы, конечно, правы. Но почему же вы не допускаете, что кто-то точно так же может смеяться над нами?
– Понятно, – покачала головой медсестра. – Ты сейчас витиевато толкуешь про Высшую справедливость?
– Ага, – просиял Антиох. – Спасибо, что поняли меня. Грибочки никогда не смогут жить по человеческим законам, а люди все-таки должны стараться жить по законам Божьим.
– То есть ты предлагаешь дожидаться Высшего суда, правильно? – Маргарита засунула руки в карманы халата. – А суду земному убийцу не предавать? И это будет по-настоящему справедливо, так?
– Бог сам управится как нужно, – серьезно ответил бородач. – И мы не должны лезть в Его дела. Без воли Божьей и волос ни с чьей головы не упадет.
– А если завтра окажется, что убийцу и без тебя вычислили, поймали и предали суду – тогда как?
– Значит, так надо. Значит, такова Его воля.
– Скажи, а ты не думаешь, что если каким-то образом тебе было дано узнать имя убийцы – то это и есть воля Божья? Может быть, ты – инструмент этой воли?
– Не-ет, – протянул Антиох и погладил ручищей бороду. – Человеку не дано слышать небо. Высшая справедливость вершится без нашего участия. – Он вдруг оживился. – Судите сами: вот я, например, живу как живется, не ропщу, не жалуюсь. Бывает, покушаю всласть, а бывает – и крошки во рту не оказывается. Но я считаю, что все это – справедливо. У меня нет выбора, и я этому рад. Небо все решает за меня.
– Ты говоришь: нет выбора? – задумчиво переспросила Маргарита. – А мне кажется, Бог всегда нам его дает. – Она тряхнула головой. – Ты говоришь: человеку не дано слышать небо? А что, если он просто глух? И что, если небо молчит?.
Антиох вздохнул и шаркнул тапочкой по линолеуму, рисуя ногой невидимые значки. Он и впрямь был похож на ребенка, только – большого, косматого и седого.
«Зачем я его пытаю? – подумала Маргарита. – Что толку с того, если он даже и назовет имя? Я же не пойду в милицию или к заведующей со словами: вот, мол, вам убийца, мне указал на него Антиох из восьмой палаты, а тому, в свою очередь, все известно от самого покойного!»
Кроме того, где гарантия, что бородач не ошибается, что он вообще в своем уме? Этот чудак мог запросто все выдумать: и разговор с призраком, и имя убийцы. Хотя… Откуда-то ведь он узнал про вырванный шнур!..
– Если я вам скажу, кто расправился с новопреставленным Михаилом, – будет только хуже, – словно прочитав ее мысли, пробормотал Антиох. – Вы не поверите, а если поверите – расстроитесь и в сердцах наломаете дров. А вот все прочие в этой больничке уж точно не поверят моим словам. Здесь нужен настоящий свидетель, авторитетный и беспристрастный. Такой, как старина Битюцкий…
Маргарита вздрогнула.
– А при чем здесь Битюцкий? – настороженно спросила она.
Не переставая чертить тапочкой на полу загадочные иероглифы, бородач пожал плечами:
– Просто если почтенный господин все равно уж бродил вечером по отделению, то наверняка мог видеть убийцу. Даже непременно видел. – Антиох шмыгнул носом. – И уж ему-то обязательно поверят. Не то, что мне…
– Битюцкий в операционной, – сказала Маргарита. – Утром ему стало плохо с сердцем. Разве не знаешь?
Бородач удивленно поднял на нее глаза.
– Н… нет, не знаю. Когда же это случилось?
– Еще до обхода. – Маргарита покачала головой. – Если ты не в курсе, значит, давненько здесь ошиваешься.
– Давненько, – простодушно согласился тот. – Новопреставленный Михаил не хотел, чтобы я ушел, не дослушав его…
– Забавно… – Маргариту так увлек этот разговор с необычным и странным пациентом, что она не заметила даже, как отступила слабость, мучившая ее все утро. Голова прошла, исчезла противная сухость во рту, и лишь глаза все еще слегка слезились от усталости. Она забыла, что собиралась позавтракать и выпить кофе, она забыла даже, зачем пришла в палату интенсивной терапии.
– Я требую адвоката и представителя парламентского комитета по правам человека! – донеслось до нее из коридора.
– Ой! – Девушка испуганно закрыла ладонью рот. – Мне нужно срочно поставить больному капельницу и начинать процедуры! – Она бросилась к кровати, на которой еще вчера лежал, подключенный к аппарату искусственного дыхания, Михаил Струковский, и схватила металлическую стойку с пустой пластиковой бутылью в держателе. – Антиох! Здесь посторонним находиться не положено. Немедленно отправляйся в палату! И можешь уже переодеваться – твои документы на выписку готовы!